Жалкая

30. НИКОЛАС

Я поправляю запонки на руках, пытаясь снять напряжение, которое сковывает моё тело с тех пор, как я ступил на этот нелепый гребаный корабль. Я не ожидал, что Эвелин появится на встрече, а когда она появилась, мой желудок подскочил к горлу, и я чертовски молился, чтобы она не сорвалась с цепи.

Она сделжалась, но теперь я злюсь по другой причине. Этот ублюдок смотрел на неё во все глаза, а его руки были слишком цепкими. Огонь собственничества пульсирует в моих венах, когда я прохожу мимо аукциона в столовой и направляюсь на заднюю палубу. Я подхожу к стене французских дверей и выхожу наружу, сразу же поблагодарив за то, что здесь больше никого нет, кроме одной одинокой фигуры.

Эвелин.

Теперь, когда непосредственная угроза миновала, у меня есть время рассмотреть, во что она одета, и когда я это делаю, мои легкие сжимаются, а член оживает. Она безупречна в зеленом платье, которое струится по изгибам ее тела. Ее волосы завиты и убраны с шеи, и хотя я знаю, что она ведет себя не так, как остальные представители элиты Иллинойса, но твою мать, она умеет одеваться по статусу.

Она стоит ко мне спиной, и я наслаждаюсь видом её обнаженной кожи, платье без спины и драпируется вдоль изгиба её задницы. Я без раздумий двигаюсь вперед. Её руки обхватывают металлические перила, которыми обнесена задняя часть корабля. Ветер хлещет с воды, проносясь по палубе, и низ её платья шелестит, маленькие локоны её волос развеваются на шее.

— Не прыгай.

Её тело напрягается, и я подхожу ближе, удивляясь, почему у нее нет быстрого ответа, как это обычно бывает.

Я подхожу к ней, замечая её закрытые глаза, затем перевожу взгляд на ёе покрытые мурашками руки и, наконец, на костяшки пальцев, побледневшие от крепкой хватки за перила.

— Ты в порядке?

— Заткнись, — огрызается она, крепко сжимая глаза.

Она робко открывает одно веко и смотрит вниз на темное озеро. Её грудь поднимается и опускается быстрее, и она снова захлопывает его.

Она боится воды?

Я двигаюсь, не задумываясь, отчасти потому, что я нужен ей, а отчасти потому, что мне отчаянно хочется прикоснуться к ней, просто чтобы доказать, что я могу это сделать, после того как видел, как другой мужчина вожделеет её и не смог остановить его. Я делаю шаг за ней, не совсем вплотную, но достаточно близко, чтобы тепло её тела излучалось от её спины.

Она здесь, совсем одна, а вся её семья внутри, как будто они не понимают, что ей может быть трудно. Как будто они даже не знают, что она боится.

А может, и не знают.

Это неприятное чувство — видеть её в таком состоянии.

Я нежно целую маленькую веснушку на её левом плече и снимаю пиджак, накидывая его на неё. Затем я заключаю её в клетку, мое тело окружает её, а мои руки ложатся на перилах.

Ее дыхание сбивается, но она не открывает глаза. Я отрываю её от металла, пропуская свои пальцы сквозь её, чтобы она могла держаться за меня.

— Звезда! Хочу тебе подобным стать — но не светилом одиноким с небосвода, чтоб не смыкая глаз, всю ночь сиять бессонным созерцателем природы, — я тихо шепчу эти слова ей на ухо.

Ее тело снова прижимается к моему.

— Теченье ль вод вершит святой обряд, даруя омовенье берегам, иль мягкий саван стелет снегопад, творя покров болотам и горам…

Её дыхание выравнивается, и её голова расслабляется на моей груди, и мне, наверное, следовало бы беспокоиться о том, кто может увидеть, о том, где мы находимся и что делаем, но я не беспокоюсь.

Единственное, что имеет значение — это она.

— Нет, с милой бы провёл всю ночь без сна я, чтоб голову ей положить на грудь и так, дыханью милому внимая, — наклоняю голову вниз, пока мои губы не коснутся ее шеи, и вдыхаю её, мой член тверд, а сердце колотится. — В бессоннице блаженной утонуть.

Она прижимается ко мне, тихий стон срывается с её губ, когда она чувствует, как я плотно прижимаюсь к ней бедрами.

— И чутко каждый легкий вдох ловить. А если нет — зачем на свете жить?

Напряжение, закручивающееся вокруг наших тел, подавляет, и я не знаю, что именно я чувствую, только то, что ничто другое никогда не ощущалось подобным образом. Открыв глаза, она поворачивается в моих руках, чтобы посмотреть мне в лицо.

Она улыбается.

И моя грудь словно взрывается.

— Китс — мой любимый, — вздыхает она.

— Я помню.

Я крепко обнимаю её, подношу один из наших переплетенных пальцев вверх, чтобы поцеловать тыльную сторону её руки.

— Для человека, который не верит в романтику, ты раздражающе хорош в ней.

— Так вот что такое романтика? — я хихикаю.

— Ты цитируешь Китса и утешаешь меня, — она пожимает плечами. — И не просто Китса. Он писал о том, что хотел бы умереть, если бы не мог жить вечно со своей любовью. Я не думаю, что что-то может быть романтичнее.

Она смотрит вниз на воду, её тело снова напрягается.

— Не бойся, — шепчу я, ветер посылает вокруг нас сильный порыв воздуха, заставляя её дрожать. — Я рядом.

Она вдыхает, переводя взгляд обратно на меня.

— Обещаешь?

Я хочу, каждой косточкой своего тела, сказать ей правду. Но я не могу. Поэтому вместо этого я лгу.

— Обещаю.

— Как мило, — прерывает меня высокий голос.

Эвелин отпихивает меня от себя, затем поворачивается и с пустым взглядом смотрит на свою сестру.

— Что вы двое делаете? — Дороти смотрит между нами двумя.

— Просто любуемся видом, — отвечаю я, засунув руки в карманы.

— Хм, — хмыкает она, потягивая из фужера шампанское, пока идет к краю палубы. Она прислоняется к нему, её ярко-красные ногти постукивают по бокалу, пока она смотрит на нас, а затем вглядывается в темные воды внизу. — Люди здесь и правда так быстро приходят и уходят, не так ли?

Я нахмуриваю брови, но Эвелин дергается рядом со мной.

Когда Дороти поднимает голову, в её глазах — маниакальное выражение, а на лице — широкая улыбка. Меня удивляет, насколько это напоминает мне то, как Эвелин выглядит прямо перед тем, как сорваться.

Наверное, гены, в конце концов, передается по наследству.

— Какая же ты, блять, сука, — прошипела Эвелин.

Дороти хихикает, глядя на нас двоих.

Я никогда раньше не видела её такой, она как будто превратилась в совершенно другого человека. Как будто невинная дочь, которая любит быть на виду у всех и хочет быть папиной дочкой, была не более чем фасадом, скрывающим эту зловещую женщину, которая таилась под ним.

— Я просто констатирую факт, — говорит она.

Вздохнув, я провожу рукой по лицу. Эта семья изматывает.

— О чем ты говоришь, Дороти?

— О, разве ты не знал? Здесь умерла наша сестра.

Шок ударяет меня в грудь, и я перевожу взгляд на Эвелин. Но они не обращают на меня никакого внимания. Они сфокусированы на Дороти.

Эвелин качает головой.

— Не хочешь ещё раз освежить мою память о том, как именно это произошло?

Левая сторона красного рта Дороти приподнимается.

— Она поскользнулась.

Эвелин усмехается, и я чувствую изменение энергии ещё до того, как это происходит. Тем не менее, я недостаточно быстр, чтобы схватить её. Она бросается вперед, хватает Дороти за горло, и они обе падают на пол палубы, фужер с шампанским Дороти разбивается вдребезги.

Дороти бьется, её ногти царапают спину моего пиджака, когда он соскальзывает с плеч Эвелин, и я бросаюсь к ним, хватаю Эвелин за талию и оттягиваю её назад.

Рука Дороти подбегает к её горлу.

— Господи, Эви. Тебя нужно поместить в больницу.

— Сними эти туфли! — кричит Эвелин, её лицо покрыто пятнами, а по щекам текут слезы. — Как, блять, ты смеешь носить их здесь.

Мой взгляд падает на ноги Дороти, где ярко-красные, сверкающие каблуки(персонаж Дороти всегда носила ярко-красные туфли) блестят в лунном свете.

Дороти насмехается.

— Ты всегда так драматизируешь. Не думаю, что они тебе подойдут.

Голова Эвелин дергается, и она поворачивается ко мне, её взгляд дикий.

— У тебя есть при себе пистолет?

Да, но мне крайне неловко говорить ей об этом прямо сейчас. Она замечает мою нерешительность.

— Могу я взглянуть на него? — мило спрашивает она.

Отступив от неё, я качаю головой.

— Я позволю тебе делать с ним всё, что захочешь, когда мы уйдем.

Дороти громко вздыхает, вытирая пыль с передней части платья, затем снимает туфли и берет их в руки.

— Ладно, ты так сильно хочешь их? Они твои.

Она протягивает их, и Эвелин делает шаг вперед, протягивая руку, чтобы взять туфли. Затем Дороти бросает их через борт лодки. Я едва слышу, как они плюхаются в воду.

— Нет! — кричит Эвелин, бросаясь всем телом на перила. Как только её глаза попадают в воду, она замирает, а я за ней, обхватываю её за талию и притягиваю к себе, её тело дрожит, когда я опускаю нас на пол палубы.

— Может быть, если ты нырнешь за ними, они доведут тебя домой к ней, — говорит Дороти.

Мои глаза сужаются, когда я поднимаю голову.

— Дороти, заткнись на хрен, пока я сам тебя не пристрелил.

Она смеется.

— Боже, представь, что я хотела переспать с тобой. Какой ужас.

Её шаги громкие даже без каблуков, когда она подходит ближе, и она приседает перед нами.

— Но я открою тебе один секрет, Эви.

Эвелин смотрит вверх, тушь стекает по её лицу, губы опухшие и красные. Я никогда не видел, чтобы она выглядела такой побежденной, и моя грудь трещит от этого зрелища. Всё не так, как должно быть. Она не такая, какой должна быть.

— Я не хотела её убивать, — шепчет Дороти. — Но я счастлива, что сделала это.

Она встает и уходит, а моя хватка крепнет до синяков на талии Эвелин, я так хочу отпустить её, но знаю, что если она причинит вред своей сестре здесь, на глазах у всех этих людей, даже я не смогу её спасти.