Жалкая

27. ЭВЕЛИН

Я смотрю в лицо отца, пытаясь понять, о чем он думает, и ничего не могу понять.

В моей голове проносится тысяча разных мыслей. В основном о том, что сегодня у меня был близкий контакт с Брейденом. Я знала, что было глупо оставаться в его комнате, и когда Зик пришел и постучал в его дверь днем, я убежала и спряталась в ванной, как ребенок, которого поймали за кражей конфет.

Не потому что мы делаем что-то плохое, а потому что я не заинтересована в том, чтобы делиться Брейденом со всем миром. То, что происходит, касается только нас, и никого больше.

— Я думал, ты не приедешь, — ворчит папа.

— Я передумала.

Я улыбаюсь, хотя мои легкие сжимаются при мысли о посещении мероприятия На воде.

— Ну, хорошо. Я всё равно хотел с тобой поговорить, — продолжает он, прикуривая от своего Black & Mild. — У меня есть подарок для Кантанелли.

Проходит минута, прежде чем его слова доходят до сознания.

— Для кого?

— Да ладно, Жучок. Ты знала, что я планирую расширяться. Я не могу сделать это без помощи. Нам нужно, чтобы итальянцы были на нашей стороне, иначе они придут за нами, — он смотрит на меня. — В данной ситуации мы ребята маленькие.

— Они уже идут за нами. Ты знаешь, что они собираются участвовать в тендере на строительство нового объекта в центре Кинлэнда?

Он скалится.

— Они не могут трогать наш город.

— Могут, если у них в кармане мэр, — я качаю головой. — Ты должен быть умным в этом деле.

Его кулак ударяет о стол.

— Не надо читать мне нотации. Я делаю то, что лучше для нас, для нашей семьи. Если мы будем снабжать Кантанелли, мы будем ценны.

Я издаю недоверчивый смешок.

— Нет, папа. Если мы поставляем для Кантанелли, то мы их сучки. К тому же, мы разозлим Картель, а я не знаю, как ты, но я не хочу иметь с этим ничего общего. Мы прекрасно справляемся в нашем собственном маленьком уголке мира, — я вдавливаю руку в стол до боли. — Не говоря уже о том, что у меня даже нет возможности производить достаточно продукции для такого уровня распространения.

— Мы привлечем больше людей.

— Нахуй. Это, — я разочарованно выдохнул. — Слушай… у нас и так хватает проблем. Помнишь, я поймала кусок дерьма в роли кузена Лиама, который резал наши наркотики и оставлял себе прибыль? Кто знает, какие ещё паршивые муравьишки делают то же самое.

Раздражение бурлит внутри меня, как котел, который вот-вот переполнится. Я щипаю себя за переносицу и закрываю глаза.

Десять. Девять. Восемь…

Когда я снова контролирую себя, я снова открываю их.

— Дело в том, что ты совершаешь ошибку. И если вдруг Кантанелли примут твоё предложение, ты попросишь меня сделать невозможное.

Он пожимает плечами.

— Тогда я предлагаю тебе разобраться с этим.

— Несса никогда бы этого не сделала, — огрызаюсь я.

Его глаза вспыхивают, когда он затягивается сигарой, наблюдая за мной. Он опускает Black & Mild, постукивая кончиками двух пальцев по столу.

— Может, если бы она это сделала, мы бы не были маленькой рыбкой в большом, блять, пруду.

Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не наброситься на него и не сделать то, о чем потом буду жалеть.

— Она была осторожна.

— Она была глупой, — отвечает он. — И посмешищем. Ты знаешь, сколько работы потребовалось, чтобы вернуть наше имя в хорошее положение после того дерьма, которое она натворила? Ошибок, которые она совершила?

Мои вены накаляются, по ним пробегает ярость, и я вскакиваю со стула.

— Заткнись.

— Что прости? — он поднимается так же быстро, наклоняется над столом и крепко берет мое лицо в свои руки. Я вздрагиваю от боли. — Следи за тем, как ты, блять, разговариваешь со мной.

— Ты её не знаешь, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. Мой голос дрожит, когда эмоции прорастают и просачиваются в мой тон. — Ты никогда ее не знал.

Он смеется, отбрасывая моё лицо от себя.

— Хватит драматизировать. Лучшее, что когда-либо делала твоя сестра, это заботилась о тебе. Мне жаль, если это ранит твои чувства, Жучок, и я знаю, что ты любила ее. Я знаю, что ты скучаешь по ней. Но она не была героиней, какой ты её представляешь в своей голове.

Мои ноздри раздуваются, в горле жжет.

Нет места лучше дома, и нет ничего лучше семьи. Держитесь вместе.

Мое зрение затуманивается в краям, желание наброситься на него и заставить его почувствовать хотя бы десятую часть той боли, которую испытываю я, заполняет мой желудок и расширяется до груди. Но стук в дверь удерживает меня на месте. Он идет открывать, а я стою на месте, ногти всё ещё вонзаются в мои ладони, а стул завален на бок позади меня. Моя челюсть болит в том месте, где, я уверена, остались красные отпечатки пальцев.

Голоса проникают через коридор и становятся всё ближе, приближаясь к центру комнаты, но я не смотрю. Я не могу пошевелиться, мое тело застыло от ярости, которую я чертовски пытаюсь загнать обратно и спрятать.

— Что с тобой? — говорит Дороти, подходя ближе и размахивая рукой перед моим лицом.

Я поднимаю глаза.

Мой отец смотрит на меня, Зик вообще не обращает на меня внимания, а Брейден сканирует комнату, нахмурившись. Мой желудок подпрыгивает, когда наши глаза встречаются, и он вскидывает бровь. Он опускает взгляд на мои щеки, и его тело напрягается.

Мне отвратительно, как сильно я хочу подойти и обнять его. Позволить ему утешить меня в той боли, которую отец только что извлек из самых темных уголков моей души. Я была предан этой семье, и вот как он мне отплатил?

— Всё в порядке? — спросил Брейден, не сводя с меня взгляда.

— Всё хорошо, — отвечает мой отец, подходит и кладет руку мне на плечи.

Мое тело напрягается, мне не нравится его прикосновение. Я выворачиваюсь из-под его хватки.

— Я думала, ты не приедешь, — вздыхает Дороти.

— Планы изменились.

Я усмехаюсь, пытаясь найти удовольствие в её неприятии моего присутствия здесь.

— Где ты была? — огрызается папа.

Её глаза расширяются.

— Я спустилась в спа-центр отеля и сходила на массаж. Не думала, что я тебе понадоблюсь.

Он ворчит, а я наклоняю голову, наблюдая за тем, как её пальцы сцепляются и скрючиваются, словно она нервничает.

Брейден перемещается по комнате, пока внимание не приковано к нам, пока он не оказывается рядом. Он смотрит на меня периферийным зрением.

— Ты в порядке?

Это такой маленький вопрос. Несущественный, на самом деле. Тем не менее, мое сердце трепещет от того, что он спрашивает.

— Нет, — отвечаю я. — Но буду.