Это всё ты

21

Почему?! Почему это происходит со мной? © Юния Филатова

Переставляя ноги, двигаюсь без определенной цели. Перед глазами словно пелена повисла. Вижу реальность в странном свете, словно через монохромные фильтры. Все сливается. Не вызывает реакций. И лишь кадры недавнего инцидента яркими вспышками бомбят сознание, продолжая сокрушать нервную структуру моего организма какими-то аномальными перепадами статического электричества.

Сердце набатом стучит в груди. Это явный сигнал бедствия.

Однако я понятия не имею, чем это чревато, что происходит, и какие меры должна предпринять. Я не могу дать определение состоянию, в котором нахожусь.

У меня шок? Транс?

Но если допустить угнетение нервной системы, могут ли при этом некоторые эмоции достигать крайней формы проявления?

Изумление, страх, возмущение, обида, злость, стыд, вина, отвращение, удовольствие, счастье, печаль, восторг, отчаяние – все это я испытала, когда почувствовала непристойные прикосновения Яна. Все это я проживаю и сейчас.

Судорожно втянув кислород, провожу ладонью по шее, словно это способно унять пульсирующее там жжение.

Зачем? Зачем он так сделал?

Как забыть теперь?

До сих пор ведь сохраняется физическое ощущение не только бесцеремонных и жестких ладоней на ягодицах, но и твердость всего его тела, об которое меня в прямом смысле размазало, когда Нечаев прижался. До сих пор горят безумным волнением его губы на шее. До сих пор его язык выписывает на коже будоражащие влажные узоры. До сих пор острые зубы доставляют боль, нарушают целостность и поражают паралитическим ядом находящиеся там нервные волокна. До сих пор резонирует по телу током животное действие, которое было направлено на то, чтобы высосать из меня всю энергию.

И я бы хотела сказать, что этот разряд опустошил меня досуха. Но, к моему величайшему потрясению, это не может быть правдой. Потому что, когда Ян творил весь этот беспредел, внутри меня возникли новые и слишком явные, чтобы их проигнорировать, ощущения. Жар из груди скатился в низ моего живота и, пройдя некую трансформацию, наполнил его ноющей тяжестью. Я оцепенела, почувствовав, как замедлилось и практически исчезло мое дыхание. Но это не спасло организм от последующего взрыва – показалось, что мое туловище – канистра с бензином, в которую вместе с запахом дыма от Яна бросили недокуренную сигарету. Я вспыхнула, как новогодний салют, и рассыпалась на тысячи искр. И ладно бы, на этом все закончилось… Но нет. Синхронно со свирепыми потягиваниями, которые совершал его рот на моей шее, я ощутила шокирующие потягивания между своих ног. Ухватилась за плечи Яна, когда почувствовала горячую влагу и дичайшую пульсацию, будто там, в промежности, приземлилось мое разбившееся, но несдающееся сердце.

Естественно, что подобное привело меня в ужас, заставив оттолкнуть Нечаева, а затем и вовсе сбежать.

Биение между ног почти стихает. Только вот бесстыдная влажность остается, даже когда я оказываюсь на улице и пересекаю двор. Нестерпимо сильно хочется помыться. Тогда об этих грязных ощущениях можно будет забыть. Но не бежать ведь среди дня в душевые.

Домой тоже не уехать. У нас еще два семинарских, на одном из которых я должна представить реферат.

Проживая свой личный армагеддон, не придумываю ничего лучше, как спрятаться. Словно зверек, ищущий уединение, чтобы залечить раны, забегаю под желто-оранжевые кроны деревьев и ныряю за высокие кусты все еще зеленого чубушника.

Часто сидим в этом месте на большой перемене с Викой и Валиком, но сейчас, во время лекции, здесь никого. На это я и уповала. Вероятно, не одна Мадина считает этот закуток пристанищем неудачников.

Опускаюсь на скамейку и… Ощутив ту самую влажность на трусиках, срываюсь на слезы.

Непереносимый стыд и невыразимая печаль берут в оцепление психическую систему, вызывая у меня удушающее желание умереть.

Брошенный рядом телефон вибрирует. Смотрю на экран и вижу имя Свята.

Святослав Усманов: Скучаю по тебе. Ты как? Сможешь позвонить после пяти?

Захлебываясь какой-то глубинной виной, еще горше плачу.

И вдруг…

Услышав сбоку от себя шорох, вздрагиваю и резко прекращаю рыдать. Повернув голову, молниеносно ловлю убийственную аритмию.

Зачем?..

Мне и без того плохо.

Стремительный выплеск адреналина свидетельствует о запредельном уровне испытываемого мной стресса. Вот и все. Вены свивает узлами. А после неосторожного вдоха распирает этой гормональной ширкой с такой пугающей и болезненной силой, что хочется снова завыть.

Закусывая губы, позволяю слезам стекать по щекам.

Глаза Яна, как ни удивительно, отражают то же несчастье, которое переживаю сейчас я. Сдвигая брови, он морщит лоб до глубоких складок. Сжимает губы и, слегка выпячивая их, гоняет из стороны в сторону, как человек, который пытается сдержать улыбку. Но, судя по тому, как странно Нечаев при этом кривится, это все же не улыбка... Отрывисто втягивая носом воздух, он отклоняется назад и на мгновение отворачивается.

Не сразу замечаю, когда поток слез заканчивается. Непрерывно слежу за тем, что делает Ян. Пока он вставляет в рот сигарету и, опускаясь рядом со мной на скамейку, подкуривает, отчего-то не способна дышать.

Вероятно, меня лишает этой возможности сердцебиение. Ведь оно становится быстрее и мощнее. Вцепляясь пальцами в край лавки по сторонам от себя, отчаянно сжимаю бедра и еще более отчаянно всхлипываю.

Эти влага, жар и пульсация доводят меня до безумия.

Почему?! Почему это происходит со мной?

Ян раздвигает ноги шире, подается вперед и, уперев локти в колени, безмятежно курит. А я вновь дышать рядом с ним опасаюсь. Делаю это через раз и зачем-то его разглядываю.

Волосы влажные, торчат в разные стороны. Непонятно, когда успел намочить? Кроме того, из раны на скуле сочится тонкой струйкой и уползает под распахнутый ворот рубашки кровь. Затягиваясь, он склоняет голову набок и тем самым будто нарочито предоставляет мне еще лучший обзор.

Ненавижу себя, и все равно смотрю на то, как пальцы со сбитыми костяшками небрежно удерживают сигарету, на показавшуюся на среднем из них татуировку – каллиграфическим шрифтом там вытянуто слово «воля»… На то, как сжимаются сводящие меня с ума недовольно изогнутые губы… На то, как западают во время затяжки смуглые щеки… На то, как трепещут длинные ресницы… На то, как показывается дым из уголка его скривленного рта…

Содрогаюсь, когда Ян поднимает опущенные до этого веки и пронизывает меня взглядом.

– Почему ты плачешь? – его голос звучит сипло и отстраненно.

Я втягиваю голову в плечи и слегка мотаю ею из стороны в сторону.

Не могу признаться в том, что чувствую. Даже Яну.

Господи, ему особенно!

Вот бы он просто оставил меня в покое!

Не успеваю об этом подумать, как вдруг Нечаев… Выпрямляется, выбрасывает окурок, поворачивается ко мне и седлает скамейку. Издаю короткий жалобный писк, когда он пододвигается совсем близко и, раздвигая колени, обнимает одеревеневшую меня за талию.

– Это была просто шутка, – шелестит мне в ухо. – Дурацкая шутка, признаю. Ничего плохого я тебе не сделаю, обещаю. Прекращай трястись.

Если бы я могла!

Кровь ведь снова бурлит так агрессивно, словно ее заразили. Несется по телу, заставляя страдать от лихорадки. Жарко и зябко до головокружения. До боли. До тошноты.

В голове шумит. За грудиной гремит. Внизу живота мучительная спираль вертится. Между ног пылает и липнет. А еще там, похоже, остался осколок сердца… И его одуряющие сокращения абсолютно автономны, хоть он и пытается подражать основному раздатчику.

Господи Боже мой… Какой же кошмар со мной творится!

– Ю… – выдыхая, Ян скользит по моей щеке губами.

Они наверняка такие же горячие, как и всегда, но сейчас, когда моя кожа выдает более высокие температуры, ощущаются прохладными. Со вздохом подаюсь к ним, как к компрессу. Выступившие мурашки вынуждают вздрогнуть. Все волоски дыбом встают. Сердце замирает, когда кажется, что чувствую, как эти тонкие светлые приёмники вибрируют от напряжения.

Что же это за безумие?..

Невыносимо. Губительно. Волшебно.

– Друзья? – шепчет Ян, моля о чем-то крайне волнующими интонациями.

О примирении, очевидно.

Услышав тяжелый выдох Нечаева, ловлю себя на том, что трусь лицом о его шею. Замирая, обнаруживаю на Яне и ладонь, которая, бороздя ногтями кожу его предплечья, алчно забирается выше под закатанный рукав рубашки.

Что со мной?

Задаюсь этим вопросом, но ответ никак не находится.

Падаю Яну на грудь и, зажмуриваясь, вслушиваюсь в гулкие удары его сердца. Не дышу при этом, а задыхаюсь, словно пробежала марафон.

Нечаев обнимает крепче – с неистовой силой.

И мне становится так плохо… И так хорошо…

Разрывные секунды мчатся настолько быстро, будто мы в капсуле времени летим. Преодолевая столетия, ощущаем в ускоренном режиме все изменения – климата, эпохи, культуры, моды, географического положения материков.

Ощущаем? Ян тоже?

Почему я даю такое сравнение? Потому что процессы, которые происходят в нас, настолько глобальны, настолько стремительны и настолько яростны, что это является единственным объяснением.

Вроде бы я чувствую себя в объятиях Нечаева в безопасности. Но как-то недолго. Это, вероятно, лишь передышка для моей нервной системы. Пару минут спустя мое сердцебиение вновь учащается. А с ним усиливается и тревожность.

Я задыхаюсь… Задыхаюсь в запахе Яна. Просто умираю, ощущая, как ломает каждую клетку.

– Не делай так больше, – прошу, отстраняясь. Смотреть в глаза все еще трудно.

Боюсь, он увидит то, что нельзя. Боюсь, что спровоцирую что-то похожее вновь. Боюсь, что сама не сдержусь и… Боже, не знаю, на что способна!

– Как так? – переспрашивает Ян глухо.

Нет, сначала все его тело напрягается. До такой степени, что ощущается каменным. А после этого уточнения он уже смеется. Чувствую физически, как эта эмоция скрипит у него за ребрами.

Мне и тяжело отчего-то… И вместе с тем появляются силы взглянуть ему в лицо. Оно все еще хмурое и будто помятое.

– Так, как сделал в аудитории, Ян! Нельзя так, иначе… Мне кажется, в нашей дружбе есть что-то неправильное.

Он хмыкает, морщит нос, кривится… И снова смеется.

– Ну… – протягивая, играет бровями вовсе не дерзко. Поднимая и опуская их, увязает в каких-то своих думах… В каких-то своих эмоциях! – Прости, зай. Не буду больше.

Боль сбивается за моими ключицами в хлипкий комок.

Но…

Лучше уж она, чем то, с чем я столкнулась в аудитории.

– У тебя тут пятнышко, – хрипит Ян, касаясь пальцами зудящей отметины на моей шее.

Вздрагивая, отшатываюсь. Отодвигаюсь на самый край скамейки. Но он преследует таким взглядом, что никакое расстояние не спасает.

На мгновение мне кажется, будто Нечаев доволен тем, что натворил… Будто не испытывает никакого раскаяния… Будто он настолько испорчен, что готов это повторить сию же секунду…

Ах, как же он меня терзает!

Болезненный и пульсирующий ком из груди снова проваливается в мой живот.