Когда наступает рассвет

2

Смутно проступали в сумерках очертания домов. В окнах зажглись огни. На дороге встретились несколько солдат.

Конвоиры пересекли ручей и на другом берегу подошли к крестьянскому дому, где размещалась комендатура.

Унтер-офицер доложил прапорщику о задержанных на заставе, оставил Домну и ямщика и ушел с солдатами обратно.

Наступил длинный и тоскливый вечер — первый вечер Домны в стане врагов.

Она не падала духом. Отправляясь в разведку, знала, что могут ее и задержать и допрашивать. Прапорщик ввел ее в комнату и начал допрос. Домна повторила все то, что говорила начальнику заставы, и стала просить:

— Господин начальник, что ты возишься со мной? Отпусти, я тороплюсь в Помоздино. Если отпустишь, ни на один день не задержусь, переночую и завтра же уйду. Не найдется попутной подводы, пешком пойду.

— А ты действительно идешь наниматься в прислуги? — недоверчиво спросил прапорщик. — Не врешь?

— Да нет же!

— У тебя есть какой-нибудь документ? Паспорт, что ли?

— Откуда у девушки паспорт? Если дашь, тогда будет!

— Завтра в штабе поговорим! — решил прапорщик и приказал солдатам не выпускать из дома ни Домну, ни мальчишку-ямщика.

Эта ночь показалась Домне бесконечной. Не снимая пальто, она просидела на лавке в простенке, вздыхая, смотрела через заиндевевшее стекло на темную улицу.

Бежать? Но как? Дневальный не спит. Да и не испортит ли она все своим побегом? Может, завтра допросят в штабе и отпустят.

Перед рассветом Домна немножко подремала на скамейке.

Утром ее и парнишку повели в штаб.

— Паня, накормили тебя? — спросила мальчика Домна.

— Нет. А тебя?

— И меня нет. Но ты не горюй… — Домна хотела сказать ему еще раз, что говорить и как себя вести в штабе, но конвоир строго предупредил:

— Не велено разговаривать!

Штаб белых помещался в большом доме с мезонином. Раньше, по-видимому, здесь была школа. Около дома, выброшенные прямо на снег, валялись парты, классные доски.

У крыльца, в снегу — какая-то книга. Домна наклонилась, хотела подобрать, но конвоир сердито прикрикнул на нее:

— Куда берешь? Не велено!..

Штабные пришли поглазеть на задержанную на заставе девушку.

Допрашивал ее длиннолицый поручик с плешинкой.

Домна повторила свой рассказ: идет в Помоздино, к дальним родственникам, хочет поступить в прислуги, а подводу наняла в Подъельске, ямщик тоже оттуда.

— Почему мальчика голодом морите? Со вчерашнего дня парнишка не ел! Нельзя детей обижать! — начала упрекать Домна поручика. Она все еще надеялась обвести белых вокруг пальца, готова была шуметь и ругаться до тех пор, пока не надоест и ее не прогонят. Придумать что-нибудь другое в ее положении было трудно.

Среди других офицеров Домна не сразу увидела знакомого. В сером френче с большими карманами, офицер сидел в сторонке и ничем себя не обнаруживал. Когда поручик с плешинкой, закурив английскую сигарету, спросил мнение других офицеров, что они думают об этой девушке, подпоручик, сидевший в углу, встал:

— Я знаю ее. Она из Вильгорта, работала у красных в уземотделе. Если не ошибаюсь, Домна Каликова?

Тогда тебя так называли. И смоталась она с красными. Я не верю, что она идет искать работу. Все это враки! Она пришла сюда как разведчик!..

Прыщеватый подпоручик подошел к Домне, внимательно посмотрел на нее, схватил за косу и дернул. Коса девушки отделилась, платок сбился на голове. Подпоручик сдернул и платок и недобро засмеялся:

— Видите — маскарад!

Домна в замешательстве стояла с непокрытой головой. Она узнала подпоручика — это был сынок протопопа. Да, надежды на то, что удастся выкрутиться, не было.

Домна с ненавистью взглянула на прыщеватого подпоручика.

Офицеры окружили Домну.

— Партизанка? — прищурившись, спросил плешивый поручик.

Домна не ответила и лишь гордо вскинула голову.

— Коммунистка?

— Хотя бы и так!

— На разведку шла?

— На разведку! — с дерзкой смелостью ответила Домна. Теперь не было смысла отпираться. — Можете сделать со мной что угодно — расстрелять, изрубить, повесить. Но мальчика не обижайте. Он ни в чем не виноват.

— Скажи пожалуйста, какая самоотверженность? Говори лучше, какие силы красных находятся против нас? Скажешь — останешься живой, а обманешь, то… — Поручик вынул из кобуры револьвер, положил перед собой на стол и небрежно бросил: — Ну?

Домна презрительно усмехнулась:

— Если хотите знать наши силы, сходите сами. Пришла же я узнать о ваших силах.

— Не скажешь, дрянь?

— Нет!

Поручик подошел к Домне, прижал ее руку к столу и ткнул в нее горящей сигаретой.

Все, кто были в комнате, впились в нее глазами. Она побледнела, углы губ дрогнули, а затем словно окаменели.

— Ну, скажешь теперь? — спросил поручик и, чтобы не чувствовать тошнотворного запаха паленой кожи, отвернулся.

Домна не ответила. Лицо ее исказилось, зрачки глаз сузились от боли. Она едва сдерживала стон. Наконец поручик оттолкнул ее руку и приказал:

— Фельдфебеля Чуркина!

Явился усатый казак и, выслушав поручика, козырнул с готовностью:

— Слушаюсь, вашбродь!

Он засучил рукава и привычно поиграл нагайкой: эта работа ему была знакома, не одну спину он исполосовал. Но такую молодую и красивую девушку бить приходилось впервые.

Нет, не увидела Домна в его глазах жалости. Фельдфебель рванул с нее тоненькое пальто, и тяжелая казацкая нагайка со свистом обвилась вокруг ее плеч… Офицеры смотрели молча, как после каждого удара девушка вздрагивала от боли.

— Будешь говорить? — выждав, спросил ее поручик.

— С бандитами не разговариваю!

Поручик вынул из кармана носовой платок, вытер влажные пальцы и кивнул фельдфебелю. Снова казацкая нагайка со свистом стала полосовать тело девушки…

Когда ее уводили из штаба, Домна, шатаясь, шла по дороге, ничего не видя вокруг. Ей казалось, что казацкая нагайка сорвала всю кожу со спины. Тело горело, как в огне.

Ее привели в комендатуру — туда, где она провела ночь. Провели через помещение в жилую половину. Переступая через порог, Домна пошатнулась и чуть не упала. Хозяйка бросилась к ней, хотела поддержать, но конвоиры запретили приближаться к партизанке.

— Попить! — умоляла Домна, держась за дверной косяк.

— Ойя да ойя! Что же вы, ироды, сделали с девушкой? — Хозяйка в синем шушуне бросилась к кадке с водой, зачерпнула ковшом воды, подбежала к Домне.

— Пей, бедняжка… За что же тебя? Уже девушек начали мучить!..

В комнате были две девочки и старуха. Они с испугом и жалостью смотрели, как Домна обеими руками ухватилась за ковш и начала жадно пить, но вдруг бородатый солдат с такой силой ударил по ковшу, что у девушки из носу брызнула кровь.

— Не давать ни капли воды, ни крошки хлеба! — сказал он хозяйке. — Слышите? Она партизанка. И не разговаривать с ней.

Домну заперли в дальней комнате. Наступили в ее жизни самые страшные, самые мучительные дни.

Били каждый день и здесь, и в штабе, куда водили под охраной солдат. Офицеры изощрялись в пытках, но она молчала.

Обессилевшая от побоев и голода, Домна однажды услышала, как тихо отворилась дверь и в комнату украдкой вошла хозяйка. Было это ночью. Солдаты спали, а дневальный вышел на улицу.

— Возьми, поешь хоть немножко! — Хозяйка положила перед Домной кусок хлеба и несколько вареных картофелин. — Спрячь, чтобы не отняли поганые души!.. Может, еще что надо?

— Спасибо, хозяюшка! — Домна, оглянувшись, сказала: —Убежать бы мне.

— Не сможешь, милая! В доме солдаты, и на улице день и ночь часовой ходит…

— Нельзя ли сообщить нашим обо мне, чтобы знали, где я?

— Попытаюсь.

— Поспешите. Меня долго здесь не продержат. Передайте: чтобы ни делали со мной враги, я не продамся, ничего не скажу! И еще скажите: пусть крепче бьют белых гадов!

— Передам, дорогая! — шептала хозяйка. — Мой муж где-то тоже у красных воюет, коммунист он. Потому так и издеваются над нами белые. Видишь, сколько человек у меня живет на постое! Что было, все съели, даже корову зарезали, не спросили, чем я буду кормить детей. Грозятся всех убить.

— Потерпите, скоро конец им придет! — сказала Домна.

В сенях заскрипели половицы, и хозяйка, погладив руку Домны, поспешно вышла.

Вернулся дневальный, просунул голову в комнату арестованной, ничего не заметил и снова притворил дверь. Домна, подождав с минуту, взялась за хлеб. Никогда еще он не казался таким вкусным. Нет, она не одинока здесь! Рядом с нею люди, готовые помочь. Эта мысль согревала ее, давала силы для новых: испытаний. На следующий день после новых пыток Домну под конвоем направили в Усть-Кулом, в главный штаб.