Конец

Как насчет такой фразы: «Я с презрением смеялась сама над собой?»

Середина зимы. Плоды осени уже съедены, вся пища жарится или запекается в соли, миром владеет смерть. Нечто мягкое, сладкое было бы значимым подарком. Пусть немного, самую малость. Вот тогда и отыщешь мушмулу в подвале в ящике с опилками. Наконец мягкую, как кашица. А раньше она ни на что не годилась – он ее игнорировал. Жаль.

Теперь подведем итоги: не всего можно достичь одной фразой. Это было бы нанесением вреда самому себе, в любом случае невозможно сжать до нескольких слов все тонкости, которые она познавала, трудясь сорок лет. Она разрабатывала собственные методы, начиная от допотопных вещей (инструментами ее бабушки были отвар корней, очень соленый, и ручные раздувальные мехи) и достигнув точности хорошо выверенной научной работы. В перспективе после ее смерти результаты работы будут забыты, что стало ядом, который она стоически пыталась абсорбировать с помощью паллиативной фразы: «И замолкнут дщери пения». Однако удовлетворения слова не принесли. Стоицизм в конце концов подвел ее, или она подвела его, поскольку гордость все чаще побеждала, и она начала менять свои взгляды. Отход от дел не стоил ей усилий; правильная фраза существует, но на ее поиски могут уйти годы; действие, в данном случае демонстрация того, что она знала, пока мозг еще работал, было легче бездействия.

– Потому я буду искать ученицу и наследницу, – сказала она. Хотя это было не совсем верно. Она уже знала, кого хочет попросить. Уже давно возникла у нее мысль передать свои знания одной девушке, а если передавать и опыт, то, кроме нее, она кандидатуры не видела. Влажные человеческие чувства были и без того достаточно отвратительны, чтобы она не изводила себя поиском и представлением более эгоистичных мотивов.

Зависть, например. К этой девушке и ни к кому другому она не испытывала тот довольно редкий вид зависти, встречающийся чаще лишь у стариков, выражающийся в желании найти себе замену и начать ее улучшать. Она обнаружила, что эгоизм находится на дальней границе ее натуры, что чрезвычайно веселило, ведь девушке, оказавшейся на ее месте, было бы проще всего заменить именно этот порок.

Дело было не в том, что у девушки отсутствовало собственное «я» или она не была, как все мы, в постоянном диалоге с ним, а в том, что миссис Марини приобрела эту привычку в то время, когда у той выпадали молочные зубы, сохранила ее каким-то образом в подростковом возрасте, вероятно, не осознавая, что говорит сама с собой. Такое воздействие имеют хищные птицы, лошади, змеи, медведи и слоны; а собаки, жуки, рыбы, белки, куры и люди в целом нет.

Как бы то ни было, выбор, стоявший перед ней, сводился к следующему: поговорить с Линой, дочерью Монтанеро с Восемнадцатой улицы, или выпить яд и кануть в прошлое. Но как построить беседу?

Лина была здоровой женщиной с плоской грудью и не очень общительной. Все это, возможно неслучайно, нельзя было сказать о миссис Марини.

Она была старшей из двух дочерей, которых могло быть гораздо больше, и сыновей в придачу – у их матери Патриции могла быть целая орава детей, которых она не смогла бы толком прокормить, – если бы еще много лет назад она не воспользовалась советом миссис Марини. Младшая, Антониетта, или Тони, недавно вышла замуж и переехала в Калифорнию.

Ну да ладно.

Им лучше знать, ее матери и миссис Марини, доверять ли клятвам: «Я непременно еще приеду, не кану в бездну». Америка – она и есть бездна. Иначе бы ты приехала? Лине, с другой стороны, уже двадцать лет, мало того что младшая сестра ее уже обошла, так еще и перспективы выйти замуж по-прежнему туманны. Родители по неосмотрительности совершили ошибку, позволив Тони выйти замуж первой, а ведь миссис Марини говорила Патриции, та согласилась; а вот отец… но об этой персоне миссис Марини предпочитала не упоминать. Впрочем, нельзя сказать, что Лина возражала или предпринимала очень уж активные попытки пристроить себя. По утверждению миссис Марини, мы все идем на компромисс в отношении подлинности выражения себя, ради того чтобы привлечь мужчин. Лину они не замечали, но кто в этом виноват? Не стоит следовать распущенной сиюминутной моде. Достаточно просто завить блеклые волосы. Фланелевая юбка, несомненно, теплая, но она не дает наблюдателю возможности оценить скрытые ею ноги. Подумать о тепле у нее будет еще очень много времени значительно позже.

Но Лину, как было известно миссис Марини, не убедить одними аргументами. Лина была скромна не потому, что стремилась к скромности, эта черта была сродни ослиному упрямству. Раздумья не были причиной, не предшествовали и никоим образом не загромождали ее жизнь; это в ней и восхищало. Ее мозг не был похож на комнату, в которой толпа адвокатов старалась направить ее желания или препятствовать им; это был непроходимый лес, в глубине которого одинокое «я» плавало на спине в прохладном озере и всматривалось в поток мыслей.

Она работала сдельно в магазине готового пальто, расположенном рядом с театром на Двадцать четвертой улице. Как все сицилийцы, она регулярно посещала мессы. Школу она окончила, но книг не читала. Хорошо владела английским, характерным для Огайо, и разговорным итальянским, которому миссис Марини регулярно учила ее за ужинами в будни (родители были на своей нудной работе, а муж миссис Марини недавно отошел в мир иной). Единственное, чего миссис Марини удалось добиться за те годы, что она воспитывала Лину, – она научила ее разговаривать правильно. Лина была дочерью эмигрантов с отсталого Юга, простой швеей, получившей образование в этой стране, но если бы вы услышали ее по радио, то вы бы подумали, что она уроженка Савойи. Слышите, какая четкая и ясная речь? Мы произносим все буквы в слове, потому что знаем, зачем они нужны. Джефферсон с целью доказать, что негры могут рационально мыслить, научил своего раба выполнять простейшие математические операции. По крайней мере, миссис Марини слышала, что было именно так. Хотя и не поверила. Это уж слишком.

Подводя итог, можно сказать, что Кармелина Монтанеро была шедевром, созданным ею самой. Правда, миссис Марини не удалось реализовать все, что она планировала изначально (император не польстился бы на Лину), однако вполне можно ожидать, что это будет торговец или человек с хорошей профессией. Впрочем, художнику свойственно считать завершенную работу неудачной, смотреть на нее с любовью с высоты мыслей об изначальном замысле, не признавая, что он был совсем иным, но готовое творение, ставшее вместилищем множества идей, не могло не появиться. Разочарование было результатом попытки скрещивания мечты с реальностью. Случалось подобное и с Богом, о чем свидетельствуют первые страницы Ветхого Завета. Она полагала, что наивысшая радость художника в том, чтобы увидеть, как благодаря его усилиям создается нечто новое; именно лицезрея самые неудачные работы, он ощущал сопротивление мира и осознавал, что задуманный образ вырвался из клетки ума и воплотился в жизнь. В том же духе она злорадно отзывалась по поводу прекрасного итальянского Лины; однако испытывала к девочке особенную нежность в дни, когда та была взъерошенной, неаккуратно накрашенной, отстраненной и совершенно несчастной, давая каждому возможность увидеть, что миссис Марини потерпела неудачу в ее воспитании, – нельзя представить, что у мужчины появится желание взять такую в жены.

Недолгая пауза, чтобы понаблюдать за сладостной меланхолией уныния. И возможно, поразмышлять о неудаче.

Ладно, неважно. Халтура это или нет, надо оставаться бдительной. Предоставленная самой себе, Лина, скорее всего, заиграет на тех струнах, которых не касалась миссис Марини, и забудет о тех, которые та настраивала.

Некоторые женщины просто не смогут не выйти замуж. Такие, как та, что стояла слишком близко за спиной в очереди в пекарне, что-то бормоча и громко причмокивая леденцом от кашля; незнакомка, попросившая помочь с тяжелой сумкой, когда садилась в трамвай, а когда принимала ее обратно из ваших рук, начала перечислять родственников, которым верила и одалживала деньги, а они травили ее, придирались и высмеивали. Иными словами, это те женщины (случается, и мужчины, но они неизлечимы), которые будто не осознают, что вы, другой человек, отличный от них, можете быть рядом. Встретив их, сразу понимаешь, возвысившись с помощью внутреннего чутья над всей наукой, что они всегда были старыми девами, которых можно было бы спасти в юности, если бы кто-то заставил их навязать мужчине то, что тогда еще было устраивающей всех окружающих самодостаточностью и не переросло в помешательство. Она это знала. Она могла быть одной из них, но замужество обтесало ее.