Когда наступает рассвет

3

В воскресенье с утра Домна отправилась в Кочпон. Ее давно тянуло повидать подружек. Летом она так и не смогла выбрать свободное время: с матерью и сестрой на чужих полях сгребала сено, копнила, помогала комбеду в учете урожая.

Хотелось ей повидать и Макара, старого знакомого по кирпичному заводу Гыч Опоня.

Макар оказался дома. Он совсем не изменился. Усы по-прежнему торчали воинственно, словно пики. И нога-деревяшка все так же угрожающе постукивала.

Макар был председателем комитета бедноты. Он горячо стал рассказывать Домне о своей работе.

— Главное в нашем деле, — говорил Макар, — своевременно учесть на полях урожай. Все излишки— на ссыпной пункт, в общественный амбар. Потом разделим нуждающимся.

— А если кто откажется везти хлеб? — спросила Домна.

— Если человек не хочет делиться излишками хлеба с голодающими, тогда… надо заставить! Комбедам дано такое право. Борьба с голодом теперь главная задача. Читала воззвание Ленина?

— У нас в селе кулаки прячут хлеб, в лес везут, в ямы хоронят, — сказала Домна.

— И у нас такие, — подтвердил Макар. — Взять того же Гыч Опоня.

— У этого, думаю, старого хлеба еще немало, полдеревни можно его запасами год кормить!

— Знаем, есть у него запасы, но куда он попрятал— найти не можем. Нету, говорит, у меня, и все.

Они долго еще беседовали. Макар расспрашивал, как жила Домна, чего насмотрелась в Питере.

— Слыхала, какое злодейство совершили наши враги над Лениным? Чуть жизни не лишили! — Макар возмущенно потряс кулаком. — Я бы им головы поотрывал!..

Домна удрученно кивнула.

— Выздоровеет, — успокоил девушку Макар. — Без него нам никак нельзя…

Тетка Татьяна, жена Макара, угостила гостью жареной рыбой, которую хозяин поймал на озере. Жаренка была пресной, без соли. Семья Макара, видать, тоже жила в нужде. Без соли были зажарены и грибы. Но Домна не успела их отведать. На улице поднялся шум, послышались крики:

— Эй, мужики! Скорее на помощь! Выходите все, быстро!

Домна первой выбежала на улицу. В верхний конец села бежали мужики, бабы, дети.

— Что случилось? — спросила Домна у рыжебородого мужика, который, подняв, как секиру, колодезный черпак, спешил вслед за другими.

— Читские бьют наших кочпонских! — бросил на ходу рыжебородый и крикнул выглядывавшему в окно мужику: — Эй, Софрон! Выходи на помощь! Дадим жару читским. Скорее!..

Домна тоже собралась было бежать к месту драки, но Макар остановил ее:

— Ты, дочка, лучше не суйся туда. Там сынки богатеев перепились и мордобой затеяли. Сил девать им некуда. Самогон варить хлеб у них есть, а вот помочь голодающим не хотят…

Уже смеркалось, когда драчунов утихомирили, и жизнь в селе потекла своим чередом. Пожилые разбрелись по домам, а молодежь осталась петь песни.

На широком лугу около церкви слышался девичий смех. Туда направилась и Домна. Многих из здешних девчат она знала: с одними месила глину Гыч Опоню, с другими встречалась на посиделках.

Девушки были одеты по-праздничному: в цветных сарафанах, в пестрых платьях, в нарядных платочках, с яркими лентами в косах. Все загорелые после летних работ в поле, с натруженными, мозолистыми руками и все же веселые. Домну встретили радостно. Вскоре она громко смеялась, сыпала шутками и прибаутками, которых набралась от бойких фабричных девушек.

— Споемте, девчата, про ласточку! — предложила Домна. — Соскучилась я по этой песенке. — И, не дожидаясь других, начала грудным голосом:

Надо ласточку словить,
В клетку надо посадить…

Пели, водили хоровод. А когда сумерки стали сгущаться, вздумали играть в прятки. Заводилой и тут была Домна.

Прикрыв глаза рукой, она стала водить. Девушки рассыпались в разные стороны, прятались за баню, за ближайшие поленницы дров, — кто где сумеет. Быстроногая Клава побежала к дому Гыч Опоня, притаилась у крыльца.

Глаза с трудом различали отдельные предметы. Дома казались серыми глыбами. Нелегко в такую темень разыскать подружек, но Домна не унывала. Она осторожно продвигалась от поленницы к бане, прислушиваясь к каждому шороху.

Уже многих она нашла. Осталась Клава. Эта обязательно заберется в такое место, с собакой не разыщешь. И все же Домна нашла ее и, схватив за подол сарафана, радостно крикнула:

— Чур, попалась!..

— Тсс… — И Клава зашептала: — В этот дом вошел человек, через огороды пробрался, задами.

— Мало ли шатается. Может, кому самогону выпить захотелось? У Гыч Опоня всегда есть… Пошли к девчатам…

— Нет, нет! Он озирался, словно вор.

— А ты не видела его в лицо?

— По одежде он показался мне чужим. Таких у нас на селе нет.

— Кто же это? Хороший человек не будет прятаться от людей. Видно, темное дело привело его сюда, — сказала Домна. — Может, беглый, из тюрьмы? Или вор?.. А в окне-то, гляди, свет виднеется. Значит, хозяева дома.

Окна в доме Гыч Опоня были занавешены, и только в одном пробивался свет.

Девушки, крадучись, подошли к поленнице дров под окном.

— Ты останься здесь, — сказала Домна. — Покарауль. Я посмотрю…

С ловкостью белки она вскарабкалась на поленницу и прильнула к холодному стеклу. В просвет между занавеской и косяком Домна увидела стол с самоваром, сахарницу, тарелку с румяными шаньгами.

Наискосок к окну, за столом, сидела женщина с темными пышными волосами, в светлой блузке с кружевным воротником. Домна узнала ее: это была Керенская.

«Ну и чудеса! — удивилась Домна. — Керенская в гостях у Гыч Опоня! Такое и не придумаешь…»

Домна знала, что Керенская живет в Кочпоне, бывает в городе, на базарах. В местной газете «Зырянская жизнь» даже промелькнула заметка о том, что жена Керенского швыряется на рынке деньгами, помогая спекулянтам взвинчивать цены.

«Все-таки что ей понадобилось у Гыч Опоня?» — недоумевала Домна, стараясь разглядеть второго человека, сидевшего спиной к окну. Ясно было, что мужчина этот не Гыч Опонь и не его зять Ладанов.

— Ну что? — нетерпеливо спросила Клава.

Домна приложила палец к губам и едва слышно ответила:

— Тише…

Ждать пришлось довольно долго. Уже начали затекать ноги и даже в глазах зарябило.

Но вот неизвестный протянул Керенской руку и повернулся. И тут Домна увидела его лицо. От неожиданности она чуть не вскрикнула: это был Латкин. На днях в газете было объявление Усть-Сысольской чрезвычайной комиссии о розыске Латкина, а он как ни в чем не бывало в Кочпоне. И Керенская с ним.

Домна не могла расслышать, о чем они говорили. А так хотелось! От Керенской и Латкина добра не жди. Не зря они ночью сошлись у Гыч Опоня.

Девушкам, игравшим в прятки, надоело ждать, и они стали звать:

— Домна-а-а-а!

«Все дело испортят!» — встревожилась Домна и снова прильнула к окну. В это время открылась наружная дверь и кто-то стал спускаться с крыльца.

Домна и Клава притаились за поленницей.

Некоторое время человек прислушивался, затем дошел до угла, огляделся, но девушек не заметил. Затем отошел к изгороди, постоял, кашлянул негромко. Домна узнала Гыч Опоня. Видимо, он поглядывал, не грозит ли беда ночному гостю. Потоптавшись у крыльца, Гыч Опонь вошел в дом. Звякнула задвижка, и снова стало тихо.

Девушки легко вздохнули.

— Кого я там видела! — сказала Домна.

— Кого?

— Керенскую! И Латкина… Скрывается от Чека. Ты, Клава, побудь здесь, смотри в оба! Понимаешь? Если кто выйдет, примечай — кто и куда. А я побегу к Макару, сообщу…

И Домна словно растаяла в темноте.