Жалкая

20. НИКОЛАС

Я молчу по дороге в поместье.

Эвелин тоже не говорит, её испачканные руки слегка дрожат там, где они лежат у неё на коленях. Я не могу понять, то ли это от адреналина, то ли от того, что она не так хладнокровна, как пытается казаться. Я ненавижу себя за то, что меня это волнует в любом случае.

Мои мысли разлетаются в тысячу разных направлений. Сожаление о том, что не остановил её. Беспокойство, потому что я уже наполовину убедил себя, что всё в порядке. Что я должен был стоять в стороне и ничего не делать.

Если бы я вмешался и спас их, это бы сорвало моё прикрытие, а если быть до конца честным, спасение двух наркоторговцев не входит в список моих приоритетов. Мстительная часть меня считает, что они получили по заслугам.

Еще хуже то, что, несмотря на всё это, я не чувствую злости на Эвелин. Всё, чего я действительно хочу, это убедиться, что с ней всё в порядке. И это полная чушь, потому что именно она была причиной всего этого.

Я не хочу думать о том, что это значит для меня, потому что, хотя не показывать эмоции — это важно для работы, я всё ещё федеральный агент. Мне должно быть не всё равно. Но когда речь идет о дегенератах, которые добровольно подмешивают яд в наркотики, вызывая передозировку и смерть, мне становится трудно.

Эвелин выскакивает из машины, как только мы въезжаем на круговую дорогу, взлетает по ступенькам и входит в свой дом. Я бездействую, мои пальцы крепко сжимают руль, борясь с собой за то, что я знаю, что я должен делать, и что я хочу делать.

Что я должен сделать, так это поехать к Сету и вызвать подмогу. Сообщить Кэпу о последних событиях, чтобы мы могли собрать больше улик для дела. В Кинлэнд-Хайтс навалены трупы, на руках Эвелин кровь. Есть куча героина, который может привести нас ближе к разгадке того, кого, черт возьми, мы пытаемся прижать.

Вместо этого я застыл в своей машине, гул двигателя вибрирует подо мной, а тепло греет мою кожу, вырываясь через вентиляционные отверстия. Я понятия не имею, почему я здесь, в ожидании… кто знает чего? Но, несмотря на это, минуты продолжают идти, и вот я здесь. Наконец, после того, как прошло по ощущениям несколько часов, я решаю уйти.

Чтобы сделать правильную вещь.

Единственную правильную вещь.

Я снимаю машину с парковки, но прежде чем я успеваю нажать на газ, что-то привлекает моё внимание, ползущее по периметру особняка. Я прищуриваю глаза, пытаясь разглядеть это.

Это человек — маленький человек, с неаккуратным пучком и в черном балахоне, скрывающем его фигуру.

Эвелин.

Я выключаю машину и открываю дверь, прежде чем успеваю усомниться в себе, и быстро бегу трусцой, чтобы не потерять её из виду, когда она скрывается в лесу, примыкающем к задней части дома.

Внезапный холод в воздухе обжигает моё лицо, когда я спешу за ней, полная луна бросает жуткий отблеск на темный лес. Я дрожу, кожаной куртки едва хватает, чтобы согреться.

Я остаюсь достаточно далеко позади, чтобы она меня не видела, и мне интересно, куда, черт возьми, она идет, потому что кажется, что она идет в глуши. Может быть, она еще больше взволнована сегодняшним вечером, чем может показаться. Я не знаю, сколько минут прошло, пока я следовал за ней вглубь леса, но этого достаточно, чтобы у меня заболели ноги и пересохло во рту, как вдруг земля двигается, и я спотыкаюсь, трава и ветки превращаются в выцветшие желтые кирпичи.

Мои легкие сдавливает, когда я смотрю вниз на свои ноги.

Сами кирпичи крошатся и покрыты заросшими сорняками, но тем не менее они здесь, и мой мозг гудит от теорий. Совпадение ли это, что их стриптиз-клуб называется «Желтый кирпич», когда это находится у них на заднем дворе?

Я иду вперед, следуя за извилистой желтой дорогой, пока мы не достигаем небольшой поляны среди деревьев. Эвелин проскальзывает в парадную дверь маленького, обветшалого коттеджа.

Твою мать.

Я часами изучал архитектурные чертежи и спутниковые снимки этой земли, но почему-то не знал, что тут находится дом.

Поспешив вперед, я проскальзываю в дверь вслед за ней. Я не хочу прятаться. Но я должен был знать лучше, чем думать, что она не поймет, что за ней следят, потому что как только я ступаю внутрь, она набрасывается на меня, её пистолет у моего лица, когда меня резко толкают.

— Господи, — выдыхаю я, боль пронзает мой череп, когда он ударяется о стену.

— Я должна была догадаться, что это ты преследуешь меня, — ворчит она.

— Я просто хотела проверить, как ты.

Тепло разливается по моим венам, когда её тело прижимается к моему, и мои руки вырываются, чтобы обхватить её талию.

Она поджимает губы, ослабляя хватку.

— Считай, что проверил.

Мой член твердеет, когда я вижу её обнаженное лицо без единого пятнышка косметики, и мои большие пальцы ласкают её кожу, прежде чем я успеваю остановить себя. Мой разум кричит мне соберись нахуй, но моё тело думает иначе, как всегда бывает, когда дело касается её.

Я не могу этому сопротивляться.

— Ты пиздец какая маниакально счастливая, тебе кто-нибудь говорил об этом? — огрызаюсь я.

— Только перед тем, как они должны умереть, — она широко ухмыляется.

Я закатываю глаза, мой желудок подрагивает от её беззаботности.

— Что это за место? — я оглядываюсь вокруг.

Она опускает пистолет, но остается в моих объятиях.

— Моё убежище.

— От чего?

Она пожимает плечами.

— От жизни.

— Тебе не нравится твоя жизнь?

Я не уверен, почему я спрашиваю, но мне вдруг отчаянно захотелось узнать.

Её язык проводит по нижней губе, и она наклоняет голову.

— Тебе никогда не хотелось просто… сбежать?

— Не особо.

Она вздыхает.

— Ну, я хочу. Я бы уехала навсегда, если бы могла.

Мой интерес разгорается.

— Куда бы ты поехала?

— В Ирландию, — она не колеблется ни секунды. — Мой папа гордится нашим ирландским наследием, но я никогда там не была, представляешь?

Я не отвечаю, потому что не знаю, что сказать. Вместо этого я впитываю то, как непринуждённо она красива. Но её красота — это мираж, обман света. Она засасывает тебя и дает тебе комфорт, но становится уродливой, когда ты заглядываешь под её поверхность.

— Почему ты так много врешь? — спрашивает она.

— Я не вру, — я стискиваю зубы.

Технически, я вру, но меня раздражает, что она постоянно упрекает меня в этом, когда я был честен с ней больше, чем с кем-либо ещё. Я жду от нее умного ответа, но она только наблюдает за мной. Смотрит на меня так, словно пытается залезть мне под кожу и откопать зарытые части. Это заставляет меня чесаться, и я ерзаю, мои пальцы крепко сжимаются на её талии.

— Это всё ещё связано с именем?

— Это ты мне скажи.

Ухмыляясь, я сглатываю, преодолевая стеснение в горле, и наклоняюсь, чтобы прошептать ей на ухо: — Милая, ты можешь называть меня как угодно, если это означает, что я снова смогу погрузиться в эту сладкую киску.

Она дергается назад, вырываясь из моей хватки.

— Фу, ты позоришь мужчин во всем мире.

Я смеюсь.

— Говорит девушка, которая только что убила двух человек.

Она открывает рот, будто хочет сказать что-то ещё, но вместо этого поворачивается и идет в маленькую кухню. Я следую за ней, толпясь там, где она стоит лицом к столу, склонив голову, её пальцы плотно прижаты к краю. Я прижимаю её к себе и двигаюсь вниз, пока мой нос не касается её шеи.

— Это беспокоит тебя, не так ли? — спрашиваю я. — То, что ты сделала?

— Брейден, пожалуйста. Иди нахуй, — бормочет она.

Я не могу сказать, почему я это делаю. Может быть, потому что я чертовски стараюсь найти девушку внутри монстра; ту, которую она так отчаянно пытается спрятать. А может быть, потому что я отчаянно пытаюсь услышать причину, одну-единственную, блять, причину, почему я не должен заявлять на неё, хотя я знаю, что это то, что мне придется сделать.

Мой желудок вздрагивает, и я сжимаю челюсти. Я скольжу ладонями вниз по длине её рук, мой член наполняется, когда по её коже пробегают мурашки, а её задница прижимается к моему паху. Наши пальцы переплетаются на столешнице, и моё сердце ударяется о ребра, когда её тело вздрагивает.

— Ты можешь сказать мне, — прошептал я ей в шею, мой язык выскальзывает, чтобы попробовать её на вкус, совсем немного.

В этот момент я говорю серьезно. Она может сказать мне. Я не пытаюсь получить информацию или узнать, что она скажет. Меня не интересует её дерзкий рот или все способы, которыми я могу заставить её извиваться. Я просто хочу поговорить с девушкой под маской. С той, которая улыбается так широко, что это смягчает её глаза, и позволяет мне покрывать её кожу сонетами.

Её дыхание тяжелое.

— Я не расстроена тем, что убила их.

Разочарование оседает в моей груди, как валун, но оно кажется приглушенным и тусклым, его затмевает огонь, который загорается внутри меня всякий раз, когда я нахожусь в двух шагах от этой женщины.

— Я злюсь, что потеряла контроль, — продолжает она.

Моя хватка на её руках крепнет, и я знаю, знаю, что должен отстраниться. Что после того, как всё закончится, я буду часами ненавидеть себя за то, что влюбился в ту, кому должен был противостоять.

Но когда дело касается Эвелин Уэстерли, я — гребаный дурак.

Поэтому, вместо того чтобы уйти и отчитаться перед Сетом, я перемещаю наши переплетенные руки и обвиваю ими её середину, а затем убираю пальцы и провожу ими по передней части ее тела, опускаясь на колени.

— Тогда забери его обратно.