Жалкая

31. НИКОЛАС

Мы уходим до окончания аукциона, и я не жду никого, чтобы сказать, что мы ушли. Мои внутренности сходят с ума, мозг пытается вставить новые кусочки головоломки в нужные места. Дороти убила Ванессу Уэстерли, а я должен был удерживать Эвелин от убийства Дороти.

Она не сопротивляется, когда я несу её с задней палубы лодки, и как только мы оказываемся на твердой земле, её тело расслабляется, изнурительный страх, который она носила в себе, стирается, как воспоминания, нарисованные на песке.

— Я всё равно убью её, — спокойно заявляет она.

Я усмехаюсь, усаживая её на пассажирское сиденье своей машины и протягивая руку вперед, чтобы пристегнуть её.

— Я знаю.

Это не беспокоит меня так, как, возможно, должно было бы.

У Эвелин есть годы ран, которые не были залечены, просто перевязаны сарказмом и печалью, образуя изуродованные рубцы, из которых всё ещё сочится, когда в них тычут.

И, возможно, моя мораль притупилась, когда дело касается её. Потому что пока она в безопасности, мне трудно беспокоиться о том, что происходит с кем-то ещё. Я наклоняюсь и прижимаюсь мягким поцелуем к её лбу, вдыхая её земляной, цветочный аромат.

— Отвези меня домой, — шепчет она.

Я киваю, посылаю сообщение Зику, чтобы он забрал мои вещи из гостиничного номера, а затем отвожу нас обратно в Кинлэнд. По дороге мы не разговариваем, и я позволяю нам сидеть в тишине, потому что иногда слова не могут помочь. В течение двух часов я держу её за руку и не отпускаю, мой большой палец методично потирает костяшки её пальцев, и только когда мы въезжаем в ворота поместья Уэстерли, я ослабляю хватку.

Я не уверен, как обращаться с этой её частью. Этой ранимой, грустной девушкой, которая скучает по сестре и ненавидит людей, забравших её.

Она не смотрит на меня, когда выходит из машины и поднимается по ступенькам к большим двойным дубовым дверям. Я следую за ней, не зная, хочет ли она, чтобы я остался или ушёл.

— Эвелин.

Она останавливается, поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Её волосы взъерошены, вьющиеся пряди беспорядочно падают на лицо.

Тушь стекает по её щекам, черные слезы отражают пятна на её душе.

И несмотря на всё это, она остается самой потрясающей из всех, кого я когда-либо видел.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — я поднимаюсь по лестнице, пока не оказываюсь перед ней.

Она вздыхает, проводит тыльной стороной ладони по губам, размазывая красную помаду.

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

Я ввожу пальцы в корни ее волос и большим пальцем наклоняю её подбородок вверх, мой живот подпрыгивает, когда я впитываю её взгляд.

— Какая же ты, черт возьми, прекрасная.

И в мгновение ока оказывается на мне, её рот встречает мой. Я прижимаюсь к ней, хватаю за талию и беру всё, что она может дать.

Она ошеломляет. Опустошает.

Она разрушит мою гребаную жизнь.

Отстранившись, она вслепую тянется назад, чтобы открыть дверь, втягивая меня за собой. Мои руки дикие, я не могу перестать прикасаться к её коже ни на секунду, все собственнические чувства из прошлого — когда я видел, как другой мужчина думал, что может обладать ею — возвращаются.

Мы входим через фойе, особняк пуст и темен, если не считать блеска от незажженной люстры, висящей высоко над нашими головами. В центре комнаты стоит большой круглый стол, зажатый между разделенными лестничными пролетами, и я бросаю её на него, не заботясь о том, что ваза с цветами падает с края и разбивается об пол.

Я провожу зубами по её челюсти, мои губы уже распухли и покрылись синяками от её нападения, но мне всё равно. Я хочу, чтобы она заклеймила каждую частичку меня. Моя рука проходит по её горлу, и я прижимаюсь своим ртом к её.

— Скажи мне, что ты моя, — требую я, прижимаясь к её губам.

Ее рука поднимается к моему лицу, царапая щетину, пока она смотрит мне в глаза.

— Я твоя.

Мои пальцы захватывают переднюю часть ее платья и тянут до тех пор, пока оно не рвется, выставляя её идеальную грудь на всеобщее обозрение. Я опускаюсь ниже и беру сосок в рот, чувствуя, как он напрягается под моим языком.

Она стонет, и я сосу сильнее, прежде чем отпустить его, когда её пальцы хватают меня за волосы и притягивают обратно к её рту.

Мы уже трахались бесчисленное количество раз. Я брал её в любой позе, наполнял её своим членом тысячей разных способов.

Но сейчас всё это меркнет по сравнению с тем, что я чувствую, целуя её.

Это всепоглощающее чувство, как будто она прорвалась сквозь мою грудную клетку и поместила своё сердце туда, заставляя его биться.

Я двигаюсь вниз по её телу, прижимаясь губами к каждому сантиметру кожи, который могу найти, а затем опускаюсь на колени, двигая зеленую ткань вверх по её ногам, пока она не собирается вокруг её бедер.

На ней нет нижнего белья, и мой член пульсирует, когда её мокрая киска оказывается перед моим лицом, нуждающаяся и требовательная, умоляющая меня поглотить её целиком. Я не теряю времени и погружаюсь между её бедер. Я смотрю на неё сверху, вылизывая её, её вкус окутывает мой язык и заставляет желание разрываться во мне.

— Вот так, малыш, — стонет она, опираясь на локти и прижимаясь своей киской к моему лицу. — Лижи мой клитор.

Она сильно кончает, сжимаясь вокруг меня, когда она вскрикивает, её тело рушится на стол. А затем я встаю, погружаясь в её рот, чтобы она могла почувствовать вкус себя на мне, как я знаю, она любит делать. Она стонет, когда мы целуемся, и её руки блуждают по моей рубашке, пока она не хватает мой ремень и неуклюже расстегивает брюки. Её ступни поднимаются вверх, упираясь в пояс, и она толкает его вниз пальцами ног, пока мой член не вырывается на свободу, головка почти фиолетовая от того, как я чертовски тверд для неё.

Её рука обхватывает меня и гладит от основания до кончика, заставляя моё тело дёрнуться вперед, возбуждение пробегает по позвоночнику. Она посасывает мой язык, а затем отрывается, спрыгивает со стола, кружится и толкает меня грудью, пока я не оказываюсь на спине, а мой член пульсирует, поднимаясь прямо в воздух.

Ухмыляясь, она хватает свою грудь, перекатывая соски между пальцами, её глаза закатываются назад.

— Ты такая, блять, сексуальная, когда трогаешь себя, — пыхчу я, поглаживая свой член, пока наблюдаю за ней.

Её губы сжимаются, когда она плюет, слюна вытекает изо рта и капает вниз, попадая на верхнюю часть её декольте, стекает по изгибу, пока не опускается между её грудей.

Проклятье.

Наклонившись вперед, она обхватывает меня ими, её руки прижимают их друг к другу, когда она начинает двигать грудью вверх-вниз.

— О, блять.

Она снова сплевывает, на этот раз позволяя слюне упасть на головку моего члена, и ощущение того, как она двигается его по бокам, пока её липкая кожа скользит вверх, достаточно, чтобы мои яйца напряглись.

Это одна из самых горячих вещей, которые я когда-либо видел. Она наклоняет голову и высовывает язык. Моя рука захватывает её челюсть, и я сажусь так, что её лицо оказывается подо мной, а мой член все еще зажат в её декольте. Я позволяю собственной слюне стекать вниз, пока она не попадает ей в рот, и грязность всего этого так сильно возбуждает меня, что я едва могу дышать. Я захватываю её губы своими, её дыхание горячее и сладкое, она стонет, двигая грудями, чтобы удовлетворить меня. Тепло скапливается у основания моего позвоночника, и я знаю, что если не остановлюсь, то кончу на её сиськи.

— Скажи мне ещё раз.

Я двигаю бедрами вверх.

— Твоя.

Огонь пылает во мне, притупляя всё, кроме потребности быть ближе. Я отпускаю её лицо и переворачиваю её, пока она не оказывается подо мной. Сжимая в кулаке член, я придвигаюсь к её влагалищу, мы оба всё ещё полураздетые и чертовски отчаянные, и погружаюсь глубоко внутрь, мой член дергается, когда её стенки сжимаются вокруг меня.

Твою мать.

Это совсем другое ощущение. Это похоже на нечто большее.

Грубо, грязно и с тысячей разных оттенков неправильного.

Но если я — её спокойствие, то она — мой хаос, и если я не могу жить с ней вечно, то я не хочу жить вообще.

Я захватываю её губы, начиная карающий ритм, мои бедра шлепаются о её бедра с каждым толчком. Я чувствую себя безумным, полностью пораженный всем тем, что она собой представляет, тем, что, черт возьми, она делает со мной. Она меняет меня. А может быть, она просто заставляет меня чувствовать себя живым.

Она выгибается спину, её ногти впиваются в мою кожу, когда она разрывается на части, сокращения её влагалища заставляют меня наполниться и взрываться внутри неё.

Моё зрение чернеет, и мое тело отдает всё, что в неё осталось, пока я заполняю её собой, и я падаю на неё сверху, пот стекает по моему лицу, моя щека прижимается к её груди. Она проводит пальцами по моим волосам, и я закрываю глаза, пытаясь перевести дыхание, слушая быстрые удары её сердца.

Моё тело дрожит от последствий оргазма.

— Брейден, — бормочет она.

Я замираю, моя грудь раскалывается посередине и падает на пол.

Брейден.

Она принадлежит Брейдену.

А это значит, что она никогда не будет моей.