Жалкая

11. НИКОЛАС

Фаррелл сидит в своем домашнем кабинете, запах его древесного лосьона после бритья настолько силен, что распространяется по столу и оседает у меня в носу, даже не дыша.

Его серебристые волосы зачесаны назад, длинные на макушке и коротко подстриженные по бокам, и он смотрит на меня темными, расчетливыми глазами, его татуированные пальцы проводят по нижней части челюсти. Он слегка раскачивается на своем стуле взад-вперед. Снова и снова он повторяет это движение, скрипучий звук имитирует щелчок часов.

Это обычная тактика. Молчание. Пристальный взгляд. Созерцание, пока я сижу в горячем кресле и жду, что он скажет, для чего он меня сюда вызвал. Всё это призвано запугать, но это ничего не стоит. Чтобы тактика сработала, нужно кого-то бояться, и хотя Фаррелл Уэстерли, бесспорно, опасный человек, я его не боюсь.

Он должен бояться меня.

Так что если он хочет сидеть здесь в тишине, я согласен.

Я закидываю ногу на противоположное колено и постукиваю пальцами по подлокотнику кресла, терпеливо ожидая, пока он не закончит.

Наконец, он говорит.

— Я слышал о том, что ты сделал с Тони, — он сжимает пальцы под подбородком. — У тебя есть что сказать мне по этому поводу?

— Да, я должен был ударить его сильнее, — я пожимаю плечами.

Губы Фаррелла подергиваются.

— Ты знаешь, что он младший кузен одного из капо Кантанелли. Ты можешь наделать мне много дерьма, бегая вокруг и заставляя их истекать кровью.

— При всем уважении, Шкип… ты позволяешь людям, независимо от того, кто они, продавать тебе фальшивые камни и не уважать тебя в твоем собственном клубе? Мне это не нравится.

— Нет? — спрашивает он.

— Нет. Нахуй этого парня. Он должен целовать тебе ноги за то, что ты не всадил пулю в его затылок, как только понял, что он сделал. А я не идиот, что бы там ни думал твой придурок Лиам, — наклонившись вперед, я упираюсь локтями в колени, поддерживая зрительный контакт, чтобы он знал, насколько я серьезен. — Я взвешиваю варианты всего, что я делаю. Антонио Кантанелли, итальянец, в твоём клубе? — я качаю головой. — Он не проблема. Его кузен убьет его первым за то, что он ступил в Кинлэнд.

Его брови поднимаются, и на лице появляется ухмылка.

— В тебя много наглости, парень. Мне это нравится.

Он встает, обходит стол и опирается о край, засовывает руки в карманы серых брюк. Он достает Black & Mild и сует сигару себе в рот, берет спичечный коробок с угла стола и зажигает конец. Запах мгновенно проникает в комнату, заставляя мой желудок скрутиться.

Я пиздец как ненавижу этот запах. Он напоминает мне о мамином парне и всех дерьмовых воспоминаниях, связанных с ним. Этот человек никуда не выходил без сигары Black & Mild, свисающей из его покрытого пятнами рта.

— Ты помнишь Эви? — спрашивает он, глядя на зажженную спичку.

Мое сердце замирает, тошнота усиливается.

Хотел бы я никогда не помнить её.

— Мельком. Не очень-то она общительная птичка, да? — я ухмыляюсь.

Он хихикает, выдыхая облако дыма.

— Она слеплена из другого теста, это уж точно. Совсем не похожа на мою Дороти. Но когда всё доходит до дела… никого другого я не хотел бы иметь рядом с собой, кроме неё.

Мои брови поднимаются, а мышцы напрягаются, предвкушение заставляет мои нервы петь. Я не уверена, что он собирается сказать, но что бы это ни было, оно кажется важным.

— Такая хорошая дочь, да? — шучу я.

Его язык пробегает по зубам, когда он смотрит на сигару.

— Я не уверен, что это те слова, которые я бы использовал, — он постукивает себя по виску, пепел падает на пол. — Она чертовски умна. Самая упрямая женщина, которую ты когда-либо встретишь, но мозги в её голове? На вес золота.

Я сажусь вперед.

— Она у тебя тут всем заправляет?

Его взгляд заостряется, и он поднимает голову на меня.

Мой желудок подпрыгивает. Дурацкий вопрос. Слишком любопытный.

— Она делает всё, что я ей говорю, — он указывает на меня. — И ты тоже. Теперь ты работаешь на меня, понял? Больше никакого мелкого воровства. Я могу дать тебе деньги. Настоящие деньги… но ты должен вести дела по-моему. Это значит, что если я скажу прыгнуть, а ты спросишь, как высоко.

Я киваю, сглатывая. Это именно то, что мне нужно.

— И успокойся с этими гребаными вопросами. Господи, ты как моя мать, да упокоится она с миром.

Я улыбаюсь.

— Виноват, Шкип. У меня любознательный характер.

Он ворчит, снова затягивается сигарой, затем почесывает свою кустистую бровь.

— Эви в ближайшие несколько недель будет работать за меня, выполняя некоторые поручения, пока тот, кто обычно этим занимается занят.

Мои внутренности подпрыгивают от искреннего удивления. Он поручил Эвелин выполнять объезды?

Он поджимает губы.

— Ты поедешь с ней. Будешь её опорой, прикроешь её спину и одновременно будешь продолжать учиться. Понятно?

Ужас опускается в мой желудок, хотя это именно то, чего мы ждали.

Просто с тех пор, как она сорвалась на Лиаме, я изо всех сил стараюсь избегать её. У меня нет времени для такого отвлекающего фактора, как она, и она дурманит мне голову. Физически, я никогда так сильно не хотел повалить кого-то и заполнить её своим членом, но мысленно, она заполняет меня отвращением.

Я никогда не пойму, как кто-то может быть настолько вовлечен в распространение наркотиков на улицах и спокойно спать по ночам.

Гребаные грязные уличные крысы, все они.

Но выполнять поручения — это именно то, что мне нужно делать для сбора информации. Так что, если изначально мы думали, что Дороти будет моим ключом ко всему делу, то, возможно, вместо неё будет Эвелин. И мне придется сделать всё возможное, чтобы смириться с этим.

***

— Залезай и заткнись, — говорит Эвелин, проходя мимо меня, её широкая черная юбка развевается у её коленей, а на ногах те же ботфорты.

— Как ты вообще можешь водить в них? — спрашиваю я, проскальзывая на пассажирское сидение её Range Rover.

Она вздыхает, проводя рукой по лицу.

— Заткнись обычно означает меньше говорить и больше молчать.

Я тянусь, застегивая ремень безопасности на груди.

— У меня есть право задавать вопросы. Ты сейчас отвечаешь за мою жизнь.

Она насмехается.

— Я серьезно. Что если мы разобьемся, потому что твои крошечные ножки в этих нелепых сорокапятисантиметровых каблуках не смогут нащупать педали?

— Они пятнадцатисантиметровые, — её взгляд перемещается на мои колени, когда она заводила машину. — Но я не удивлена, что ты преувеличиваешь.

— Думаю, мы оба знаем, что мне не нужно преувеличивать правду, милая.

Она смеется.

— Разумеется.

— Что это значит? — я хмурюсь.

Она молчит, её глаза смотрят вперед, пока она выезжает с длинного съезда, игнорируя охранников у ворот, и сворачивает на главную дорогу.

Раздражение липнет к моим внутренностям, как комары. С кем, черт возьми, она была, кто больше меня?

— Не думай слишком много, а то голова заболит, — язвит она.

— Куда мы вообще идем? — я меняю тему, упираясь рукой в дверь машины.

— Не твоё дело.

— Твой отец, похоже, считает, что это моё дело.

Она смотрит на меня боковым зрением.

— Да, мой отец не отличается способностью принимать решения.

Я наклоняюсь.

— Тогда чем же он отличается?

— Опять выискиваешь информацию, преследователь? Ты что, коп?

Слова обвиваются вокруг моей шеи, как петля, и я падаю обратно на свое сиденье.

— Я просто поддерживаю разговор, Господи.

— Ну так, прекрати.

Я не отвечаю, некоторое время наблюдая за ней, пока она ведет машину, мои глаза впитывают её черты, темная подводка и длинные ресницы только подчеркивают почти идеальную костную структуру её щек. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок, а черная майка плотно обтягивает грудь. Твою ж мать, она прекрасна.

— Ты часто занимаешься подобным для своего отца?

Она смотрит на меня.

— Я делаю это достаточно часто.

Я киваю в сторону её наряда.

— Почему юбка? Не самый лучший наряд для общения с наркодилерами и для вымогательства денег в магазинах.

Её челюсть сжимается.

— За собой следи.

Усмехаясь, я качаю головой.

— Ты такая зажатая. Думаю, тебе нужно снова потрахаться. Как давно у тебя не было секса?

Она не отвечает, но я не упускаю того, как белеют костяшки её пальцев на руле.

Удовлетворение дразнит мою грудь, и я вздергиваю бровь.

— Последним был я?

Она фыркает.

— Не льсти себе.

— Просто спрашиваю, — вскидываю руки вверх, ладонями к ней.

— Болезненно предсказуемо, что ты ожидаешь, что мои эмоции связаны с тем, есть ли у меня внутри член или нет.

Я пожимаю плечами, ухмыляясь.

— Просто говорю из опыта, милая.

— Хватит меня так называть. Я не твоя милая.

Она крепче сжимает руль.

— Слышала когда-нибудь о манифестации? — отвечаю я. — Ты должен говорить о том, чего желаешь так, будто это уже осуществилось. Может быть, если я буду говорить это достаточно часто, ты перестанешь быть такой сукой.

Машина останавливается, и она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, эти карие глаза засасывают меня, как вихрь.

— Значит, это всё? — она облизывает губы. — Думаешь, мне просто стоит найти другого мужчину, который сможет толкнуть меня к стене в уборной и трахнуть меня, пока я не закричу?

Мой живот сжимается, а во рту пересыхает.

— Это не повредит, — как-то умудряюсь прохрипеть я.

Её взгляд опускается вниз.

— Нет, я согласна. Определенно не повредит.

Мои глаза сужаются, но я молчу, не желая давать ей еще больше аргументов, чтобы задеть мою гордость. Я не могу понять, то ли она просто издевается, то ли пытается что-то сказать мне, но в любом случае, мне больше не хочется играть в её игры.

В машине становится тихо, ничего, кроме кипящего раздражения, не витает в воздухе между нами. Это дает мне время погрузиться в свои мысли, наблюдая за улицами, проносящимися мимо, пока мы едем, запоминая их расположение на случай, если это место понадобится мне позже.

Вскоре мы подъезжаем к небольшой группе зданий на главной улице Кинлэнда и паркуемся прямо перед лавкой «У Андерсона».

— Ты вооружен? — спрашивает она.

Мой живот напрягается, и я бросаю взгляд на неё, поднимая бровь вместе с подолом рубашки. Её взгляд опускается туда, где виднеется кусочек моего живота, и продолжает свой путь вниз, пока не видит пистолет в кобуре на поясе моих брюк. Ненавижу, как приятно чувствовать на себе её взгляд.

Она сглатывает и выключает машину, её рука едва касается моей груди, когда она тянется к консоли и открывает бардачок.

В нос ударяет запах чего-то цветочно-земляничного, и мой член дергается. Я стискиваю зубы, испытывая отвращение к реакции своего тела. Соберись, блядь.

Она достает розово-золотой Desert Eagle, и мои глаза расширяются, когда я смотрю, как она любовно его поглаживает.

— Большой пистолет для такой маленькой девочки.

— Знаешь, у тебя действительно одержимость размером, — она отводит затвор назад, чтобы зарядить патронник. — Интересно, почему?

Она хватается за низ своей черной юбки, сдвигая её вверх по своей безупречной коже. Мои вены нагреваются, а желудок сводит судорогой, когда она обнажает свою ногу сантиметр за сантиметром. Я хочу отвернуться, знаю, что должен отвернуться, но я застыл на месте, наблюдая, как она продолжает поднимать юбку, пока не появляется кобура на бедре.