Конец

Звук раздался прямо в моей голове. Ты помнишь этот звук острого страдания, смешанного с чем-то еще? Чем-то, от чего я не могла… избавиться, страдания где-то в самой глубине, звук, рушащий надежды, похожий на детский смех.

Через минуту старик бешено затопал и запел, музыканты заиграли на банджо. Я никак не могла перевести дыхание. Ты отпустил мою руку, коснулся губами уха и сказал: «Перестань плакать». Я даже не поняла, что плачу, пока ты мне не сказал. Мне казалось, я смеялась. Я смеялась, как и пила мальчика, – так смеется ребенок. Мне казалось, что надеяться уже не на что. Я ни на что не надеялась. И не могла сдержать смех. Часы на сцене показывали 19:30. Пахло сплюнутым табаком и попкорном.

Должен же ты когда-нибудь. Ты должен открыть рот и выпить теплого. Если должен. А потом, и тебе это известно, ты обязан помочь мне и открыть рот, так вот, потом ты поможешь мне погрузиться на самое дно умершего, безвозвратного прошлого.

Ты ведь помнишь, правда? Того мальчика со свирепым взглядом и едва заметным пушком на щеках? То, как ты касался губами моего уха, словно мы были одни, и как завопил старик? Мы выпили причитающееся на ужин. Старик наконец ушел со сцены, сел у печки в зале и заснул.

Мы пробыли там до одиннадцати, слушали, как играют парни.