Чикита

После любопытной лунной одиссеи Мак-Кинли переместился в «Храм музыки». Там он, по-прежнему пребывая в превосходном настроении, под присмотром Кортелью и детективов-телохранителей, принялся пожимать руки господам, дамам и детишкам, дожидавшимся его в длинной, но весьма упорядоченной очереди.

Позже тайные агенты пристыженно поясняли, что им и в голову не пришло заподозрить в Леоне Чолгоше — неказистом, чисто выбритом мужчине среднего роста с грустными голубыми глазами — опасного преступника. Они внимательно всматривались в каждого томящегося в очереди, стараясь выявить угрозу, но вид Чолгоша оставил их спокойными. Правая рука его была обернута платком, словно он поранился, и это придавало ему еще менее воинственный облик. Внимание агентов привлек — и даже полностью завладел им — черноусый тип, смахивавший на итальянца, который шел перед Чолгошем. И дело тут было не в произволе и не в национальных предрассудках: среди террористов, охотившихся на аристократов и политиков, действительно числилось множество итальянцев, так что за черноусым пристально следили не с бухты-барахты.

Когда черноусый дождался своей очереди, подошел к президенту, пожал руку и поздравил с успехами, детективы расслабились. Потом вперед вышел Чолгош, протягивая левую руку. Мак-Кинли широко улыбнулся и собирался горячо ответить на рукопожатие; покушения было уже не избежать. Все произошло за считаные секунды: Чолгош выставил «забинтованную» руку и спустил курок револьвера тридцать второго калибра, спрятанного под платком. Он выстрелил дважды.

Один из детективов бросился к президенту, а здоровенный негр, стоявший в очереди за Чолгошем, прыгнул на нападавшего и повалил на пол. Мгновение стояла потрясенная тишина, а потом в «Храме музыки» воцарился хаос. «Линчевать его!» — возмущенно кричали одни. «Повесить ублюдка!» — требовали другие. Люди обнимались, гомонили и бегали туда-сюда. Многие еще не понимали, что произошло.

Микаэло Сенда и его спутники побросали на креслах листовки за свободу Кубы и поспешили к выходу. Они совсем опешили и не могли поверить, что какой-то террорист пустил псу под хвост их символический протест.

Выскочив, они увидели Чикиту в платье-стяге, все еще сжимавшую руль. Быстро оттолкали автомобиль в угол, чтобы ее не затоптали бежавшие вон из зала, а также полицейские и зеваки, стремившиеся, наоборот, попасть внутрь.

— В президента стреляли, — сообщил Микаэло, и, к его удивлению, лилипутка кивнула, словно уже знала о случившемся.

— Наши планы, извините за выражение, накрылись медным тазом, — сказал второй кубинец, — но мы рады, что вы передумали и решили присоединиться к нам.

— Простите, я была к вам несправедлива, — извинилась девушка и склонилась, чтобы заглянуть Чиките в глаза: — В дальнейшем я стану всякий раз приводить вас в пример, когда речь зайдет об истинных патриотках.

Чикита не удосужилась разубедить их. Что толку объяснять, почему она оказалась здесь именно в этом наряде? Пусть себе думают, что хотят. В свои почти тридцать два она знала, что люди видят все не в истинном цвете, а в том, который им больше по нраву. Если они мнят Эспиридиону Сенду заступницей достоинства Кубы, тем лучше для них. И на ум ей пришло старое присловье Минги: «Всяк хозяин своего молчания и раб своих слов».

Президент прожил еще восемь дней. Чикита, как и все вокруг, с жадностью слушала медицинские сводки и страшно огорчилась, когда Босток в разгар выступления, пока она переодевалась в гримерной, сообщил о его кончине. Она вышла на сцену, поделилась ужасным известием со зрителями и попросила почтить минутой молчания «память великого и доброго человека».

«Храм музыки» меж тем превратился в самый популярный аттракцион на всей выставке. Люди хотели увидеть точное место, где выпустили по пуле в грудь и в живот президенту. Джеймс Ф. Паркер, чернокожий официант ростом в шесть футов и шесть дюймов, схвативший убийцу, в одночасье стал народным героем. Несколько импресарио предложили ему работу в своих шоу, но он предпочел собственный бизнес: продал пуговицы пальто, в котором был в день покушения, по двадцать четыре доллара за штуку и фотографировался с желающими за доллар.

В полночь после покушения Чикита, Розина и Джезерит собрались и принесли клятву. Они никому и никогда не признаются, что познакомились с Леоном Чолгошем за двое суток до того, как он выстрелил в президента, и уж тем более не скажут, что Джезерит с первой минуты догадывалась о его зловещих намерениях. Если тот вдруг упомянет о посылке с книгами от Гольдман, то они — и Рустика с ними, разумеется — будут дружно отрицать факт визита.

После показаний Чолгоша всем стало ясно, что он просто несчастный убогий одиночка, не сумевший переварить некоторые идеи анархизма. Он утверждал, что совершил покушение без чьей-либо помощи, однако подчеркивал, что вдохновился речью Эммы Гольдман. Анархистку заподозрили в сообщничестве, арестовали, допросили и в итоге отпустили. Гольдман признавала поверхностное знакомство со своим последователем, но отрицала какую-либо ответственность за его поступки. К счастью для Чикиты, ни убийца, ни его «муза» ни разу ее не упомянули.

Процесс вышел недолгим. Суд признал Чолгоша виновным, приговорил к смертной казни, и приговор без лишних проволочек был приведен в исполнение 29 октября. Убийца умер на электрическом стуле, ни у кого не прося прощения. «Я убил президента, потому что он был врагом рабочего народа», — упрямо повторил он прямо перед тем, как ток в 1700 вольт обуглил его тело.

За десять дней до закрытия Панамериканской выставки одна сорокашестилетняя вдова, школьная учительница из Бей-Сити, штат Мичиган, явилась туда, намереваясь совершить нечто из ряда вон выходящее. В Буффало она велела заколотить себя в деревянную бочку (с надписью «Королева Тумана») и в день ее рождения, 24 октября, сбросить бочку с Ниагарского водопада. Вопреки всем ожиданиям дама по имени Энни Эдсон Тэйлор осталась жива и снискала всенародную любовь.

Чикита, конечно, не кидалась в водопад, но примерно в те же дни сделала почти столь же рискованный шаг.

Официально выставка уже закрылась, и «серьезные» павильоны начали распродавать на аукционах по цене от двухсот до пятисот долларов, но многие аттракционы на Мидуэе еще работали. Некоторые, например «Уголки Каира» и «Немецкая деревня», собирались продержаться на плаву еще несколько месяцев.

Однажды вечером, исполняя «Королеву лилипутов» в конце шоу, Чикита почувствовала, что настал час остепениться и создать семью. Чувство это накатило на нее внезапно, но со страшной силой: откладывать решение не представлялось возможным. Она велела Рустике разыскать Тоби Уокера и, как только тот появился, в упор спросила, желает ли он жениться на ней.

— Всем сердцем, Чик, — отвечал Тоби.

Рустика решила, что они оба рехнулись.

— Вы хорошо подумали? — с упреком обратилась она к Чиките. — Назавтра не раскаетесь?

— Нет, — решительно сказала Эспиридиона Сенда. — Я люблю этого мужчину и хочу прожить с ним оставшуюся жизнь.

Не теряя времени, Тоби отвел невесту к мировому судье Томасу X. Рочфорду, и тот, слегка изумившись представшей перед ним парочке, сочетал их браком. Рустика и супруга судьи выступили свидетельницами.

На следующее утро Босток, услышав новость, едва не лишился чувств. Он решил, что над ним издеваются, и молодоженам пришлось предъявить ему свидетельство о браке. Импресарио, конечно, слышал кое-что о тесной дружбе, связывавшей любимицу публики и человека-сэндвича, но как-то не предполагал, что она окажется настолько тесной. Однако он не успел поразмыслить над возможными последствиями замужества для Чикитиной карьеры, потому что в эту минуту ему сообщили об ужасном происшествии среди его зверей.

Во время купания слон Джамбо коварно напал на одного из служителей и в припадке ярости наступил задней ногой на маленькую девочку, переломав ей множество костей. Никто не мог понять, почему он так себя повел, — зверь не отличался особой покорностью, но агрессивным никогда не бывал.

Босток так разъярился, что принял отчаянное решение: в наказание Джамбо казнят. Не слушая тех, кто молил пощадить слона — Чикиту и Капитана Бонавиту среди прочих, — он объявил, что Джамбо убьют электрическим током на стадионе при выставке. Желающие могут лицезреть показательную кару бесплатно.

Общественное мнение всколыхнулось. Одни выступали за смертную казнь, другие считали, что на первый раз хватит с Джамбо и менее жестких мер. Но Босток держался кремнем: сутки спустя слона привели на стадион и в присутствии тысячи человек опутали его девятитонную тушу сложной сетью высоковольтных проводов. Джамбо совершенно не сопротивлялся. В то утро он выказывал полнейшее благодушие и, не зная, что минуты его сочтены, весело трубил и приветствовал публику, вздымая хобот.

Когда Босток вместе с родителями пострадавшей девочки уже собирался опустить рычаг, приводивший в действие электрический приговор, на стадион галопом прискакал, размахивая какой-то бумагой, конный полицейский. Это было помилование! Доктор Конрад Дил, мэр Буффало, только что подписал приказ о помиловании толстокожего.

Большая часть публики радостно зааплодировала нежданному deus ex machina, но, как ни странно, нашлись и такие, кто разочарованно засвистел и заулюлюкал. Все сошлись на том, что слону повезло больше, чем Леону Чолгошу. Но ведь и вина их была несоразмерна, — высказался один благоразумный джентльмен, присутствовавший на стадионе с супругой и детками. В конце концов, Джамбо не увлекался анархизмом и хладнокровно не убивал президента Соединенных Штатов.