Это всё ты

25

Сердце дает бой. © Ян Нечаев

Безугленко орет на протяжении десяти минут. От натуги из яростно двигающегося дупла по всему периметру раздевалки разлетаются слюни. Слов не улавливаю, у меня, сука, парализующий беззвучный. Но в какой-то момент возникает ощущение, что багровая репа взорвется и разлетится по раздевалке на ошметки.

Меня это, безусловно, мало колышет, когда тому же риску подвергается мое бесоебское сердце. Получив феерических гормональных припиздов, оно, как раздраконенная шмалью тварюга, не может не ринуться на оправдание своего бесславного звания. Создает в моем организме шизоидную какофонию звуков, которая в один момент попросту отрезает от реала.

Чтобы я ни делал, под сетчаткой обоих глаз полупрозрачными, но при этом назойливо яркими сохраняются гребаные жиза-кадры, которые успела нащелкать моя феноменальная по части Ю память.

Долбанутый хор голосов под черепушкой. Свирепая, как молниеносные огневые вспышки, пульсация. Дикие барабаны в висках. Все тело в напряжении. Бурлящая по сосудам кровь забивает и раздувает мышцы.

Я не хочу играть. Я хочу рвать, бить, уничтожать.

Именно поэтому поединок выходит таким агрессивным. Именно поэтому я еще здесь. Именно поэтому я все-таки сдерживаюсь, гуляя по краю, но не нарушая правила. Если впаяют «красную», точно что-то натворю.

– В общем… – выдыхает охрипший Безугленко со свистом. Проходится по раздевалке взглядом и, шокируя всех пацанов, явно неохотно признает: – Молодцы. Продолжаем в том же темпе. Но аккуратно! Еще одна карточка, и я сам любого до конца года вышвырну. Губарев, Мотыль, Пархоменко – усилить защиту ворот. Видели, что они проворачивают из раза в раз? Не допускайте навесов в штрафной. Радкевич, ты тоже, давай, уже как-то порасторопнее по углам, а то ощущение, что у тебя нунчаки в заднем проходе застряли. Игнатьев – находишься плюс-минус в своей позиции все время – выполняешь роль связующего. Фомин – держишься ближе к боковой. Кравченко, наоборот, к центру ближе подтягивайся. Нечаев, Самсонов – меняетесь своими позициями. В остальном – та же игра на пару. У вас неплохо получается. Быстрые короткие передачи. Быстрое перемещение. Быстрые атаки. Все быстро! Сейчас будет важна скорость. Особенно на старте тайма. Вперед!

Подрываемся с лавок. Валим толпой к выходу на поле.

На трибунах творится полнейшее безумие. Дымовые шашки, ритмичный топот десятков тысяч пар ног, столь же оглушающий слаженный плеск в ладони, пронзительный свист и оголтелая, казалось бы, привычная а капелла, вырубающая под шумок последние предохранители в моей башке.

Чужие губы тебя ласкают,

Чужие губы шепчут тебе,

Что ты одна, ты одна такая,

Чужая стала сама себе[5]…

Боль становится главным компонентом каждой чертовой клетки моего охреневшего организма. И когда ее накрывает злость, вибрации из глубин тела поднимаются и яростно бьются с дрожью прямо мне под кожу.

Знаю, что не стоит. Мать вашу, знаю.

Но все равно оборачиваюсь, чтобы найти ИХ глазами. Склонившись к Ю, Свят втирает ей что-то на ухо. Несомненно, эти сопли на высоком. Он, блядь, умеет. Хотя проблема, конечно, не в нем. Подпусти меня Ю настолько близко, я бы тоже свиристел соловьем.

Больно. Как же, блядь, больно!

Не думал, что можно чувствовать так остро. Не думал, мать вашу!

Говорил себе, что не накручу ни хрена лишнего. Что хуже не будет. Что не увязну еще сильнее. Что буду помнить: она не моя.

И только сегодня понял, что был дураком. Конченым наивным дураком! Сам себя наебывал, пока закапывался глубже.

Погребенный заживо.

Раздирает изнутри так, что кажется, будто ничего хуже, чем деснососание Ю со Святом, со мной в жизни не случалось.

Как теперь стереть из памяти? Да меня, сука, скорее разорвет агония, чем я перестану «смаковать» этот ошеломляющий по всем, мать вашу, параметрам кадр.

Закипая, с трудом справляюсь с адским жжением в глазах. Дыхательные ходы выжигает так же страшно. Грудная клетка двигается в реактивном режиме, но я все равно подыхаю. Если бы не сумасшедший шум на стадионе, мое убийственное сердцебиение услышал бы каждый.

Сигнальная сирена заставляет меня отвернуться и занять позицию. «Чужие губы» стихают на трибунах, но продолжают долбить мне по вискам.

– Ты как? – притормаживая, Самсон хлопает меня по плечу. – Порядок?

– Норм, – гремлю сорванным голосом, несмотря на то, что далек сейчас от нормы, как Аргентина от Синьхуа.

– Точно?

– Сказал же.

Самсон, очевидно, не рискуя меня во время матча провоцировать, только качает головой и, наконец, сваливает на свою позицию.

Пока идет розыгрыш мяча, в попытках снизить давление, склоняю голову и упираюсь ладонями в колени.

Сердце дает бой. Глухо. Мощно. Рывками. С глубокими паузами.

Дыхание становится хриплым, густым и тяжелым.

Дуновение ветра, дрожь по мокрой спине, заряд по позвоночнику, и мышцы простреливает свежими импульсами.

Свисток арбитра. Я вскидываю голову и резко включаюсь в игру.

Не знаю, что заряжает остальных «Грифонов». Возможно, мои крики. Но не исключено, что одни лишь взгляды, которыми я пропесочиваю их при каждой, мать вашу, возможности. Сам попросту не могу играть тише. Меня так бомбит, что я выхожу за пределы своих способностей. За пределы себя! Энергии на своих проклятущих эмоциях вырабатываю нехило, всю ее направляю на победу. Сражаюсь на долбаном поле так, словно от этого зависит чья-то жизнь. Со стороны, вероятно, реально выгляжу как зверь, которого забавы ради выпустили на поле. Я зол, ранен и… мать вашу, напуган. Как загнанный хищник, я, блядь, просто пытаюсь выжить. Отличие лишь в том, что знаю правила, и во всех моих действиях так или иначе сохраняется некая системность.

Разрываем ебаные ворота. Голкипер, да и вся чертова команда противников от нашего напора оказываются в незабываемом ахуе.

Кто там говорил, что «Грифоны» выпустили свой золотой состав? Бред собачий. Я и мои пацаны будем круче.

Раскидывая руки после решающего гола, торжествующе загребаю воздух. Но на самом деле не ощущаю желанного триумфа. Я не чувствую ничего, кроме лютой горечи и сожаления из-за того, что поединок закончился.

Динамики скрипят в тон моему буксующему с полного хода сердцу, когда я пытаюсь внаглую его замедлить. Больше ведь эту энергию не будет куда сливать. Но вот на арену обрушивается, перекрывая все звуки, гимн универа, и я, отыскивая Ю взглядом, слабовольно принимаю этот грохот, как фору.

И все равно изнутри меня гремит громче. Я, черт возьми, не представляю, как с этим справиться.

Группа девчонок, которых я вырядил в свои футболки, скандирует мою фамилию. Часть из них выбегает на поле и после смены музыкальных композиций начинает пританцовывать.

Ю со Святом тоже спускаются.

Блядь.

Я в ахере от того, что это возможно: мое гребаное сердце еще жестче ускоряется.

Встречаюсь с Ю взглядами, и каждый нерв внутри поджигает. За бугрящейся от физической силы плотью обрывается последняя жила.

Смех, которым я обычно закрываю боль, недоступен. Поэтому я вытягиваю руку и, подгребая первую попавшуюся девчонку, целую ее на глазах у всей, мать вашу, ликующей толпы. Знаю, что Ю дела нет. Но я, блядь, и не ради нее стараюсь. Это для того, чтобы не позволить себе размазать, на хрен, улыбку Свята кулаком.

Онемевшие рецепторы не дают что-то почувствовать. Так что идентифицирую я свою партнершу, лишь когда отпускаю ее.

Прилипала Кира. Худший вариант. Да похуй. Обнимая, прижимаю к боку.

– Хай, чемпион!

Реагирую на это приветствие кривоватой ухмылкой, надеясь, что ни цвет моей рожи, ни дергающийся глаз не выдают ебучий нервный припадок, который я сейчас проживаю.

– Салют, авиатор, – хриплю со скрежетом.

Протягивая Святу руку, сдабриваю чересчур стремное звучание улыбкой пошире. Рискую при этом скосить взгляд на Ю.

Вот это, мать вашу… Всем испытаниям испытание!

Похрен на боль, которая гноем забила все воспаленные со вчерашнего дня раны. Похрен на то, что ночью глаз не сомкнул. Похрен на то, что собирался насрать на эту чертову дружбу.

Согласен, чтобы все было как день-два назад. Большего не надо.

– Привет, – толкаю сухо.

Блядь.

Моргая, Ю не особо расторопно смахивает застывшее в глазах стекло и, пока я перевожу дыхание, кивает. Выглядит настолько бледной, словно ее минуту назад стошнило. Слилась со своей белой курточкой, едва ли не в один тон.

Что за хрень?

Беспокоится, что я сболтну «о нас» лишнего? Ну да, вероятно.

– Смотрю, ты отлично стартовал в команде. Уважуха.

С трудом отрываю взгляд от Ю, чтобы посмотреть на Усманова.

– Да. Порядок. А ты как там? Не засох от скуки в своей казарме?

Усмехаюсь, но на самом деле в этот момент вспоминаю все наши «полеты» с Ю и покоряюсь тому долбаному чувству вины, которое так старательно все это время гнал от себя. Мельком на Филатову смотрю, и, блядь, кажется, что наши сердечные ритмы в этот миг в одну кривую сливаются.

Горло опаляет неестественной волной жара. Шмыгнув носом, набираю в засасывающее болото своей груди свежий кислород, который, какие бы я усилия ни прилагал, с треском усваивается.

– Скучал, – ухмыляется Свят. Давлюсь чертовым воздухом, когда он смотрит на Ю. Рука дергается, впиваясь в сухой бок Киры, о которой я попросту успел, на хрен, забыть. – По своему Ангелу скучал.

– Ясно, – толкаю, дублируя свою самую широкую улыбку.

– Звонил тебе утром.

– Реал? Не заметил пропущенного, – вру с чистой совестью.

– Заеду завтра?

– Да, давай. Мама будет рада, – выдаю на одном, черт возьми, дыхании. – А сейчас всем адьес, мне пора.

Ни на кого из них больше не смотрю. Просто тупо сваливаю.

Рассчитываю после душа хорошенько накидаться и вымыть, наконец, из головы мысли о том, чем счастливые голубки занимаются дома. Но, к своему величайшему удивлению, обнаруживаю обоих в спортивном баре при стадионе. За нашим, мать вашу, столом.

Внизу моего живота что-то, к херам, сгорает. В груди и вовсе образуется сквозная дыра, потому что озверевшее сердце сжирает все. Даже мою черную душу.

Но я, блядь, смеюсь, едва пересекаемся взглядами с Ю.

Как мне забыть то, что на прошлых выходных она сидела так же рядом со мной, когда встречались с Тохой и остальными? Как забыть, что точно так же, как сейчас Усманов, держал ее за руку я? Как забыть, что была, как ни крути, моей?

В моей голове, блядь, была!

Дойти до стола мне не дают. Дорогу преграждают два быка из команды, которую мы минут сорок назад раскатали по арене.

– Проблемы? – свирепо выступаю я и, не дожидаясь предъявления претензий, хватаю за спинку близко стоящий стул, подрываю его в воздух и с грохотом огреваю первого.

Девки даже запищать не успевают, как он приземляется.

Хватаю второго за грудки, чтобы влупить со всей дури головой в шнобель между «кустов», когда в образовавшемся шуме с яростными матами и звоном битых бутылок подтягивается целая толпа. Моя команда и команда противников. Плюс успевшие нахерачиться болельщики. И вот тогда завязывается по-настоящему жесткий махач.