Семья волшебников. Том 1

– В бытность смертным я мог слушать только храмовую музыку, а она, как ты знаешь… хотя, наверное, не знаешь. Откуда ты?

Лахдже почему-то не захотелось отвечать на этот вопрос. Однако…

– Не с Парифата, – уклончиво ответила она. – Вряд ли ты знаешь мой родной мир.

Она какое-то время еще поддерживала разговор, мягко пресекая попытки вызнать, где она сейчас находится и каково ее нынешнее положение. Загак казался туповатым амбалом, но Лахджа быстро поняла, что он не так уж прост. Да и Майно так отчаянно подавал мысленные сигналы, что и дурак бы понял – он что-то об этом Загаке знает, просто по некой причине не может сказать.

– Мам, мам, а где у нас шоколад? – раздался голос над ухом.

– А у нас нет шоколада, ты его весь съела, – охотно объяснила Лахджа. – Настали тяжелые безшоколадные времена.

– Неееееееет!..

– А с кем это ты говоришь? – живо заинтересовался Загак.

– Да!.. Извини, Загак, некогда говорить, пока.

Загак недоуменно уставился в кэ-око. Что это было? Она же сама ему позеркалила.

Но зато… его губы разъехались в ухмылке. Он первый из фархерримов пообщался с Тринадцатой, которую раньше называли Наложницей, а теперь все чаще – Отшельницей. Значит, она не погибла, как некоторые утверждают, а судя по исходящему сигналу – где-то на Парифате.

И ее дочь тоже с ней. Тоже жива. И они нуждаются, у них не хватает шоколада… это сущая мелочь, но говорит о том, что они не могут сотворять все, что пожелается.

Загак пока не знал, как воспользоваться этой информацией, но он намотал ее на ус.

Еще он приметил, насколько зажата и немногословна была Тринадцатая при общении с ним. Она старается скрыть информацию о себе – значит, чего-то боится. Она чего-то боится – значит, она уязвима.

При этом у нее есть связь с Паргороном, причем межмировая. И вот это уже любопытно.

Загак хмыкнул и втянул немного зелья бушуков. Забористая штука. Он ее и в бытность смертным любил.

За ужином все сидели какие-то недовольные. Майно был недоволен, что его жена треплется с какими-то мутными демонами. Лахджа была недовольна, что ей пытаются запрещать трепаться с мутными демонами. Астрид была недовольна, что кончился шоколад. Первые несколько минут все молча возили ложками в тарелках, и только пес Тифон простодушно рассказывал, как весело побегал по лесу за белками.

– Я думал, ты хотела порвать с Паргороном, – наконец оторвался от супа Майно.

– Ну хотела. Но… Паргорон меня так просто не отпускает. У меня там не только враги остались, друзья тоже есть…

– Понятно. И что мне теперь с этим делать?

– С чем?

– Ты знаешь, с чем.

– Не знаю. С чем?

– Мама, вот с этим! – демонстративно распахнула сервант Астрид. – Ни шоколада, ни конфет, ни печенок!.. даже тех сухих…

– Галет? – бесцветным голосом спросила Лахджа.

– Галет. Даже галет нет.

– Мы завтра вызовем лавку, – пообещал Майно.

Они с Лахджой перешли на мысленный разговор. Продолжали возить ложками в тарелках и одновременно бухтели друг на друга. В очередной раз устанавливали границы. Решали, можно ли Лахдже зеркалить в Паргорон, и если да, то кому и как часто?

Можно ли мне зеркалить Сидзуке?

Да.

Хорошо. Можно ли мне зеркалить Совнару?

Неприязнь. Сомнения. Зачем зеркалить Совнару? Если Совнару что-то от них понадобится, он сам придет.

– Я поела, пойду учиться считать, – печально сказала Астрид. – Надо спасти Златобородку. Мам, поучишь меня?

– Иди пока в сад, милая, – попросила Лахджа. – Мы с папой доедим, и вместе тебя поучим.

– Только посуду не бейте, – посоветовала Астрид, подставляя руку попугаю. – Пойдем, Матти, поучишь меня считать.

Лахдже с Майно стало стыдно. Но они продолжили устанавливать границы.

Про Зиммизхи я даже не спрашиваю. Но могу ли я связываться с незнакомыми импозантными мужчинами, чтобы обсудить музыку и литературу?

Вместо ответа Дегатти шарахнул кулаком по столу. Вопрос звучал иронично и нарочито провокационно, но Лахджа не смогла полностью скрыть, что ее таки взволновала подобная возможность.

И супруг не сдержался.

– Ты слишком мало знаешь о своей так называемой родне! – перешел он на устную речь.

– А что знаешь о них ты? – облокотилась на стол Лахджа. – Ты же о них что-то знаешь? Почему вообще ты знаешь о них больше, чем я?

Дегатти шумно втянул воздух. Он закусил губу, несколько секунд колебался, а потом проронил:

– Я довольно долго сидел у Корчмаря…

Он сразу завертел головой. И Лахджа тоже это услышало. Как будто далеко-далеко звякнул обеденный колокольчик. Тихо и ненавязчиво, просто как предупреждение.

– Не продолжай! – торопливо сказала она. – Я поняла. Сразу бы так и сказал.

И они, не сговариваясь, сменили тему. Лахджа сказала:

– Кстати, я сегодня утром познакомилась с нашим соседом. Очень милый старичок.

– Инкадатти, что ли?.. Милый?..

– Склочный, но милый. Давай пригласим его на ланч?

– Зачем?

– Мне кажется, он одинок и ему не хватает общения. Может, обед в кругу добрых соседей растопит его черное сердечко?

– Плохо ты знаешь Инкадатти… но давай пригласим.

– Вообще, я бы хотела пригласить всех соседей. На новоселье. Кто еще тут вокруг живет?

– Хм… надо разузнать. Я семьдесят лет тут не жил, наверняка все сменились давно… кроме Инкадатти, конечно. Этот сморчок переживет даже Малигнитатиса. И напишет на него кляузу за то, что устроил конец света.

Астрид учили устному счету на яблочках. Мелких и кислых, потому что любые другие Астрид ненароком съедала. Это вносило путаницу, а ее и без того хватало.

– …Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, десятнадцать… – считала Астрид.

– Непр-равильно! – сразу перебил попугай. – За девятнадцатью идет двадцать!

– Я никогда не выучу… – сникла девочка. – И Златобородка погибнет…

Родители наблюдали за этим, попивая кофе. Солнце коснулось горизонта, его укутали оранжевые облака, в саду дул прохладный ветерок и разливалась атмосфера детской обреченности. Положив в чашку два леденца, Лахджа отхлебнула и посоветовала дочери:

– Не ищи логику, в математике ее нет. Просто запомни сто цифр. Ты демон, у тебя прекрасная память.

– В математике есть логика, – возразил муж.

– Какая логика в парифатских наименованиях чисел? У вас половина корней из титановой речи, а половина из великаньего языка.

Это действительно было так. Переехав на Парифат, Лахджа долго удивлялась их системе счета. Неудивительно, что они предпочитают именовать дни не по нумерации, а по каким-то Бриллиантовым Дельфинам и Каменным Медведям. Это и то проще запомнить.

– В нашем счете есть система, – повторил Майно. – Она просто отличается от вашей. И у нас не половина корней из великаньего языка, а только некоторые. Например, число сорок восемь для великанов сакральное, потому что столько было первых великанов. И как-то так вышло, что мы это от них унаследовали. Двенадцать, двадцать четыре, сорок восемь, девяносто шесть… это все проникло в титанову речь из древнего оксетунга. Еще собственные названия есть у двадцати шести, потому что это священная севига… и у двадцати семи, потому что это темная севига. Также у двойной и тройной севиги. Ну и по мелочи – у четырнадцати, двадцати, тридцати, сорока, ста тридцати, ста сорока четырех, трехсот шестидесяти шести…

– Какой ты умный, – сказала Лахджа.

Занудный.

Э-эй!.. Восхитись моей эрудицией, женщина!

Я и восхитилась. Ты очень эрудированный зануда.

Дегатти слегка подпихнул ее в бок.

– Э-эй, я пролила кофе!..

– Правда?..

– Нет. А ты пролил.

И пихнула мужа в ответ. Тот поставил чашку и стал раздраженно испарять лужу.

Чужой. Гав. Чужой.

Тифон послал не только мысленное сообщение – он поднялся и трижды коротко гавкнул. Астрид сразу прервалась, сделала стойку и спрятала свою куклу-гохерримку. Лахджа тоже поставила чашку, а енот принес еще одну, положив на край блюдечка последнее печенье.

– Мир этому дому, – деловито сказал волостной агент Кустодиана, без спросу усаживаясь за столик. – Спасибо, кофе выпью.

– Чему обязаны, мэтр Аганель? – спросил Дегатти. – Просто заглянули в гости?

– Можно и так сказать, – с хрустом откусил от печенья агент. – Жалоба на вас, коллеги. Заявление поступило. Это вы напугали старичка Инкадатти?

– Напугала?! – изумилась Лахджа. – Да он сам кого хочешь напугает! Зашел в наш лес, ходит там молча!.. с ножом!..

– А здесь говорится обратное, – достал из пузатого портфеля лист бумаги Аганель. – Он сообщает, что просто собирал грибы, а его стал преследовать демон.

– Ну, допустим, не преследовать…

– Допустим, тут все написано. Еще кофе можно?.. спасибо. А печенье?.. кончилось?.. Может, еще что-нибудь есть?.. я конфеты очень люблю. Читаем жалобу. Мэтр Инкадатти ясно пишет: демон страшен, ликом безумен, набросился из кустов и принялся пужать меня, терзать, аки гарпия вислогрудая, да стращать, соблазнять всеми соблазнами паргоронскими…

– Вислогрудая, – повторила Лахджа. – Вот с-с-с… старый нехороший человек.

Последние слова она произнесла, косясь на Астрид, которая подошла ближе и пристально следила за бумагами волостного агента.

– Понимаю ваше негодование, – согласился тот. – Знаете, я-то вам верю. Нужно иметь очень специфичные вкусы, чтобы соблазнять мэтра Инкадатти. Но отреагировать обязан, жалоба подана по всем правилам.

– Большой опыт у старика… – пробормотал Дегатти. – Он еще на моего деда жалобы писал…

– Я на своей земле была, – проворчала Лахджа. – Что он там делал?

– А он говорит, что дело было на его территории, – возразил волостной агент.

– Так берем кадастровую карту и идем проверять! – решительно поднялась Лахджа.

– Да я вам верю, – не тронулся с места явно хорошо знавший их соседа Аганель. – Ну что, поздравляю вас. Теперь вы очередной враг Инкадатти. Он вас запомнил и взял на карандаш. Возможно, прямо сейчас этим карандашом что-то пишет.

– Сука старая… – очень тихо произнес Дегатти.

– Многие ваши соседи согласятся с этими словами. В общем-то, все. Вчера вот я к мэтру Пордалли ходил, проверять его усадьбу на предмет фальшивого золота и эльфийского чая. Вы знакомы с мэтром Пордалли?

– Нет, но наслышана, – заинтересовалась Лахджа. – И что, нашли золото и чай?

– Не нашел, о чем мы с мэтром Пордалли очень сожалели.

– Мам, а что такое эльфийский чай? – залезла на стул Астрид.

– Легкий наркотик, милая, – ответила Лахджа. – Он запрещен.

– Обычно на него смотрят сквозь пальцы, – пожал плечами Аганель. – Но если уж есть жалоба…

– А что еще запрещено? – спросила Астрид.

– Все, что причиняет вред окружающим, – охотно объяснил волостной агент.

– Это очень много всего…

Получив от Лахджи и Майно официальную объяснительную и опустошив кофейник, Аганель распрощался. Астрид посмотрела ему вслед и спросила:

– А помойки запрещены?

– Нет, милая, – ответила мама. – Если они в положенном месте.

– А если из них руки лезут?

– А ты где такое видела? – насторожился папа.

– Там, – неопределенно махнула Астрид. – У реки. Я мимо прошла, она за мной поползла, но вылезти не смогла.