Осенние

- Расслабься, - прошептал мне в ухо.

Посидев немного скованно, я прислонилась к спинке стула, щекой к колючей от щетины щеке Кости. Он сам предложил. Почему бы не посидеть, отдаваясь во власть его тепла и нежности?

- Ты хотел ехать…

- Забудь об этом. Давно у тебя получаются эти рисунки?

- С тебя началось. – Я ответила по инерции, не задумываясь, и напряглась: а если после этих слов он распрямится и уйдёт?

Даже не дрогнул. Только заметил:

- Тяжело такое даётся?

- Для меня это внове… Может, дальше будет легче.

Он отпустил мои руки, встал, огляделся и, стараясь не шуметь, подтащил к столу кресло. Посматривая на него, я прикидывала, рисовать ли далее на законченном листе, или начать новый… Костя сел в кресло и прошептал:

- Буду моральной поддержкой и время от времени буду держать тебя за руки. Как у тебя самой? Нога – не болит?

- Немного, - снова улыбаясь от неожиданности, откликнулась я.

Дальше мы сидели, как два заправских заговорщика, тихо-тихо. Только раз я сходила на кухню, принесла для него разогретый компот и пирожков из холодильника. И, как ни странно, после того как я позаботилась о голодном, после того как он заставил и меня проглотить пирожок, дело с портретом сдвинулось с места. Красный карандаш всё ещё энергично двигался на каждом новом листе, но линии прорисовывал слабо – и они уже не выглядели такими смачными, как раньше, и разница этих линий в ширине была заметна даже невооружённым глазом.

Ранним утром, ещё до пробуждения моих родителей, я проводила Костю до двери. Он обещал звонить и напомнил, что мы увидимся лишь после его поездки – недели через полторы… Закрыв за ним дверь, я вернулась к себе, взглянула на последний лист с большеглазой незнакомкой, кровь на лице которой теперь совсем побледнела, и, помассировав разнывшееся бедро, залезла под одеяло.

Засыпая, подумала: «Всё так зыбко. Он уехал. Что будет с аварией – не знаю. Что ещё придумает Вера – неизвестно. И что будет со всей моей жизнью?..»

Почти заснула, когда в комнату заглянула мама. Она кивнула мне, поправила одеяло на моём плече и унесла со стола кувшин с остатками компота и две чашки. Слава Богу, листы с портретами я спрятала раньше. Напугала бы ещё…

… Разбудил меня мобильный.

Недовольный голос Женьки сказал:

- Ты мне нужна прямо сейчас!

- Приезжай, - сонно сказала я.

- Я – приезжай?! – поразился Женька. – Ты мне в галерее нужна!

- Жень, я тут вся побитая и сбитая, - сообщила я и зевнула. – Меня машиной почти переехали. Всё тело болит, нога изрыдалась. И вообще, мне сейчас неплохо бы выпить обезболивающего. И спать, спать, спать, чтобы побыстрей выздороветь.

- А по-человечески объяснить можешь? – рассердился парень.

Я завозилась и, положив за спину подушку, прислонилась к ней.

- Жень, меня вчера сбила машина. Ну, когда шла с Арбата. Я сейчас безногая и нетранспортабельная – в смысле общественным транспортом. Легче перевезти галерею сюда, чем меня вытаскивать из дома.

- Сбила? – повторил Женька. – Подожди! Ты же девчонку рисовала, а не себя… Чёрт… Алёна, ты точно сейчас будешь дома? Жди!

Ответить ничего не успела. Короткие гудки возвестили, что Женя как обычно деловой, а значит, он выполнит то, о чём сказал. Господи, встречать его в таком виде? В этой жуткой пижаме с зайчиками?! Хотя Костя-то безболезненно пережил мою пижаму.

Так, Женя сейчас приедет. Я только что проснулась и не успею подумать о Косте и о том, что произошло. Впрочем, нет. О том, что произошло, расспросит Женя, а значит – есть возможность понять кое-что… Или... Стоит ли Женьке говорить о том, что меня сбила бывшая Кости? А она бывшая? Ага, а Женька даст соврать или умолчать о Вере? Да он из меня всё вытянет разом!

Опомнилась не сразу. Но взглянула на часы. Если он на своей машине, то скоро будет. Встречу я его в пижаме – ладно уж. Но неумытая же!.. Кряхтя и помыкивая от боли, сползла с кровати, плаксиво думая, что ночью было не так больно. Или закончилось действие лекарства – ну, обезболивающего. Или потому больно, что Кости рядом нет! Всхлипывая всухую, я вяло обвинила отсутствующего Костю во всех грехах: он там где-то наслаждается поездкой за границу, а я тут – бедная, несчастная, переживай за всех подряд, да ещё слёзы проливай над собой… Уже сморщилась от подступающего плача, но вовремя вспомнила: он и так отложил поездку из-за меня, что в его положении довольно-таки чревато последствиями. Ну, с конкурсом этим.

На пороге ванной комнаты я остановилась от странной мысли. Как там Женька сказал: «Ты же не себя рисовала!» А вот интересно… Я задумчиво прошла в ванную. Интересно, если я себя рисовать буду, что-нибудь получится? Ну, выздороветь побыстрей? Себя я не пробовала рисовать – в полный рост.

Когда я, встав перед большим зеркалом в ванной, сняла пижаму, у меня дыхание перехватило: бедро наливалось густой тёмной синью, по талии цвело нежно-голубым, а бок и плечо… Вспомнилось, как я налетела на одну из стоящих рядом машин, ударилось о неё. Ой… Какое там рисовать автопортрет в полный рост! После разглядывания себя в зеркале мне сразу расхотелось делать хоть что-то. Мне захотелось лечь в постельку и лежать, ужасаясь своим синякам, жаловаться на боль и синяки тоненьким голосом, чтобы чаще жалели, и быть расслабленно больной.

- Алёна, - приглушив голос, заглянула ко мне через полчаса мама. – Как себя чувствуешь? Там к тебе навестить пришли.

- Нормально, - печально ответила я. – Пусть заходит. – И натянула одеяло на плечи.

Оказалось, мама не зря сказала, что «пришли»! В комнату ворвались Женя и Михаил. Причём Женька первым увидел, что изменилось в моей комнате, и бросился к креслу рядом с кроватью. Свалившись в него с удобствами, он сказал:

- Михаил рассказал свою версию вчерашнего. Что скажешь ты? Да, у тебя что-нибудь выпить есть?

- Ты чё? – от неожиданности «чёкнула» я. Думала-то, что сейчас жалеть начнут, утешать! А они – выпить! – Какое выпить? Я тут…

- Тихо-тихо, - с привычным самодовольством сказал Женя. – Можно подумать, ты не знаешь про то, что спиртное боль приглушает. – И вынул из заднего кармана джинсов бутылочку – маленькую, похожую на ракетку для тенниса.

- А ещё у нас… - Михаил воровато оглянулся на дверь. – У нас пирожные есть! Будешь? Или тебе нельзя?

- Спиртное я выпью сама, - решила я. И объяснила оторопевшим заговорщикам: - Вы ж за рулём!

- Кхм… Не подумали, - вздохнул Женя. Посмотрел-посмотрел на меня и самым бессовестным образом спрятал бутылочку назад. – В следующий раз. Эту штучку в одиночку пить нельзя. Так, с чего начнём?

- Я у тёти Нади попрошу чаю, - предложил Михаил. – А потом поговорим. Алёна, а у тебя ведь ещё работа! Хочешь: подиктуем – попечатаем тебе?

- Вы же в университете должны быть! – рассердилась я, совершенно обалдевшая: никто не жалеет!

Из комнаты родителей принесли журнальный столик и устроили пирушку на троих. Я оставалась в постели, парни уместились вдвоём в кресле, развёрнутым к моей кровати. Первым начал рассказывать Михаил.

- Веру не арестовали – она под домашним арестом. Её папашка орёт! – И тут же уточнил: - На неё. Он орёт, что она дура.

- Откуда вести? – деловито спросил Женя.

Меня это тоже интересовало. Слишком уж гладко Михаил говорит: как будто он получает новости из первых рук.

- Ха, наши семьи дружат – это тебе Костя сказал? У Верки брательник есть – младший. Димка. Дружбан мой. Он тоже Верку дурой считает. Я ему вчера звонил. В общем и целом, с наездом будет так: адвоката наймут, чтобы он сделал наезд непредумышленным. А поскольку у наезда свидетелей нет, то… Так что, Алён, жди гостей – уговаривать будут не писать заяву.

- Про меня потом, - нетерпеливо сказала я. – А что потом будет? Так и сойдёт ей всё с рук, всё… как с гуся вода?

- Нет. Все штрафы заплатят, чтобы никто не рыпался. Возможно, и тебе компенсацию – неофициально. Ей, дуре, ещё повезло, что Костя навстречу покатил – она сама испугалась, успела немного свернуть, иначе тебе бы кранты! Так полиция сказала. Ну, эти – гаишники. Они там всё наизмеряли. Свидетелей не было, но они там всё посмотрели. Точно-точно сказали – кранты. – Кажется, Михаил балдел от причастности к смертельной ситуации. - Папашка Верке сказал, что отправит её сначала за границу, чтобы время прошло и всё улеглось, а потом – к тётке, в Саратов.

Я чуть не подавилась пирожным. Это Чехов или Грибоедов? Как там – реплика-то? «К тётке, в глушь, в Саратов»? Или – «В деревню, в глушь, в Саратов»? Некоторые жизненные ситуации со временем не меняются?.. Мне показалось – Женя тоже удивился.

- А почему в Саратов?

- Мать оттуда у них. Родственников там тоже много. Сведения точные – Димка подслушивал. Хотя чего подслушивать? Говорит, папашка разорялся так, что стены дрожали. Говорил что-то про свою репутацию, которой дуры, вроде Верки, мешать не должны, и грозился найти в Саратове жениха для неё.

- То есть… - задумчиво сказала я. - Если я соглашусь на предложения их адвокатов, Вера исчезнет из нашего города? То есть для них важней замять ситуацию? Неплохо… Миша, а как Костя? Он успевает с конкурсом? Уехал-то позже.

Михаил замолчал, вытирая пальцы салфетками и глядя только на них. Женька тоже опустил глаза, задумчивый… Я встревожилась. Нетерпеливо понукнула Михаила:

- Ну? Чего молчишь?

- Ну… Костя опоздал. Он улетел сегодня с моим отцом, чтобы передать ему материалы по строительству уже там. Дед, конечно, злился… Он на Костю очень надеялся. Но…

У меня сердце упало. Костя остался здесь из-за меня. Это был его первый порыв. Сейчас он обдумает произошедшее и поймёт, что всё насмарку. Ведь было столько работы над документами! Какой-то дурацкий случай – и он остаётся в накладе. И виноват в том только один человек. Я…

Зябко поёжившись, я укрыла плечи одеялом. Придёт ли он снова ко мне по возвращении в город? А если придёт, что скажет?