Жалкая

10. ЭВЕЛИН

Уже две ночи подряд постоянно думаю о том, как я сорвалась на Лиаме — на глазах у Брейдена. Это было глупо с моей стороны, и теперь Брейден смотрит на меня по-другому.

Если раньше он легко подхватывал ситуацию, раздражая меня своей ухмылкой и глупыми вопросами, то теперь он держится на расстоянии.

Учитывая, что он мне всё равно не нравится, меня это не беспокоит.

Меня беспокоит тот факт, что он практически переехал ко нам и стал ещё одним членом семьи Уэстерли. Он просто всегда рядом, тусуется с Зиком или шепчет что-то на ухо моей сестре, а когда он не с ними, он выполняет поручения моего отца, собирает взносы с предприятий или помогает держать в узде наших низкопробных дилеров.

У моего отца, похоже, нет проблем с доверием к нему, что, откровенно говоря, сносит мне крышу, потому что мой отец, как известно, параноик. Он всегда был таким, и это усилилось в десять раз, когда он вышел из тюрьмы и понял, что Несса изменила ландшафт нашего имени там, где он потерпел неудачу в первый раз. Он не решается привлекать новых людей или партнеров и ещё больше защищает тех, кто получает прямой доступ к нему. И к Дороти.

Вот почему я в конечном итоге делаю всё, что связано с чем-то большим, чем простой мыслительный процесс.

Так что есть что-то странное в том, как он позволил совершенно незнакомому человеку войти в свою команду. Я знаю, что Зик поручился за него, и не то чтобы я не доверяла слову Зика, но я не доверяю другим, а Брейден может лгать Зику так же легко, как и всем нам.

Я нахожусь в задней комнате оранжереи, на мне защитное снаряжение, очки на глазах и маска KN95 на лице, когда звонит телефон.

Я почти не отвечаю, но в последнюю секунду почему-то срываю желтую перчатку с руки и беру трубку.

— Я занята, — шиплю я в трубку, включаю громкую связь и кладу телефон на стол. Я смотрю на двухсотлитровую бочку с маслом, стоящую в другом конце комнаты на стальной платформе с горелкой под ней.

— Окей, но у меня есть информация, которую ты хотела, — говорит Коди. — Полагаю, я перезвоню позже.

— Подожди.

Он усмехается.

— Черт, как же тебе не терпится. Что ты вообще делаешь?

Я вздыхаю, подхожу к бочке с маслом, нажимаю на кнопку, чтобы разжечь огонь под ней, а затем возвращаюсь к столу и скрещиваю руки.

— Убеждаюсь, что ему можно доверять, поскольку всем остальным в моей семье, похоже, наплевать.

— Ну, он проверен.

Мои брови поднимаются.

— Правда?

Нагнувшись, я поднимаю пятнадцать килограммов сырого опиума, который я выжала из стручков семян, мои мышцы болят, пока я несу его к бочку и опускаю в воду для подогрева.

— Ага. Брейден Уолш. Родился тридцать два года назад в Чикаго от матери-одиночки, которая умерла от рака, когда ему было восемнадцать. Других родственников нет.

— Интересно, — бормочу я, хотя уверена, что Коди меня не слышит.

— Наверное, это к лучшему. Не многие семьи могли бы гордиться его судимостью. Честно говоря, это впечатляет.

Ухмыляясь, я возвращаюсь к своему телефону и сдвигаю маску на шею.

— Или это унизительно, что его столько раз поймали.

— Верно. Но он либо совершает мелкие преступления, либо он не настолько плох, чтобы попасться на крупных. Он никогда не проводил за решеткой больше нескольких месяцев.

Я провожу колечком языка по задней стороне губы.

— Так это всё? Ничего не показалось… необычным или странным?

— Неа. Знаешь, Эви… не все хотят тебе навредить. Однажды, возможно, ты поймешь это.

У меня защемило в груди.

Честно говоря, я думала, что почувствую облегчение от того, что Брейден тот, за кого себя выдает. В конце концов, это значит, что он не лжет моей семье. Но с другой стороны, это заставляет меня иррационально злиться на то, что он солгал мне, когда мы только познакомились. Как будто это я была той, кто был в отчаянии.

В нём многое отсуствует, но то, чего у него в избытке — так это чертовой дерзости.

— Хм.

— Что это значит? — спрашивает Коди.

— Это значит «хмм», Коди, это не всегда должно что-то значить.

— Почему у тебя такой приглушенный голос? — продолжает он. — Я не знаю, где ты постоянно находишься, что твой телефон так прерывается, но, честное слово, твоя сотовая связь — отстой.

Мои мышцы напрягаются, раздраженные тем, что я вообще ответила на звонок. Именно в такие моменты я жалею, что мы не оборудовали оранжерею технологиями, потому что я бы отдала всё, чтобы полностью лишиться связи, пока я здесь.

— Я же сказала тебе, я занята.

Прежде чем он успевает сказать что-то ещё, я нажимаю кнопку завершения вызова и снова вставляю пальцы в желтую перчатку, чтобы резина облегала кожу. Я возвращаюсь к бочке с маслом, беру палочку, которую использую для размешивания, и опускаю её в кипящую жидкость, вращая.

Из всех вещей, которые я делаю для отца, эта — моя любимая. Для создания героина требуется мастерство и точность, а тем более, когда ты разработал безупречный процесс, в результате которого получается настолько чистый наркотик, что никто другой не может с ним сравниться.

Я освоила это искусство, когда была ещё ребенком, когда Несса была главной, устав наблюдать, как она получает дерьмовые сделки от дерьмовых мужчин, которые относятся к ней по-другому, потому что у неё вагина. И хотя Несса была многим, моим наставником и лучшей подругой, она была слишком мягкосердечной, когда это имело значение. Она не заставляла людей бояться её в достаточной степени, и в результате она потерпела поражение.

Но когда она потерпела неудачу, я научилась.

А когда наш отец вышел из тюрьмы, он понял, что у него под рукой золотая жила. Он потратил три года на строительство подземной теплицы для меня, и мы никогда не оглядывались назад. Ну, он никогда не оглядывался.

В моем горле завязывается плотный узел, горе поднимается, как приливная волна, и грозит разрушить мой контроль. Мои пальцы в перчатках сжимают палку так, что кажется, будто они вот-вот сломаются. Я закрываю глаза и считаю в обратном порядке.

Десять. Девять. Восемь…

Медленно выдохнув, я раздвигаю веки, не обращая внимания на резкое жжение за носом, проглатывая боль. Медленно, но верно, она утихает, позволяя мне запрятать её в темноту, где я смогу скрыть её даже от себя.