Осенние

Работать не дали.

Вошла мама, снова села на кровать и велела:

- Говори. Что случилось? Тебя обидели?

- Я не знаю! Мама, я говорю честно – не знаю! Я ничего не понимаю и понимать уже не хочется! Он обращается со мной так, как будто он уже со мной обо всём поговорил – и я всё, что нужно мне знать, знаю. А у меня все мысли набекрень. – Я свалилась на стул у стола и беспомощно пожала плечами. – Я дура. Признаю. Но так хочется понять!

- Ты ела? – деловито спросила мама.

- Ела, - уже угрюмо сказала я.

- Прекрасно. Начинай с самого начала. Когда проговариваешь события вслух, иной раз можно уловить рациональное в любом странном событии. Итак?

Всё, что прятала до сих пор, маме я рассказала. Всё, что недоговаривала в разговорах с Костей, – тоже. Все сомнения. Все наблюдения и выводы.

- Хорошо, - вздохнула мама. – Начнём, если уж доверилась.

Я даже хмыкнула: ничего себе – доверилась, когда она сама мне велела…

Додумала – и стало стыдно. Сваливать с больной головы на здоровую?

- Мама, как ты думаешь, он влюблён в меня?

- Алёна, на этот вопрос отвечать побоюсь, - покачала она головой. – Слишком личный. По всем статьям, как говорится, он влюблён. Но что чувствуешь ты? Что говорит твоё сердце?

- Сначала я думала, что влюблён, а потом…

- А из-за чего сомневаться-то начала?

- Я при нём как довесок к работе.

- Вот оно что… - Мама задумалась, а потом сказала: - Своего опыта у меня маловато. Знаю лишь то, что было на практике моей личной, да то, что говорила твоя бабушка. Бабуля твоя была из психологов – доморощенных, но в жизни соображала здорово. Когда я с Александром, папой твоим, познакомилась, я всё понять не могла, почему он со мной на свидания почти не ходил. Дело зимой было. Встретимся на пару минут, а потом он – бежать. Отговаривался всё – на работу, а я понять не могла: какая работа? Уже вечер? Или только-только к обеду… Что за работа такая… А он всё разрывался между мной и работой, но молчал до последнего. Я бабуле твоей всё жаловалась, что молчун такой, а она постоянно говорила – не спеши. Если он, несмотря на свою работу странную, тебя не хочет упускать из виду, терпеть надо. И главное – ту работу странную полюбить и принять. А уж потом он мне признался.

Мама замолчала, но я сразу представила. Зима. В городе тех давних времён всего несколько огромных снегоуборочных грейдеров, с которым справится не каждый водитель-тракторист. И среди этих немногих водителей – мой будущий папа. Город заваливает снегом почти каждый день – и снегоуборочных машин на улицах не хватает. Папе приходилось сутками выкапывать город из-под сугробов. Поэтому и были свидания краткосрочными. Папа боялся признаваться, что управляет такой машиной. Ведь зимой он дома почти не бывал. Зато летом был с небольшими деньгами – в его умении грейдериста не нуждались, и он отбывал рабочее время в ремонтных мастерских.

- Мам, это другое, - разочарованно сказала я. – С Костей всё иначе.

- Почему? – возразила мама. – Он работает – и очень усиленно – над очень выгодным проектом, но притом не хочет, чтобы ты забывала о нём: звонит, старается хоть минутку, но быть с тобой. Чего тебе ещё не хватает?

И я наконец решилась:

- Тебе не кажется, что я не подхожу тому миру, в котором он живёт? Ну давай, хотя бы гипотетически, посмотрим, что будет, если я приму, как говорит бабуля, положение, что надо полюбить его работу. А я? Что я буду делать при нём? Опять довеском?

- Ты его не любишь, - вдруг сказала мама.

Честно говоря, я немного обалдела.

- С чего ты взяла… - начала я. И заткнулась. Подумала. – Хочешь сказать, что нужно жертвовать увлечениями и личной работой ради его работы?

- Хочу сказать, что ты не видишь ничего дальше собственного носа, - сказала мама. – То, что ты называешь зависимостью, в семье это нормально. Поэтому семья и называется семьёй, что в ней все друг от друга зависят. А ты… Раз и навсегда ты решила, что будешь чем-то жертвовать. А есть чем? У тебя работа такая, что ты можешь, если что, выполнять её аж из самой Канады. Увлечения? Рисовать тебе Костя вряд ли запретит. Тем более как сама уже сейчас видишь – большую часть времени он будет на работе, а тебе, кажется, именно это и нужно?.. Поэтому, дочь, подумай лучше о том, какой ты видишь жизнь рядом с ним, чем сразу искать аргументы против него. Если, конечно, ты вообще думаешь о том, чтобы остаться рядом с ним.

- Но, мам… - Я даже усмехнулась: как она здорово разбивает все мои доводы. – Ты забываешь, что Константин – из другого круга. Чтобы в этом кругу быть своей…

- Начиталась всяких книжек, - с досадой сказала мама. – Ты сама только что сказала, что Аркадий, который, по словам Константина, из старинной родовитой семьи, относится к тебе доброжелательно и легко общается с тобой. Почему – как сама думаешь?

- Ну, у него галерея, - неуверенно сказала я. – А я художник-примитивист. У нас есть точки соприкосновения.

- Дочь, неужели мне надо доказывать, что в светском обществе интересных и талантливых людей всегда будут принимать хорошо? Хотя бы потому, что твои картины необычны. Примитивист… - И она снова вздохнула. – А в общем и целом, Алёна, всё в твоих руках. И в твоём понимании. Я увидела рассказанное тобой со стороны. Возможно, ты чем-то не поделилась со мной, чтобы я уж смогла тебя в чём-то убедить. Здесь в любом случае только ты решаешь. У меня почему-то возникло впечатление, что ты изо всех сил сопротивляешься собственному желанию быть рядом с Костей.

- Я?! Это он! – поразилась я.

Мама встала с кровати и пошла к двери, где и остановилась в задумчивости.

- Не обижайся, дочь. Понимаю, что наш разговор ничего особенного не выявил для тебя. Только показал тебе другую сторону твоей истории, которой ты не замечала. Не торопись только с решениями. Хорошо? Всё же мне кажется, что Костя – хороший человек, пусть и скрытный немного. Но ведь его скрытность тоже можно понять. А если он боится, что ты только из-за его богатства будешь с ним? Есть ведь и такие…

Мама ушла, оставив меня совершенно озадаченной. И что теперь мне-то делать?

Я пересела в кресло, скрестив ноги, и заставила себя думать.

Костя. Я хочу быть с ним, но мне не нравится, что он скрытный. Как-то… совсем не доверительно это. И страшно – рядом с ним. Всё тот же высший свет, к которому он относится. Ну, пусть не высший. Но у богатеев своё круг общения… И Вера, наверное, всё-таки больше ему подходит.

Мурзила прыгнул на подоконник и поскрёб лапой раму. Хочет созерцать наш двор или что-то увидел? Пришлось встать и подойти. А потом и открыть створку окна, чтобы взять с карниза маленький кленовый листок – в середине тёмно-багряный, по краям – зелёный. Кот понюхал листок и уставился на улицу. А я поднесла листочек к носу – холодный и гладкий… Я тоже Косте подхожу. С кем он ещё будет валяться на опавших листьях и смотреть на вечернее небо?

Но я ему сказала, что уезжаю.

Строптиво вздёрнув нос, я окончательно решила: да, я «уезжаю». Меня не будет в городе две недели – и только тогда я смогу определиться, что мне надо и что я хочу. Спрячусь дома. Заранее обзвоню Михаила и Женю, предупрежу, что уехала. После этого ни один не заглянет к нам – меня-то нет. Что им здесь, в квартире, без меня делать?

Вообще-то, Жене можно сказать. Если что – он меня и в галерею привезти сможет. Ну, если моё присутствие будет необходимо.

А ещё мелькнула трусливая мыслишка: может, за это время я приду к выводу, что Константин – и в самом деле не моё? Что я в него не влюблена?

Всё. Решено. Сижу, прячусь и постепенно прихожу к пониманию, что не влюблена.

Это моя цель и задача.

Слишком многое против нашей… хм… дружбы.

Поэтому – как только в воображении вспоминается Константин, я тут же гоню воспоминание о нём решительно прочь.

Я поднялась со стула и сняла со стены портрет Кости.

… Кот сидел на подоконнике, заворожённый происходящим на улице, и его поза, и выражение его морды были такими забавными, что я поспешно вынула карандаши и папку с чистыми листами. Взяла карандаш и, пока кот не обернулся, быстро сделала несколько штрихов… Не сделала. Остановилась, не в силах поверить глазам и рукам. На листе были странные, может, по-детски забавные каракули, но не было рисунка!

Что происходит? Ведь Мурзилу я рисовала не впервые, как только у меня вдруг пошли не только портретные рисунки! Кошачьих портретов у меня – отдельная папка!

Изумлённая, я ещё раз попыталась нарисовать кота.

- Настроение не то, - удивлённо сказала я вслух – правда, тихонько. – Может, потому что ещё не работала. Мурзя, придётся тебе подождать с позированием.

Кот подождать согласился и ушёл на кухню, где выразительно мявкнул маме, что младшая хозяйка занята, так не снизойдёт ли старшая покормить бедное, так и не нарисованное, но такое красивое животное?

Я же села за компьютер и, зайдя на почту, нашла несколько писем от Порфирия с отсканированными рукописями. И, после того как постояла рядом с принтером, распечатывая присланные сканы, погрузилась в перепечатку. Работала до самого вечера. Приходила мама – помогала с диктовкой, больше ни слова не сказав по моим переживаниям. Время от времени мы делали перерыв, мама готовила чай и бутерброды, а я постоянно гнала от себя образ Константина, чтобы быть свободной в своих мыслях. Мама права: надо моей истории отстояться, и тогда я сама буду знать, что делать со своими проблемами. Смогу взглянуть на них со стороны.

Перед сном я получила самый настоящий удар под дых: я попробовала нарисовать следующий портрет Валеры, чтобы постепенно убрать ему обгорелую кожу хотя бы на лице. И не смогла прорисовать даже овал его лица. Получалось что-то настолько неловкое, что даже свалить всё на примитивизм художника-дилетанта нельзя.

Ошеломлённая, я сидела за столом и смотрела на лист бумаги, испорченный несколькими неуверенными карандашными линиями.