Жалкая

14. ЭВЕЛИН

Кладбище Кводов(на англ. Quads — отсылка к стране Кводлингов(Quadlings) —регионе на юге страны Оз) находится примерно в сорока пяти минутах езды от поместья, и каждое воскресенье после мессы я непременно еду туда. Никто никогда не удосуживается пойти вместе со мной, и хотя часть меня довольна, потому что мне не нужно делить своё время, другая часть испытывает отвращение от того, что всем, похоже, всё равно.

Как только Нессы не стало, все двинулись дальше, как будто её и не было вовсе. Использованная игрушка, которую выбросили в мусор и забыли.

Обычно я сижу на службе, а потом ухожу перед воскресным обедом, но сегодня, когда Брейден сидел в двух проходах от меня, мне нужно было убежать.

Мне нужно было напоминание о моих целях и о том, почему они у меня вообще есть.

Опавшие листья хрустят под моими ботинками, когда я иду по кладбищу, вдоль которого стоят множество надгробий. Я останавливаюсь перед надгробием Нессы, серый мрамор которого потускнел от тонкого слоя грязи, и кладу небольшой букет красных роз, который я взяла у уличного торговца, у его основания.

— Привет, Несс, — бормочу я.

Я протягиваю руку вперед и провожу пальцами по выгравированным буквам её имени Ванесса Эстер Уэстерли, желая стереть грязь вместе с ними. Здесь нет настоящего тела, его так и не нашли после «несчастного случая», в результате которого она погибла, но я всё равно прихожу сюда, этот памятник её жизни как-то заставляет меня чувствовать себя ближе к ней, чем где-либо ещё.

У меня всё переворачивается внутри.

— Я скучаю по тебе, — шепчу я, глядя по сторонам, прежде чем сесть.

Трава холодная, но я устраиваюсь как можно удобнее, обхватывая руками согнутые колени и глядя на её надгробие.

Комок печали образуется в моем горле, и мне трудно проглотить боль.

— Кем ты должна быть? — Несса смеется, смахнув макушку моей остроконечной шляпы.

Я ухмыляюсь ей, зеленая краска на моей коже всё ещё липкая, когда я развожу руки в стороны.

— Ведьмой, очевидно же.

Она улыбается, её глаза рассматривают мой костюм. Я знаю, что он не особо навороченный, но я сделала его сама и очень горжусь им. На это ушло несколько дней.

Она кладет руки на бедра.

— Ты хорошая или плохая ведьма?

Я наклоняю голову в сторону, не понимая вопроса.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… ты либо произносишь злые заклинания против своих врагов, либо используешь свои силы во благо. Знаешь, чтобы помогать людям, — она снова оглядывает меня с ног до головы. — Хорошие ведьмы обычно носят белое. По крайней мере, так говорят.

Я пожевала губу, мои брови нахмурились, пока я вдумывалась в её слова. Я не думала о том, какой ведьмой я хочу быть. Честно говоря, я не знала, что есть выбор. Смущение захлестнуло меня, и я подумала, не осудят ли меня люди, если я выберу не ту.

Дороти смеется, входя в зал, за ней следует наша мама.

— Не может быть, чтобы она была хорошей. Посмотрите на неё.

Глаза Нессы сужаются, а у меня в груди всё переворачивается, когда я вижу, что мама, как обычно, восхищается Дороти и полностью игнорирует меня.

Я сжимаю пальцы, переминаюсь на ногах, внезапно чувствуя, что мой самодельный костюм — это глупость. Особенно рядом с Дороти, которая одета в сверкающее розовое бальное платье, с замысловатой серебряной короной на голове и волшебной палочкой со звездой на конце.

— Вау. Кем ты должна быть? — спрашиваю я, восхищаясь её костюмом.

Ухмылка Дороти расширяется, и она кружится по кругу, платье переливается.

— Я принцесса фей, да, мама?

Наша мама смотрит на неё сверху вниз, проводя рукой по кончикам идеально завитых волос Дороти.

— Верно, малышка, — она смотрит на нас. — Разве она не выглядит великолепно? Мы специально сшили наряд.

Мои пальцы сжимаются так сильно, что начинают болеть. Несса скалится.

— Господи, мама.

— Глинда(отсылка к Глинде — доброй волшебнице Юга, правительнице страны Кводлингов)! — Голос отца доносится из коридора. — Тащи свою задницу сюда. Сейчас же.

Улыбка мамы спадает, и она мотает головой, прежде чем обернуться к Дороти.

— Я вернусь позже. Весело проведи время сладости-или-гадости, хорошо? Помни, что я тебе говорила.

Дороти кивает, улыбаясь, и наша мама нагибается, чтобы поцеловать её в лоб, а затем разворачивается и спешит прочь.

Несса выдохнула, нацепила улыбку и хлопнула в ладоши.

— Ладно, пойдемте уже, пока другие не украли все хорошие конфеты.

— Хороший костюм, Дороти, — шепчу я, шагая рядом с ней и беря черное ведро в форме котла, стоящее на кухонном столе.

Она сморщила нос, глядя мимо меня на Нессу.

— Я буду снаружи. Здесь воняет.

У меня болит в груди, и я смотрю на пол.

Рука сжимает моё плечо, и в поле зрения появляется лицо Нессы.

— Знаешь? Я определенно думаю, что ты хорошая ведьма.

Я киваю, пытаясь сдержать рыдания, которые хотят вырваться наружу. Я сглатываю свои слезы, глядя на пустой коридор, где исчезла Дороти. Она такая глупая, она думает, что только потому, что ей восемь лет и она мамина любимица, она лучше всех.

Что-то тёмное и тяжелое скручивается у меня внутри, нагревая моё тело по мере того, как оно распространяется. Хорошие ведьмы помогают людям, но мне совсем не хочется помогать ей. Или кому-то ещё, если уж на то пошло.

— Нет, — говорю я, напрягая позвоночник и глядя на пустое пространство. — Я плохая.

Это был последний Хэллоуин, когда я видела свою маму. До того, как отец уехал, а она решила, что слишком хороша, чтобы растить детей в одиночку.

Позади меня раздаются шаги, и мой позвоночник напрягается, выталкивая меня из воспоминаний.

Я приходила сюда каждое воскресенье в течение последних семи лет, и никто никогда не следил за мной. Никому не было дела до того, что я вообще пропадала. Они никогда нет дела.

Зик появляется рядом со мной и садится рядом, скрестив ноги. Я вздыхаю, хватаю опавший лист и кручу его в пальцах.

— Что, даже не поздороваешься? — спрашивает он после минуты молчания.

Я пожимаю плечами, не сводя глаз с коричневого и золотого листа, крутящегося в моей руке.

— Вот почему ты моя любимица, — вздыхает он, опираясь на локти и вытягивая ноги перед собой. — Никакой пустой болтовни.

Он вынимает сигарету из-за уха и достает из кармана зажигалку, чиркает концом и пускает в небо колечко дыма.

— Вот куда ты приходишь, когда исчезаешь?

— Иногда.

— Хм, — хмыкает он.

После этого он замолкает, и только шум ветра, ласкающего деревья, и горящая бумага его сигареты удерживают его от полной тишины.

— Знаешь, — наконец говорит он. — Я встречал Нессу несколько раз, когда она выходила на эту нелепую яхту с Оскаром.

Тошнота подкатывает к моему желудку и горлу при мысли об этой дурацкой яхте. Я была на ней один раз, и в итоге у меня случился приступ паники из-за того, что я была на воде, поэтому я больше туда не ходила. Может быть, если бы я пошла, то она всё ещё была бы здесь.

— Она была определенно особенной, не так ли? — он усмехается. — Тогда каждый парень был наполовину влюблен в неё. Черт, большинство девушек тоже.

Он смеется, но я не могу найти в этом юмора, поскольку он напоминает мне о том, насколько темнее стал мир без неё.

— Твой отец…

— Я не хочу говорить о нем здесь, — я прикусываю губу так сильно, что чувствую привкус меди.

Он кивает, делает её одну затяжку и ложится на спину, пока полностью не опускается на землю.

— Это очень важно, и я не знаю, будет ли у меня шанс сказать это снова, так что просто…

Всё во мне хочет сказать ему, чтобы он заткнулся и ушёл. Я хочу стиснуть зубы и заорать, как он смеет говорить о нём. Он — человек, который даже не удосужился появиться. Он не заслуживает признания. Не здесь.

Но это Зик, а он… ну, он один из единственных людей в моей жизни, кто не относится ко мне так, будто я другая. Меньше, чем я. Поэтому вместо этого я ложусь рядом с ним, прижавшись головой к твердой земле, и запах цветов, оставленных другими скорбящими душами, атакует мои чувства.

— Твой отец добр ко мне, и он чертовски хорош в своем деле, — пытается он снова. — Но человек может быть успешным и всё равно потерпеть неудачу там, где это важно.

Моя грудь сдавливается.

— Я наблюдаю за тобой, Эви, понимаешь? За тобой и за этим чутким сердцем, — он поворачивает своё лицо, чтобы посмотреть на меня. — Твой отец любит тебя… и её он тоже любит, — он указывает на надгробие Нессы. — Он просто не знает, как это показать.

Мой нос горит, и я прижимаю язык к крыше рта, пытаясь заглушить боль, которая прорастает с каждым его словом.

Звучит хорошо, но в конце концов это все чушь. Зик может сколько угодно притворяться, что ему известна динамика нашей семьи, но это не изменит чувств, которые я испытываю. Я наблюдаю за ним с периферии, вместо того чтобы встретиться с ним взглядом.

— Как бы я ни любила строить сентиментальные связи, может, хватит?

Он усмехается, пепел от его сигареты падает на покрытые шрамами костяшки пальцев.

— Мне жаль, что ты потеряла свою сестру, Эви. Не думаю, что я когда-либо говорил тебе об этом.

Я сглотнула.

— Это было очень давно.

Теперь я поворачиваюсь к нему лицом, вглядываясь в его полуприкрытые глаза, его гриву волос, убранных в пучок.

— Ты вообще думаешь о своем отце, Зик?

Его черты лица меняются на что-то более тяжелое.

— Все время.

— Ты любил его?

— Я думал, мы покончили с сентиментальным дерьмом, — ворчит он.

Я поднимаю плечо.

— Я передумала.

Он подносит сигарету к губам, затягивается, прежде чем выпустить ещё одно кольцо дыма.

— Он был мудаком.

— Значит, нет?

— Да, я любил его, — он вздыхает. — Но я бы сделал всё, чтобы не стать таким, как он.

— Ну… — я делаю паузу, положив руки на живот. — Я бы сделала всё, чтобы хоть немного быть похожей на Нессу.

— Как жаль, — он садится и смотрит на меня сверху вниз. — Если бы ты была похожа на неё, то не было бы тебя.

Я вдыхаю его слова, нити отчаяния пробиваются сквозь землю и обвиваются вокруг моей груди, сжимая её до тех пор, пока моему сердцу не начинает казаться, что оно может разорваться от напряжения.

Зик встает, стряхивая пыль со своих брюк.

— Ещё увидимся, Эви.

Он уходит, а я остаюсь лежать на земле и греться в тишине.

Но впервые за многие годы одиночество кажется не столько комфортным, сколько пустым.