Жалкая

17. ЭВЕЛИН

— Эвелин.

Голос Брейдена царапает мою кожу, и я ускоряюсь, пытаясь опередить его. Я почти у машины, и если мне удастся сделать ещё пару шагов, я буду дома.

Сейчас середина ночи, поэтому здесь никого нет, кроме мальчиков в подвале, но я не хочу торчать здесь, пока я им не понадоблюсь. Я уже исчерпала свой лимит по «нахождению в компании людей», и мне отчаянно хочется побыть в одиночестве после того, как последние несколько дней я ничего не делала, кроме как была рядом с другими.

— Подожди, Эвелин, — снова говорит Брейден.

Конечно, он преследует меня. Когда он не преследует меня? И о чем, черт возьми, я думала, встав на его защиту? Вдобавок ко всему, я солгала. Не задумываясь, я сказала, что следила за ним, что неправда. Но ситуация была такова, что либо нужно было сказать так, либо вызвать ещё больше вопросов о том, откуда я знаю, и я никогда не отдам Коди в их грязные, жадные руки.

Я не могу сказать, что мои моральные принципы высоки, но я преданная до последнего, если вы этого заслуживаете. Просто большинство людей этого не заслуживают.

Мои пальцы дотягиваются до двери машины со стороны водителя, и я в двух секундах от побега, когда его рука хватает меня за мою, поворачивая меня на месте.

Отлично.

— Что? — шиплю я, толкая его в грудь.

Он отпускает меня, но не отступает, предпочитая оставаться на месте и держать меня в клетке.

— Просто хотел сказать спасибо.

Я отвожу лицо в сторону, желая избавиться от его пристального взгляда. Я не уверена, что сегодня он более сильный, чем обычно, или это последствия близкого знакомства с его членом, но в любом случае, взгляд ему в глаза будоражит эмоции, которые я предпочла бы оставить похороненными.

— Твоё спасибо не принято. Теперь я могу идти?

Он подходит ближе, пока его бедра не прижимают меня полностью к двери. Мой живот напрягается, между ног вспыхивает жар.

— Ты и правда проверила меня? — спрашивает он.

Когда он так близко, невозможно не чувствовать запах корицы и сосны, и с каждым вдохом возбуждение всё глубже вонзает в меня свои грязные когти. Оно нежелательно и ничего не делает, кроме как злит меня, что я вообще его чувствую.

Я поднимаю бровь.

— А ты как думал?

Его язык проводит по нижней губе. Я слежу за этим движением, моя киска сокращается от простого движения, вспоминая, что я чувствовала, когда он лизал мой клитор.

— И ты установила за мной слежку? — он поднимает бровь, как будто не верит в это.

— А разве ты можешь винить меня?

Я снова прижимаю руки к его груди.

Он тянется вверх и хватает мои запястья, тянет их так, что они оказываются зажаты в его захвате, и двигает их, пока они не оказываются прижатыми над моей головой. Он наклоняется, проводит носом по моей шее, отчего по позвоночнику пробегают мурашки.

Мои глаза закрываются.

— Ну и кто теперь преследователь? — шепчет он.

— Я тебя ненавижу, — шепчу я.

— Наши чувства взаимны, милая. Но, очевидно, мой член не поддерживает моих эмоций по этому поводу, потому что независимо от того, насколько ты сука, или сколько раз я говорил себе держаться подальше, я всегда оказываюсь здесь.

Он толкается в меня, и я прикусываю губу, чтобы не застонать от ощущения его толстого члена, прижимающегося ко мне.

— Кто-нибудь увидит.

Я выкручиваю запястья в его руках, снова пытаясь вырваться. От трения по моей коже распространяется жжение, и он крепче сжимает меня.

— И? — он ласкает мою шею, его язык пробегает по моему горлу. Мой клитор пульсирует, отчаянно желая, чтобы он сделал это с моей киской вместо того, чтобы мучить меня. — Я готов поставить на то, что ты позволишь мне задрать твою юбочку и спустить трусики прямо здесь, не так ли?

Мои ноги дрожат.

— Нет.

Он облизывает моё ухо.

— Я мог бы нагнуть тебя над капотом твоей машины и засунуть свой член глубоко внутрь тебя, прямо там, где все могут видеть.

Моя голова откидывается назад, когда он кусает меня прямо под челюстью, и мой череп ударяется о стекло.

— Ты была бы так готова ко мне, не так ли, красавица? Твоя сладкая киска засосала бы меня и выжала бы меня до последней капли, независимо от того, кто проходил бы мимо, — одна из его рук отпускает мои запястья и переходит к моему горлу, сжимая самую малость. — Тогда ты бы всё ещё ненавидела меня? — продолжает он. — Будучи наполненной моей спермой и видящей звёзды от удовольствия?

Мое дыхание сбивается, мой живот подпрыгивает от его грязных слов. От образов, которые он создает в моей голове. Было бы так приятно, если бы он входил в меня, заставляя меня сжиматься вокруг его члена, пока он стонет мне в ухо, не заботясь о том, что мы находимся посреди очень публичной парковки.

Но независимо от того, что он делает со мной физически, это не значит, что мне нравится, когда он рядом. Или что это хорошая идея — потакать тому, что он предлагает.

Я поворачиваю голову и шепчу: — Я бы всё равно ненавидела тебя, будь ты последним человеком на Земле. И я бы не трахнула тебя снова, даже если бы ты приставил нож к моему горлу. Я бы выбрала смерть. Каждый раз.

Его тело замирает, его ласки прекращаются.

— А теперь отъебись от меня, — с силой говорю я.

Я снова пытаюсь вырваться из его хватки, и на этот раз он отпускает меня, но в его глазах нет никаких эмоций.

Он качает головой.

— Ладно, ты победила. Это того не стоит. Ты этого не стоишь.

Моя грудь сжимается, но я позволяю ему уйти, потому что не хочу, чтобы он оставался.

***

Дороги вымощены жёлтым кирпичом,

Но всё равно мы стоим неподвижны.

Если быть нам вместе сейчас не суждено,

Я осознаю, надежды на будущее излишни.

Твоё место здесь, на свету дневном,

А моё — в темноте вместе с маками.

Однажды мы встретимся снова с тобой,

Быть может, на другой стороне радуги.

Из коридора доносится смех, и я закрываю блокнот на кухонном островке, как раз когда Дороти вальсирует с яркой улыбкой на лице.

Брейден следует за ней.

Она не замечает меня, болтая о чем-то несущественном, но глаза Брейдена сразу же находят мои, как будто мы два конца магнита, притянутые друг к другу силой.

Воздух становится густым, и я хватаюсь за край стойки. Дороти замолкает на полуслове, проследив за его взглядом.

— Эви, — говорит она, тонко улыбаясь.

— Где ты была? — спрашиваю я, наклоняя голову.

Она никогда не была сильно вовлечена в темную сторону наших дел, наш отец следит за тем, чтобы она держалась подальше от опасности, но обычно она бывает рядом чаще, чем в последнее время.

— Занята, — огрызается она. — Некоторым из нас есть чем заняться, кроме как сидеть весь день и мечтать в блокнотах. Почему спрашиваешь? Вдруг стало не всё равно?

Я пожимаю плечами.

— Просто любопытно.

Но мне не всё равно, потому что чаще всего в эти дни её занятость означает, что наш отец посылает её с поручениями, о которых я ничего не знаю. Я сделала мысленную пометку следить за ней.

Брейден хихикает, и я прищуриваю на него свои глаза.

— Что-то смешное, преследователь?

Он проводит рукой по рту, подавляя ухмылку.

— Просто мысль о том, что тебе на что-то не всё равно.

Я наклоняю голову, раздражение подкатывает к горлу и оседает на языке.

— Я бы больше беспокоилась о твоей склонности перепрыгивать с одной игрушки на другую, и меньше о том, насколько мне не всё равно на мои вещи.

Как только слова слетают с моих губ, я понимаю, что это ошибка, но уже слишком поздно. Я позволила своим эмоциям просочиться в этот момент.

Глупо.

Его глаза темнеют.

— Вау. Вы двое действительно стали комфортнее себя чувствовать в компании друг друга, пока меня не было, — говорит Дороти, нотки ревности проскальзывают в ее голосе.

— Не волнуйся, — я улыбаюсь. — Он всё ещё может быть твоей маленькой собачкой, Дороти. Я не заинтересован в дрессировке новых сук.

Он ухмыляется, опираясь локтями о стойку.

Дороти поднимает идеально ухоженную бровь.

— Тебе нужна дрессировка, Брейден?

— Зависит от обстоятельств, — отвечает он. — Если я устрою тебе беспорядок, ты ткнёшь меня носом в него?

Она краснеет так яростно, что я удивляюсь, как она не падает в обморок, а я закатываю глаза, ненавидя то, как сжимается моя грудь.

— Ты отвратителен.

Он смеется.

— Да, милая, совершенно ясно, что ты меня ненавидишь. Мы поняли это.

Я беру свой блокнот, прижимая его к груди, и его взгляд падает на него.

— Что это? — спрашивает он.

— Эви пишет любовные заклинания. Разве это не мило? — Дороти хихикает, прикрывая рот рукой.

Его брови поднимаются.

— О? Ищешь любовь, красавица?

Мое сердце замирает от его ласкового слова — так он называет меня, только когда мы одни, — и ухмылка Дороти тут же падает, а энергия в комнате переходит в нечто более зловещее.

Я игнорирую изменения.

— Может быть, я ищу кого-то, кого можно проклясть. Ты доброволец?

Он засовывает большие пальцы в карманы своей кожаной куртки и раскачивается на своих пятках.

— Может быть.

— Уф, — громко простонала Дороти. — Мне скучно. Это скучно, — она поворачивается к Брейдену, чей взгляд впивается в меня так сильно, что кажется, будто он клеймит мою душу. — Хочешь посмотреть фильм?

Он наконец опускает взгляд и смотрит на неё, переставляя ноги и поглаживая затылок.

— Я… вообще-то не могу. Меня вызвала сюда Злая ведьма.

Он указывает на меня большим пальцем.

Обычно я бы стала возникать, но зависть в чертах Дороти заставляет меня прикусить язык. Кроме того, это правда. Мне нужно, чтобы он пошёл со мной проверить кое-кого.

— Жаль, что тебе так повезло, — говорит она, сморщив нос. — Папа хочет, чтобы я кое-что для него сделала. Ну, знаешь… деловые вопросы.

Раздражение прокладывает себе путь через мою середину из-за того, что папа снова заставляет её что-то делать, а я не знаю заранее, что именно. Или, может быть, она лжет, просто чтобы задеть меня. С Дороти никогда нельзя быть слишком уверенной.

— Вот что я тебе скажу, — неожиданно говорит Брейден. — Как только я закончу выполнять свои обязанности, я найду тебя, чтобы мы провели время за ночным перекусом. Ты сможешь рассказать мне всё о своем дне и о своих важных «делах».

Её лицо озаряется, и гнев проникает в меня, как прорванная плотина.

Я закрываю глаза, так как от ярости у меня трясутся руки, и считаю в обратном порядке.

Десять, девять, восемь…