Осенние

- Но откуда эта квартира? – изумлённо спросила я, снова оглядывая всё вокруг. – Я ведь понимаю, что она стоит бешеных денег! Четыре комнаты!

- Хм, ты же не думаешь, что я отдал бумаги и расчёты по тендеру за просто так? – усмехнулся Костя. – Такие расчёты стоят приличных денег – тем более на заграничном рынке. Отчим отвалил мне такую сумму, как и здешняя фирма – за размороженные стройки такие деньги, что мы с тобой и квартиру спокойно обставим, да ещё и останется. А квартира эта – из первой размороженной стройки. Досталась, естественно, как своему работнику, не по своей цене.

- Подожди… А тебя возьмут в совет директоров?

- Конечно, - с превосходством сказал Костя. – Причём вопрос уже не стоит – «возьмут». Взяли. Глава фирмы оценил не только две размороженные стройки, но и бумаги по тендеру – я показал ему расчёты. Спецов-экономистов в этой сфере не так уж много. А я ещё и практик. В общем, у нас с тобой, кроме сегодняшнего, ещё два дня для того, чтобы обставить квартиру, а потом, надеюсь, у меня будут нормальные выходные каждую неделю – и всё остальное по мелочи сделаем: свадьба там, ещё что-нибудь. Впрочем, ещё что-нибудь – будет уже в процессе.

- Что-о? Ты сказал, свадьба – это мелочь? – изумилась я, привставая над ним, чтобы посмотреть ему в лицо и убедиться, что он говорит это всерьёз.

Всерьёз. Потому что он, с затаённой улыбкой глядя на меня, самодовольно напомнил:

- Мелочь. Я ведь теперь всегда буду рядом.

И уронил меня рядом с собой, чтобы снова и снова доказывать, что всё мелочь, кроме нас двоих!..

И я не знаю, что лучше этого может быть!..

Хотя… Вечером мы бродили по нашей квартире и, останавливаясь в дверях каждой из комнат, примерно прикидывали, что именно сюда купим из мебели и чем именно станет эта комната. Оказалось, что та комната, которая совсем-совсем пустая, предназначена лично для меня! Решили, что сюда поставим компьютер, чтобы я могла продолжить работу у Порфирия, а ещё здесь будут книжные шкафы для моих любимых книг и для альбомов. Моя рабочая комната – хм. Звучит.

А ещё мне Костя показал заставку в своём компьютере – мою картину с нами!

А ещё он придумал целоваться каждый раз, прежде чем открыть дверь в следующую комнату! На счастье!

И, лишь когда ему позвонили с нынешней работы, я успела позвонить по своему мобильному и оповестить всех, что постоянно буду жить теперь в другом месте, а адрес смогу сказать лишь, когда его узнаю. Меня убедили, что не очень волновались, когда меня утащили с выставки, – зная от деда Кости, кто именно меня уволок. И я успокоилась. Правда, Таня долго допытывалась, скоро ли она сможет прийти ко мне в гости. Я пообещала – через три дня, как только разберёмся с мебелью и как только я сама буду знать, в какой части города теперь живу. Она ещё завистливо вздохнула, как всё романтично получилось – с выставкой и с «похищением»!

А ближе к ночи, когда мы снова лежали утомлённые и счастливые, он сказал:

- Твоя очередь. Что с твоим автописьмом? Ты и правда можешь помочь человеку?

- Сначала я не знала, что могу помочь. – Я помолчала и призналась: - Это твоё лицо меня так напугало, что я решила попробовать нарисовать его ещё раз – только с нормальными, здоровыми глазами. Я не думала, мёртвый ты или искалеченный на моём рисунке. Зациклилась на твоих глазах.

Чуть дыша, я приподнялась на локте. Бра в нишах мы ещё не выключили, и ниточка шрама виднелась отчётливей в тенях, в приглушённо осеннем цвете разноцветных ламп. Едва прикасаясь к его коже, я провела пальцами по этой ниточке.

– Столько раз перерисовывала – так эти глаза меня напугали! Только нарисуешь вроде нормальный глаз, а он – раз, и снова… А потом он перестал изменяться в худшую сторону. – Я поцеловала эту ниточку над бровью. – Очень хотелось, чтобы шрам пропал. Но, кажется, есть какой-то предел, который я обойти не могу. Я несколько раз пробовала перерисовать твои портреты, чтобы шрама не осталось. Остался. Тебе… - Я споткнулась и виновато взглянула на него. – Костя, тебе придётся привыкнуть, что я каждое воскресенье буду ходить на Новый Арбат. Я… нужна там.

- Привыкнем, - пробормотал он и притянул меня к себе поцеловать. – Этот твой друг – Женя… Он тоже владеет автописьмом?

От неожиданности я снова привстала на локте. Поразилась.

- С чего ты так решил?

- Девушка, которую ты рисовала в ту ночь… Я заглянул в ваш выставочный зал мельком, но узнал её сразу – на одном из портретов, ближе к двери. Но нарисована она была не в твоей манере – не карандашами. Акварелью. Я – сопоставил. Так что? Я прав?

Подумав, я пришла к выводу: Костя, при всей своей личной скрытности, никому ничего не скажет о Жене, поскольку слишком хорошо знает, почему тот скрывает ото всех свой дар. Да и уважает он чужие тайны, привыкнув хранить собственные. Да и Женю он сам разгадал. Поэтому я свободна от слова, данного Жене.

- Костя, ты только не говори никому, ладно? У Жени немного по-другому. Когда он узнал о моём даре – об автописьме, он тайком начал учиться вызывать эту способность у себя. Занимался по всяким методикам. Только у него не получалось. А совсем недавно вдруг получилось. В общем, мы иногда работаем на пару.

- Алёна…

- Ммм?

- Ещё один вопрос – и спать.

- Давай.

- Почему Женя тебя поцеловал?

Некоторое время я лежала на его руке и улыбалась. Ничего себе – он про этот поцелуй в машине до сих пор помнит!

- Ну, если не хочешь говорить, - лениво и вроде как безразлично сказал мой мужчина-Осень.

Показалось – или нет, что в комнате и в самом деле повеяло холодным осенним ветром? Пахнуло лежалыми палыми листьями и промёрзшей на первых морозах землёй?

- Лучше б ты спросил меня об этом завтра, - вздохнула я. – Или ты любишь ужастики на ночь? – Я поудобней устроилась на его плече головой, положила ладонь на грудь и, послушав мягкие толчки его сердца, сказала: - У Жени есть двоюродный брат Валера. Он младше. И недавно был в армии. В тот день Женя начал рисовать автопортрет, а получил рисунок с братом. Увидев, что именно он нарисовал, он примчался ко мне. Он хотел узнать, делала ли я что-нибудь с рисунком, чтобы ты выжил. А узнав, что – да, можно изменить ситуацию, он поцеловал меня. А вечером того же дня мы оба вытаскивали Валеру – он попал в пожар. Валера жив, возвращается из армии домой, хотя в госпитале ему пришлось пролежать несколько дней. Вот такая история. Тебе придётся смириться с нашей дружбой. Мы помогаем друг другу.

Костя молчал очень долго. А потом ласково провёл по моим волосам бережной ладонью. И довольно тяжело сказал:

- Алёна, прости. Мыслил по инерции. Но теперь, когда знаю всё, даже совестно. Прости, солнышко.

- Прощать нечего, - задумчиво сказала я, вспоминая. – Столько всего переплелось. Да и Женя просил, чтобы я никому не говорила про его способности. Это автописьмо всё-таки очень страшная вещь.

- Ничего, - пробормотал он сонно, - я рядом, если что…

Я улыбнулась в темноту – он дотянулся до провода бра и выключил их.

Он прав – и очень даже. Мало того, что я теперь буду видеть его каждый день на законных основаниях, так теперь, как у нормальных людей, у нас будут два выходных в неделю. Мы будем вместе. Все выходные. И он будет ходить со мной каждое воскресенье на Новый Арбат, чтобы уберечь меня от страха перед автоматическим письмом и чтобы помочь преодолеть первоначальный страх перед появляющимся рисунком со смертью или увечьем. А я всегда буду рядом, когда он устанет на своей работе. Он всегда будет возвращаться в его личный – наш личный дом – и знать, что я жду его.

Кажется, больше не о чем мечтать?

Смешно… Чем больше думаешь о будущем, тем больше начинаешь мечтать о чём-то другом. Интересно. Это и есть счастье: когда всё сбылось, думаешь о том, что хочется чего-то ещё?