Когда наступает рассвет

1

Лес, где расположилось сторожевое охранение партизан, стоял в безмолвии. Словно отлитые из бронзы, сосны грозно щетинились по краю высокого заснеженного бора.

С горы хорошо проглядывалась вьющаяся лесом проселочная дорога. Где-то там, за темной кромкой леса, верст за тридцать, угадывалось большое село Визинга. Там находились белые.

Зима еще только-только вступала в свои права. Куда ни брось взгляд, всюду бело и нарядно, холодно и безжизненно, как в заколдованном царстве.

Но бор был не такой уж пустой, как могло показаться. Вон дрогнула ветка, и серебристой пылью посыпался сверху снежок. Сосна большая, высокая, к сбитый с верхней ветки снег не сразу достиг человека, притаившегося внизу.

Молодой партизан, в шинели и в шапке с кумачовой лентой наискось, с удивлением посмотрел вверх: почему это вдруг посыпался на него снег?

Он заметил юркую, веселую белку с роскошным пушистым хвостом. Появившись невесть откуда, она резвилась, не обращая внимания на дозорного с ружьем.

Вдруг белка насторожилась: она заметила другого человека. Был он плечистый, рослый, с ястребиным, с горбинкой, носом и зорким взглядом. Появился он от завала — от кучки деревьев, сваленных поперек дороги, чтобы загородить проезд. Не дойдя нескольких шагов до сосны, на которой прыгала белка, партизан в старой кавалерийской шинели остановился и внимательно огляделся. Не заметив ничего подозрительного, он не спеша направился к дозорному:

— Ну что, Ваня?

— Тихо, Кузьмич! — звонким девичьим голосом ответил молодой партизан. — Белочка вертится вон там, вверху. — Боец перекинул винтовку на левую руку и правой стал показывать старшему: — Смотри на мой палец. Голову повернула сюда, на нас смотрит. Уши торчком. Видать, прислушивается.

— Вижу… Шубка у нее совсем зимняя, сизая. Как раз для охотника! — сказал Арсений Вежев, которого в отряде чаще всего звали просто Кузьмичом. Он был старшим в партизанском сторожевом охранении на этом участке. Оглядев сосну, Кузьмич перевел взгляд на землю и, не найдя беличьих следов, сказал — У нее тут гнездо. На снегу следов нет, значит, верхом пришла.

— На такой-то высоте?

— А что? Думаешь, голова закружится у нее? Лучше любого циркача сиганет. Если лес густой, она поверху может быстрее, чем мы по земле, передвигаться.

— Я ей сухарик положу. Возьмет ли только? — Молодой партизан вынул из кармана шинели сухарик, отломил кусочек и положил на сухой сучок, до которого еле дотянулся.

— За зверька беспокоишься? — пряча улыбку, добродушно сказал Вежев.

— Да ведь она такая махонькая и одна в огромном лесу.

— У нее глаза зорче наших. Захочет, найдет твой сухарик и без очков…

Вежев поставил ружье рядом, вынул кисет с табаком и, свертывая самокрутку, посматривал на бойца.

— Иди отдохни, Ванюша! — сказал Вежев. — Там ребята хвои натаскали, навес устроили. Можешь прилечь и подремать. Все не на голом снегу. Но никаких костров.

— Не так уж холодно, зачем огонь!

Присев на снег, Вежев зажег самокрутку, прикрыв ее ладонью, и, затягиваясь дымом, добавил:

— Придем в деревню, там досыта напьемся горячего чая. А пока потерпим.

— И без чаю можно прожить… А я вот видела чаевников, когда работала в Устюге прислугой в доме одного купца! Те без чаю дня не жили. Особенно хозяйка. Возьмет этак на пальцы широкое блюдце, дует да потягивает. А я наблюдаю и дивлюсь: куда столько влезает?

Вежев рассмеялся, представляя, как пьет устюжская купчиха. Потом бросил взгляд на дорогу.

— Ни один белый гад не проскочит. Тут одна эта дорога… — сказал он.

— Ночью труднее. Так и кажется, из-за каждого дерева кто-то выглядывает.

— Страшновато бывает?

— А чего врать? Всяко бывает! Я, Кузьмич, знаешь, как поступаю в таких случаях? Начинаю себя ругать: «Ах ты, трусишка! Заячья душа! Каждого гнилого пня боишься!»

— И помогает? — улыбнулся Вежев.

— Сразу отходит от сердца. А иногда тихонечко напеваю себе под нос: «Смело, товарищи, в ногу!»

— Наверно, тяжело тебе, Домна, в отряде? — помолчав, спросил Вежев.

— А что? — вскинула на него настороженный взгляд партизанка.

Домну в отряде как-то само собою стали называть Ваней. Под этим именем она и в разведку ходила, и другие задания выполняла.

— Разве плохо я несу солдатскую службу, Кузьмич?

— Да нет, — успокоил ее Вежев. Докурив самокрутку, он носком валенка закидал окурок снегом.

Прошло немало времени с того дня, когда отряд городских коммунистов и комсомольцев по приказу ревкома вышел навстречу приближающейся банде белогвардейцев. Во главе встали уездвоенком Юркин и предревкома Маегов. Оба они, бывшие учителя, были на германской, затем, когда вспыхнула гражданская война, первый командовал Кай-Чердынским полком, а второй Ижмо-Печорским.

Вначале партизаны были вооружены чем попало. И все же отряд дрался с хорошо вооруженным врагом, не давая ему быстро продвигаться вперед. Не имея возможности разбить и уничтожить неприятеля, партизаны с боями отходили от Часово через Усть-Сысольск, Лозым, Иб, Визингу до Чукаиба. В этих сражениях отряд изо дня в день обрастал новыми бойцами, крепнул. Лесными тропами пробрались и присоединились к партизанам коммунисты и рабочие Нювчимского завода. Поодиночке и группами стекались бойцы из окрестных сел и деревень, сысольчане и вычегжане — коммунисты, комбедовцы, сельские активисты. Каждый нес с собой или охотничье ружье, или берданку с гранатой, а главное — ненависть к врагу, жгучее желание насмерть сражаться и победить. В Чукаибе партизанский отряд насчитывал до ста человек. Это была уже сила. К тому же пришла радостная весть: на подмогу северным партизанам из России командованием 6-й армии спешно двинуты красноармейские части.

Обсудив создавшуюся обстановку, штаб партизанского отряда решил срочно закрепиться в Чукаибе и драться до последнего патрона. Нужно было остановить банду предателя Прокушева, удержаться до прихода красноармейских отрядов, не дать белым прорваться к железной дороге.

И партизаны поклялись: «Умрем здесь, но ни шагу назад!»

Коми деревушка Чукаиб, где партизаны решили дать бой, расположена на высокой горе. Умело организовав оборону, можно было надеяться наличными силами удержать этот населенный пункт. И партизаны, не теряя времени, стали готовиться к решающему сражению. Днем и ночью они рыли окопы, устраивали ходы сообщения, пункты боепитания, возили в бочках воду и поливали склон горы, чтобы образовалась ледяная корка, — по ней не так-то легко будет наступающим подниматься и атаковать засевших в окопах партизан. Учтены были особенности местности. На дорогах, ведущих к населенному пункту, устраивались лесные завалы и заграждения. В наиболее опасных направлениях выставили сторожевые охранения. С одним из таких охранений отправилась в лес и Домна.

Кузьмич по-отечески беспокоился за девушку, которая, связав свою судьбу с партизанским отрядом, мужественно переносила трудности и невзгоды боевой жизни. Уловив в глазах Домны тревогу, он старался успокоить ее.

— Спросил я не потому, чтобы обидеть тебя. Ничего плохого о тебе сказать не могу. Боец ты смышленый, исполнительный. В бою не прячешься, не оглядываешься назад. И разведчик что надо, весь отряд про это знает. Слышал, снова ходила в разведку в сторону Визинги?

— Ходила! — подтвердила Домна.

— Ну и как на этот раз?

— Надо «гостей» ждать. Готовятся наступать. — Домне не хотелось распространяться на эту тему. Кузьмич это понял и лишь сказал, усмехнувшись:

— Ждем не дождемся, когда покажутся… Да не об этом я. Приглядываюсь к тебе и, признаться, удивляюсь: смела. А не думаешь, чем все может кончиться?.. Вот и теперь, разве не могла остаться в деревне? Зачем нужно было напрашиваться в сторожевое охране?

— А вам в случае чего разве не пригодится лишний боец?

— Сидела бы в санчасти, порядок наводила.

— Там и без меня управятся…

Вечерело. Легли на снег синие тени. На западе разгорался закат.

Домна спросила у Вежева:

— Случайно о Проне Юркине не слыхал чего-либо, Кузьмич?

— Нет.

— Диво, уехал под Котлас воевать и словно камнем в воду канул.

— Иди-ка отдыхать. Да скажи Исакову — он должен сменить меня. Ночью придется и тебе, Ваня, постоять в карауле. Маловато нас.

— Значит, пригодилась! А говорил — зачем пришла, — поправляя ружейный ремень на плече, улыбнулась Домна и направилась к лагерю.