Это всё ты

53

Я ведь первый в нее влюбился! © Святослав Усманов

«Юния больше не твоя… Теперь она моя девочка…»

Раздробленные бешеным пульсом слова больше часа гремят под стиснутым стальными кольцами черепом, но их смысл моя растерзанная нервная система принимать отказывается.

Происходит что-то странное, пугающе аномальное и адски мучительное.

Мгновение я понимаю, что потерял Юнию. Последствия этого осознания в виде сигналов боли разлетаются электрическими импульсами по всему организму. Активация ноцицепторов[15]. Освобождение определенных гормонов и веществ, которые заставляют мои кровеносные сосуды расшириться, а сердце – зайтись диким ходом. Боль очагами по всему телу. Настолько сильная, что буквально через секунду я со слезами, мычанием и стонами умалишенного ухожу в глухую оборону, отказываясь принимать суть случившегося.

Пропетляв в одуряющей лихорадке пару кварталов, останавливаюсь, когда чувствую тошноту. Тяжело дыша, упираюсь руками в кирпичную стену здания и наклоняюсь. Вязкая слюна, которой я позволяю вытечь изо рта, напоминает кровь. Нетрудно понять, откуда взялась – в борьбе со своим буйством незаметно искусал губы и щеки, даже язык. Кровь для меня мощный триггер. Я ненавижу один ее запах. А уж вкус… Меня рвет. Рвет бурно и бесконечно. С горечью не то что нутро выплевываю. Кажется, что тело душа покидает.

Но, увы, даже после этого опустошение и равнодушие ко всему, сука, миру являются непродолжительными. Физически ослабеваю, однако не настолько, чтобы отключиться. Отяжелевший от пота шерстяной свитер липнет к торсу и пробивается колючими ворсинками сквозь восприимчивую ко всем, блядь, раздражителям кожу. Обтерев снегом лицо, двигаю дальше. Дрожу и шатаюсь, но иду, потому как сохранять неподвижность невыносимо.

«Юния больше не твоя… Теперь она моя девочка…»

Нет, нет, нет… Я не могу это принять. Не могу!!!

– Молодой человек… Вам плохо? – притормаживает рядом со мной незнакомый мужчина. Один небезразличный из всей, мать вашу, гребаной толпы. Но меня это не то чтобы не трогает… Проходит по касательной. – Куда же вы? Могу я чем-то помочь? Замерзнете ведь без верхней одежды…

– Да похуй… – бормочу, едва ворочая языком.

И двигаю дальше. На звук прибывающих и отходящих поездов. Ума не приложу, почему он сейчас так манит. Никогда этот вид транспорта не уважал. Предпочитал самолеты. Ноги сами несут.

Полагая, что в центральном корпусе могу привлечь ненужное внимание, огибаю здание стороной. Перепрыгиваю металлическую калитку и направляюсь прямиком к железнодорожным путям.

Я влюбился в Юнию, едва увидел ее.

Тянулся день повышенного нервного напряжения – первый день школы. Мы с Нечаем, которого я знал, потому что в те годы наши родители не только дружили, но и вели общий бизнес, стояли во втором ряду общей массы зевающих семилеток, когда кто-то протолкнул мимо нас на передний фон мелкую девчонку с огромными белыми бантами, пушистыми кисточками хвостов и бездонными, блестящими от слез голубыми глазами.

Помню, как она обернулась, и меня будто молнией шарахнуло. Безотчетно сглотнув, я уже не мог оторвать от нее взгляда, хоть и потерял в этот же миг дыхание.

– Отнесешь дедушке букет, как только он закончит говорить, – прошептала ей мама.

– Я пойду одна? – залепетала Юния, заставив меня влюбиться и в свой голос.

– Конечно, одна. Ты уже большая девочка. Я с тобой не могу пойти. Ну, – засмеялась Валерия Ивановна, – выше нос, Ангел.

Девочка промолчала и даже кивнула, но на ее лице отчетливо читался страх.

– Ангел, – хмыкнул рядом со мной Ян. – Во, блин, дела! А похожа на дурацкий одуванчик. Подуй только, разлетится.

Юния зарделась и, опустив взгляд, принялась отчаянно кусать губы. Но они все равно задрожали, а из глаз по пылающим щекам покатились крупные слезы.

Строгий взгляд, которым Нечая попыталась остудить ее мама, не возымел никакого эффекта. Презрительно скривившись, он зевнул и раздраженно тряхнул букетом, которым до этого минут пятнадцать натирал носки своих туфель. А заметив, как побагровела Валерия Ивановна, вызывающе рассмеялся.

– Послушай, мальчик… – начала она, задыхаясь от негодования. – Где твои родители?

– А это, мадам, не ваше дело.

– Ах…

Что происходило дальше, я до сих пор не знаю. Потому как, едва дедушка Юнии зафиналил свое напутствие, я взял за руку Юнию и повел ее к нему. Пока мы шли, вся линейка аплодировала. Не нам, конечно, а Ивану Дмитриевичу. Но меня распирало от восторга, будто все это торжество только для нас с Юнией. Когда же, на обратном пути, она осмелилась мне улыбнуться, я потерял голову полностью и был уже весь ее.

И, естественно, я поверил в то, что и Ангел когда-то отдаст мне всю себя.

В первый же день уселся с ней за парту, нарушив уговор сидеть со своим лучшим, сука, другом Нечаевым. И потом… На протяжении одиннадцати лет я был с Юнией каждый гребаный день.

Я заботился. Я защищал. Я оберегал. Я успокаивал. Я поддерживал. Я развлекал. Я! Все я!

С Яном Ангел не находила общий язык. Он ее презирал, а она его боялась. Но я с упорством барана пытался их сдружить, потому как для меня оба были равнозначно дороги. И в какой-то момент мне это удалось.

Мать вашу, как я был рад тогда! Я, блядь, гордился собой, словно реализовал невыполнимую миссию. Ведь к тому времени наши с Нечаем родители разосрались, деребанили через суд общее дело и настаивали на том, чтобы и мы прекратили общение. По крайней мере, мои давили на это конкретно. Я подчиняться не собирался, но не мог знать, что говорят Яну, и как поведет себя он. Потерять его не хотел. Он давно стал ближе, чем друг. Я называл его братом, которого у меня никогда не было. Да, блядь, кроме него и Юнии у меня не было никого.

Потому и стало так больно и обидно позже.

Дружба наша не развалилась. Пережила войну отцов.

Но…

Буквально пару месяцев спустя я заметил, что между Яном и Юнией развернулась какая-то новая напряженная хрень, и, безусловно, пришел в ярость. Потому как эти чувства уже являлись не неприятием. Она смотрела на него так, как я хотел бы, чтобы смотрела на меня! Взволнованно и нежно, смущенно и влюбленно, отчаянно и страстно. А Нечай и вовсе… Он ее, сука, жрал глазами на полную! Никого, блядь, не стесняясь! Одно успокаивало, у Юнии такое наглое и интенсивное внимание по наивности вызывало стыд и страх.

Этим я и воспользовался.

Я не мог… Не мог допустить, чтобы она стала его девушкой!

Это было бы нечестно. Несправедливо. Неправильно. Я ведь первый в нее влюбился! Я! Я ходил за ней! Я был всегда рядом!

Тогда, в девятом, у меня впервые пропал аппетит и нарушился сон. Если с едой еще как-то себя заставлял через силу, то спать нормально никак не получалось. Мысль о том, что Ян решится на какой-то шаг, а Юния ответит ему взаимностью, доводила меня до безумия.

Я не мог… Не мог ее лишиться!

Поэтому, наплевав на все свои загноившиеся страхи и юношеское смущение, да, блядь, даже на принципы, сделал все, чтобы устранить соперника. Признался Нечаеву, как мужчина, что люблю ее и хочу в будущем сделать своей женой. Не мог быть уверен, что он отнесется к этому серьезно, поэтому добавил, будто Юния поделилась, что ей стало сложно с ним общаться. По сути, это тоже являлось правдой. Нечай это сам замечал. Озвучив, я лишь подтвердил его опасения.

Не скрою, какое-то время чувство вины терзало душу. Кроме того, мне самому не хватало Яна. Он же перестал приходить на футбольную площадку, на звонки и сообщения по паре дней не отвечал, в школе, если и появлялся, нас с Юнией сторонился. Однако позже я узнал, что Нечай не только от нас отдалился, а в целом пустился во все тяжкие, и успокоил себя, что дело не в том, что я сказал. Ян таскался по каким-то чиксам. Лично мне это его блядство дало дополнительное понимание, что я поступил разумно. Ведь он в любом случае долго бы не был с Юнией. Она бы надоела ему через неделю. Он бы ее ранил и бросил. В общем, мне удалось убедить себя, что я просто в очередной раз уберег своего Ангела.

А потом отца Нечаева арестовали. И он совсем пропал. Дед Юнии – наш классрук – катался за ним, пытался уговорить не бросать школу. Оставалось всего ничего до конца девятого класса. Но Ян ни в какую не соглашался. А позже будто между делом равнодушно обмолвился, что Алексей Николаевич – отец Юнии и наш директор – в первый же день после ареста вызвал его к себе в кабинет и пообещал выдать свидетельство об окончании, только если он избавит его дочь от «своего отравляющего присутствия в классе».

– Вероятно, после того, как разнесли эту хрень, будто мой отец убийца, ваша чертова трусиха боится меня еще сильнее! – выпалил Ян с очевидной горечью.

Я не стал его одергивать за то, как он охарактеризовал Юнию. Как не стал и разубеждать относительно ее чувств в отношении него. Честно признаться, сам на тот момент не знал, что она думает. Юния казалась ошеломленной событиями. Причем не только тем, что сделал Нечаев-старший, но и тем, что Ян бросил всех. Однако она не говорила об этом вслух. Никак не комментировала ситуацию. И о Нечае не спрашивала.

Первый раз я осмелился поцеловать Юнию на выпускном. Но в тот вечер она это не оценила – уперлась ладонями мне в грудь и, мягко отстранившись, загрустила. У меня оборвалось сердце. Едва справился с эмоциями. Да в принципе, мать вашу, с трудом до конца вечера досидел. Чувствовал себя не просто отвергнутым… Разбитым.

После выпускного пару дней не появлялся у нее. И тогда, как мне показалось, она испугалась.

– Я не хочу тебя потерять, – шептала со слезами, когда я пришел в себя и смог принять ее вызов.

– Я тебя тоже, Ангел.

– Мы можем увидеться?

Я бросил телефон и побежал к ней. А когда она вышла, рискнул испытать удачу еще раз. Она задрожала, но не оттолкнула меня. Не отталкивала больше никогда.

Но…

За два с половиной года отношений редкие короткие холодные поцелуи были всем, что я получал. Пытался ее расшевелить. А как это сделать? Если я целую, а она в ответ… Никакая. Думал, темперамент такой. Уважал за чистоту, хоть в душе порой и бесился. Надеялся, что с возрастом, когда получу больше власти, отогрею. Читал, что созревание у всех по-разному происходит, и возраст тут не показатель.

Казалось, что Юния сформировалась, но еще не раскрылась… Что все случится позже… Что все получится…

Она говорила, что любит меня. До последнего писала это, если спрашивал.

А я ведь параноил всю осень.

Господи, я почти не жил!

Чувствовал, что отдаляется… Чувствовал, что теряю ее… Чувствовал, что ничего не осталось… Принять не мог.

Мать вашу, да я и сейчас не могу!

Я не могу! Не могу! Не могу ее потерять!

Сука, мне ведь без нее не жить!

Я слышал про Нечая… Знал, что он постоянно рядом, тогда как я далеко… Понял, когда Юния солгала в мой прошлый приезд... Мучился от мысли, что они общаются регулярно… Сходил с ума, когда она подолгу не отвечала… Накручивал себя, что она сейчас с ним… Видел же, как они смотрят друг на друга… И, блядь, отрицал! Отрицал очевидное!

Даже когда поймал сегодня в больнице у подоконника, когда тревога забилась под ребрами зверем, когда подспудно стало обидно и больно… Я отмахнулся, потому что знал, что не выдержу правды!