Это всё ты

48

Вот и все объяснение. © Ян Нечаев

«Тебя, конечно, БОЛЬШЕ ВСЕХ!»

«Люблю…»

Вроде и был настроен благодаря своей неутихающей ревности против этого слова… Но в тот момент, когда Ю направила его на меня, обо всех сдерживаемых факторах забыл. Столько ответных чувств это признание подняло, что в сердце, мать его, тесно стало.

«Тебя, конечно, БОЛЬШЕ ВСЕХ!»

Ношу с тех самых пор эти слова в себе. Держу ближе всех остальных. Даже ближе непреложных истин, которыми наградили мать с отцом.

«…БОЛЬШЕ ВСЕХ!»

Не тешу гордыню. Конечно, нет. Дело не в ней. Другие чувства подкашивают, блядь, под корень, когда думаю о том, как высоко Ю меня подняла. Растекаюсь сиропом от своей собственной любви.

Передо мной Ю разделась до белья. Передо мной.

Видел, как трудно ей было это сделать. Конечно, видел. И сам своим реакциям удивился. Потому как, помимо ожидаемой похоти, жестко защемило все чувствительные струны от нежности.

Вот и сейчас… Щемит, мать вашу. Щемит до звона.

Ю содрогается и задыхается, разбиваясь в своем первом оргазме, а меня топит такой трепетной любовью, что у самого все физиологические процессы клинит. Проваливаюсь в затяжную амурную кому.

«Блядь… Наконец-то разрядил… Разлетелась… Дожал… Первый… И в этом первый… Перемахнули…» – такие мысли пульсируют в моем подсознании.

И льются они с нетипичным моему гребаному бруталу интонированием. Словно божественное, мать вашу, пение. Но мне ни хрена не стыдно. Член горит адски. Но ментально… У меня такое состояние, будто я достиг той самой нирваны, до которой так упорно бежал. Впервые за долгое время чувствую, что могу расслабиться, выдохнуть, замереть в моменте… Никогда, даже на пике собственного оргазма, не проживал ни таких ощущений, ни таких эмоций. Ничего подобного.

Получается, что этот оргазм – открытие не только для Ю. Для меня тоже, словно прозрение. Раскачка всех чувств. До тех размеров, о которых прежде не подозревал.

А потом… Ю падает со своего неба и начинает плакать.

Сердце сжимается. До микроскопических размеров, казалось бы, не способных вмещать в себе жизнь. Но, тем не менее, из эпицентра этой сверхмощной мышцы пульсирующими толчками выбивается та самая запредельная нежность. Расплываясь по груди, наполняет жаром.

Сам себе кажусь отяжелевшим. Поэтому, смиряя буйство плоти, скатываюсь на бок и увлекаю за собой Ю. Притягивая к груди, чувствую дрожь не только в руках, но и во всем остальном теле.

Юния и сама, сталкивая у плеча скрученные в кулачки ладони, жмется в мою гремящую грудную клетку с таким отчаянием, словно физически проникнуть внутрь пытается.

– Что теперь будет? – выдыхает, выплескивая со слезами не ожидаемый мной испуг, а глубочайшее потрясение.

Это ощущается так трогательно, что я просто не могу сдержать рвущийся из меня смех умиления. Он, конечно, приглушен и другими, не столь возвышенными чувствами, и не самыми чистыми помыслами, но в целом, как мне кажется, звучит ласково.

– В каком смысле, маленькая? – шепчу, успокаивающе растирая ладонью ее напряженную спину.

– Что ты обо мне думаешь? – бормочет отрывисто и замирает в ожидании «приговора», не находя ресурсов даже на слезы.

Толкаю еще один тихий и хриплый смешок, но лишь затем, чтобы иметь возможность выдохнуть и набрать в легкие новый кислород. Глядя на пламя в камине, чувствую, как собственный огонь рассыпает по телу искры. В горле и за грудиной собирается жжение, будто чего-то перченого хлебнул. А по венам летит густой хмель. В паху и вовсе горит так, что, мать вашу, есть риск испепелиться в прах.

– Я думаю, что моя девочка пиздец какая милая, – шепчу ей, выезжая на нежности.

Судорожный вздох, и руки вокруг моей шеи.

В кадык жарко бьются слова:

– Я не из тех, которые… Не из тех…

Не в характере Юнии кого-то осуждать. Вот и не находит она слов, которые чисто гипотетически могли бы оскорбить другого человека. Но внушенное ей стремление быть хорошей – это как болезнь, которая истязает и убивает ее настоящую.

Чую, долго нам лечиться придется.

– Не из тех, Ян…

– Я знаю, что не из тех, зай, – заверяю, понимаю, как важно унять ее боль.

Прижимаясь губами к волосам Ю и продолжая при этом поглаживать ее спину, жду, пока она полностью успокоится. Чувствую, как перестает дрожать и снова разогревается.

Съезжаю чуть ниже, чтобы инициировать зрительный контакт. Но Юния держит веки опущенными.

– Открой глаза, – шепчу, покрывая легкими поцелуями ее пылающее и соленое от слез лицо. – Открой, зай… Посмотри на меня.

Судя по натужным вздохам, чтобы сделать это, Юнии приходится реально недюжинную силу приложить. Ободряюще улыбаюсь, когда она, наконец, справляется. Хотя самому в этот момент не легче. Столько всего рассекает за грудиной, что дай себе волю, не знаю, на чем бы остановился: заскулил бы или зарычал.

– Зачем ты это сделал?.. – лепечет Ю все так же печально, но глаза при этом горят не только от смущения.

– Чтобы ты перестала этого бояться, – повторяю сделанные ею акценты.

– Я… Все равно… – растерянно бормочет она, все еще не понимая себя. – Ян… Мне так стыдно… Ужасно стыдно!

– Прекращай, зай, – тихо проговариваю я. – В удовольствии ничего постыдного нет.

– Не знаю…

– Я знаю, Ю.

– Моим телом словно бы неведомая сила управляла!

– Это был я.

– Ян, – стонет возмущенно, когда я смею рассмеяться.

– Ладно, не только я, – вздыхаю, возвращая себе серьезность. – Твоя женская сущность отозвалась на мою мужскую, понимаешь? – сам не знаю, откуда берется такая формулировка. Просто ударяет в голову, и я выдаю. Тонко чувствую то, что она думает, добавляю немного громче и отличительно тверже: – Это не какой-то там демон, Ю. Это не разврат. Не конец света. Это природа. Это любовь, Ю. Это синхрон. Мы спелись, понимаешь? Мы, блядь, наладили идеальную связь.

– Боже, Я-я-ян… – издает какой-то звук, по которому понять невозможно… То ли это смешок, то ли все-таки новые всхлипы. – Ты такие вещи озвучиваешь… Мне о таком даже думать стыдно!

– Это пройдет, – обещаю ей. – Мне из-за тебя когда-то тоже было стыдно, – привожу себя в пример.

– Когда?

На это любопытство не могу не усмехнуться.

– Когда ты думала, что я тебя презираю, Ю, – глядя ей в глаза слегка жмурюсь. Воспоминания ослепляют. – Ты вся дрожала от страха и задыхалась, когда я оказывался рядом…

– Не от страха… Не только из-за него… – поправляет, краснея. – Уже говорила.

– Да, – улыбаюсь. – Но я же тогда думал, что ты меня боишься… И… В общем, меня твои реакции возбуждали. Я пиздец как стремался и жутко злился.

– А потом?..

Смеюсь.

– А потом привык и позволил себе кайфовать.

– Ты… – толкает и замолкает.

– Продолжай, – прошу как можно осторожнее, опасаясь спугнуть.

– Ты точно не думаешь обо мне плохо? – тарабанит на одном дыхании, пронизывая лихорадочными переживаниями.

Сердце в который раз сжимается. И в этот раз боль реально невыносимая. Сглатываю, прежде чем заговорить, с трудом двигая губами, но при этом ими же, ради Ю, улыбаясь.

– Как я могу? Знаешь сколько меня самого это мучило? А сейчас я счастлив. Клянусь, зай.

– Счастлив? Из-за чего? Ты же… Ты не… – запинается, громко сглатывает и дышит так, что по всем, блядь, нервам проходится. Оглушает своей чувственностью. – Ты не получил удовольствие?

– Я счастлив, что доставил удовольствие своей девочке, – задвигаю, наслаждаясь жарким смущением Ю. Она, конечно, быстро опускает веки. Но в целом не возражает. – Это, оказывается, больший кайф, чем самому отстреляться.

После этих слов крайне деликатно придвигаюсь, чтобы прижаться к горячим губам.

– Ты такая сладкая… Торчу от тебя пиздец как сильно…

Юния отвечает, но скованно. Потому я призываю себя к терпению и даю ей свободу.

– Погладь меня.

И я, конечно, глажу. Долго и с удовольствием.

Вспоминаю, как отец учил не быть мудаком – не срываться сразу после близости в дальние дали, полежать с девочкой, приласкать уже без вектора на секс. Хах. Ну, я, конечно, не внял. Был мудаком. Вынимал и уходил. До Ю. Сейчас не просто сам хочу лежать с ней в обнимку. Стремлюсь к тому, чтобы она чувствовала себя защищенной, желанной и любимой.

– Ян… А как ты… – созревает разомлевшая в моих руках Ю на новый вопрос. – Ты по характеру очень стремительный… Реактивный ты… Но со мной тактичный, нежный и терпеливый… Если честно, я поражена… Покорена, Ян… Как?.. Объясни…

– Ты моя девочка, Ю. Вот и все объяснение.

– Мм-м…

– Непонятно?

Едва заметно мотает головой.

– Непонятно…

– Я хочу тебя. Зверски, Ю, – извещаю, заставляя ее пылать и задыхаться. – Безусловно, мне рвет крышу, когда я улавливаю ответные сигналы, когда я целую тебя, когда обнимаю, когда вдыхаю твой запах… Блядь, да просто когда смотрю на тебя! Но… Зай… – несколько раз натужно вздыхая, выдаю свой истинный надрыв. – Ай лав ю, помнишь? АЙ. ЛАВ. Ю.

Ее глаза увлажняются. Дыхание срывается. А голос, когда она отражает мое признание, дрожит.

И снова мы целуемся. И снова без фанатизма. Нежничаю с Юнией как никогда старательно. Только когда чувствую, что полностью расслабляется, отпускаю в ванную. Она там чертову кучу времени проводит, я терпеливо жду.

Немного борзею по дороге домой. Всему виной тоска из-за предстоящей разлуки. Ну и моя проклятая неизменная ревность.

Как не думать о том, что моя Ю пишет Святу? Эти мысли приобретают маниакальный характер.

– Ян… – взволнованно шелестит Ю и упорно спихивает мою руку со своего бедра.

– Прости, зай, – ухмыляюсь я. – У меня воспаление.

– Ах… Чего? Наглости?

– Хах. Нет. Трогательного синдрома.

Юния улыбается и с каким-то чарующим трепетом роняет ресницы на алые щеки. Только необходимость смотреть на дорогу дает мне возможность оторвать от нее взгляд.

Высаживаю, как обычно, между домами. Прощаемся сладко.

Но…

Меня вдруг догоняет какая непреоборимая поебень. Выскакиваю из машины и нагоняю Ю. Проглотив ее испуганный вздох, притискиваю к стене. Сжимаю ладонями лицо. Жадно поглощаю и без того истерзанные губы.

В расшумевшемся улье вспышками мелькают одуряющие меня кадры, как Юния лежала подо мной, как бурно вздымалась ее охренительная грудь, как она учащенно и рвано дышала, как беспорядочно дрожала, как чувственно постанывала, как робко двигалась навстречу, как фантастически ощущалась, какой мокрой и ароматной она была, что это не помогла скрыть даже одежда, как нежно она трепетала, как исступленно целовала, как отчаянно обнимала, как трогательно боялась и смущалась, как красиво она кончала…

Поцелуй получается страстным до дикости. Почти животным. Жгучим. Влажным. Настойчивым. Рваным. Торопливым. Неугомонным.

Но Юния все-таки отталкивает.

– Мне надо бежать… Пока, – последнее мне в губы произносит.

Хочет всего лишь чмокнуть, но я открытым ртом ловлю. Несдержанно засасываю.

После чего Ю убегает уже не прощаясь.

– Увидят, ну… – улавливаю, пока выдергивает ладонь.

Естественно, я переживаю, что переборщил. Пишу ей еще до того, как успевает подняться в квартиру – прослеживаю ее путь по вспышкам в окнах лестничной клетки.