Анонимные грешники

Глава пятнадцатая

Я просыпаюсь до восхода солнца, когда толстая рука Альберто пригвождает меня к кровати, как якорь. Его несвежее дыхание от виски щекочет изгиб моей шеи болезненными, ритмичными волнами. Каждая косточка в моем теле съеживается. Он всегда настаивает на том, чтобы лечь спать, обнимая меня, нашептывая мне на ухо грязные мысли и желания, в то время как его живот и выпуклость неудобно прижимаются к моей пояснице. Я всегда лежу там, неподвижная и безмолвная, пока он не засыпает, а потом выскальзываю из-под него и сворачиваюсь калачиком в углу кровати, становясь как можно меньше. Каким-то образом ночью ему удалось снова найти меня и притянуть мое тело вплотную к своему.

Меня подташнивает, и я знаю, что это не только потому, что вчера вечером я перебрала с джином и тоником. Выбираясь из-под тяжелых конечностей Альберто, я бросаю взгляд на часы на его запястье. Сейчас едва пять утра, а я все ещё не сплю, беспокойство и неуверенность бурлят в моих венах.

Остановившись в дверях, чтобы бросить осторожный взгляд на Альберто, я выскальзываю из комнаты и спускаюсь на кухню. Затем я наливаю себе стакан холодной воды из холодильника и прислоняюсь к раковине, наблюдая за первыми лучами света, пробивающимися над океаном через кухонное окно.

Я беспокоюсь, что сегодня не увижу своего отца. Черт возьми, я беспокоюсь обо всем. О том, что Альберто снова встречается со своим адвокатом, и о том факте, что я до сих пор не знаю, что он планирует. Прошлой ночью я была на задании выяснить это, но случайно… отвлеклась.

Делая медленный, глубокий вдох, я кручу шеей в стороны, но это никак не помогает ослабить напряжение в моей спине. Мне нужна разрядка. Тем не менее, единственная отдушина, которая у меня есть — это Анонимные грешники.

И, очевидно, сейчас это выходит за рамки дозволенного.

Сделав ещё один глоток воды, я смотрю поверх края стакана на океан. Ленивые волны набегают на берег и так же медленно отступают. Оно выглядит спокойным и невозмутимым, в то время как я взволнована и разгорячена.

С непристойной мыслью, проносящейся в моем мозгу, я выливаю остатки воды в раковину и бегу обратно вверх по лестнице. Вместо того чтобы повернуть направо, в крыло Альберто, я направляюсь налево, в свою гардеробную, и направляюсь прямиком к шкафу. Меньше чем через три минуты я спускаюсь по лестнице в спортивных штанах, под ними бикини, а под мышкой полотенце.

Пробираясь по дому, я поражаюсь царящей в нем тишине. Обычно вокруг всегда кто-то шныряет. По коридорам постоянно разносится шум — негромкое бормотание вездесущих охранников, горничные пылесосят несуществующую пыль. Сам Альберто, выкрикивающий требования пугливым официантам. Но этим утром спокойствие подобно глотку свежего воздуха.

Я почти сожалею о своем импульсивном решении в тот момент, когда выхожу из дверей патио и мои босые ноги погружаются в песок. Здесь холодно. Ледяной холод обжигает мои щеки, пробирается в рукава и за воротник. Но я заставляю себя не обращать внимания на стук своих зубов и тихий голосок в моей голове, говорящий мне заползти обратно в тепло дома.

Там для меня нет утешения.

Вместо этого я срываю с себя спортивные штаны, как пластырь, и бреду навстречу волнам. Приближаясь к береговой линии, я перехожу на бег, потому что знаю, что если сбавлю скорость, то остановлюсь, а если остановлюсь, то никогда не смогу погасить жар, разливающийся по моим венам.

Я задыхаюсь, когда вода достигает моих лодыжек. Чертовски близко к удушью, когда он прижимается к моей груди, образуя ледяной коготь вокруг моих легких и не давая мне делать ничего, кроме коротких, затрудненных вдохов. Это обжигает мою кожу, как обморожение, но я продолжаю идти, пока полностью не погружаюсь в воду и не борюсь с течением длинными, сильными гребками.

Именно мама научила меня плавать. Годы спустя она сказала, что ей было так горько, что моему отцу пришлось учить меня всему остальному — кататься на велосипеде, разводить огонь, строить укрытие из выброшенных дров, и она тоже хотела передать этот навык мне. Она отвела меня к озеру возле нашего домика, усадила в лодку и вывезла на середину воды. Прыгай, сказала она, прежде чем сложить руки на груди и выжидающе уставиться на меня.

Я рассмеялась. Мама была известна своим чувством юмора. Но когда она не улыбнулась, я поняла, что она не шутит, и паника начала охватывать меня, я потянулась за веслами, чтобы грести обратно к берегу, но она твердой рукой усадила меня обратно на скамью в лодке.

Прыгай, повторила она. Потому что, когда ты прыгаешь, ты обретаешь свои крылья во время падения.

Я взглянула на своего отца, который нервно топтался на берегу, сжимая в руках спасательный круг. Я проглотила страх, подступивший к моему горлу, сжала кулаки и прыгнула. Не потому, что я думала, что чудесным образом смогу летать, а потому, что я знала, что если я упаду и не смогу подняться, мои родители всегда будут рядом, чтобы спасти меня.

Я в долгу перед ними за то же самое. И хотя я не смогла спасти свою маму от рака, я чертовски уверена, что спасу своего отца от Альберто Висконти.

Когда мои легкие начинают болеть, я прекращаю плыть и переворачиваюсь на спину, позволяя волнам нести мое тело. Небо начинает бледнеть, превращаясь из темно-серого в светло-голубое, и мне интересно, как долго это продлится, прежде чем разразится дневная гроза.

Дыша низко и медленно, я на мгновение закрываю глаза и прислушиваюсь к крику журавлей, кружащих над утесами в поисках утренней добычи. Я понимаю, что улыбаюсь. Это приятное ощущение. Я чувствую себя свободной. Хотя я не могу сбежать с побережья, как всегда хотела, по крайней мере, мой разум может, хотя бы на несколько минут.

Безмятежность длится некоторое время, мой разум ясен, как небо надо мной, мое сознание невесомое, как мое тело в океане.

Но когда над Бухтой сгущаются темные тучи, вместе с ними приходят и мрачные мысли. Одна особенно мрачная мысль — Анджело Висконти.

Нет, нет, нет.

Но уже слишком поздно. Его образ появляется, полностью сформировавшийся, под моими веками. Я чувствую жар его тела, прижатого к моему, чувствую тяжесть его напряженного члена между своих бедер.

Итак, кого бы ты предпочла поцеловать?

Я стону, снова погружаясь под воду, но на этот раз удар холодной воды не помогает погасить жар. Это исходит из глубины души, жар, который начинается внизу моего живота и распространяется туда, где его быть не должно. И тогда я вспоминаю, как он прикусил зубами нижнюю губу, как его тяжелый взгляд опустился на мой рот. Жжение распространяется вверх, обратно по моему животу и сжимает грудь. Рассеянно мои пальцы скользят по ключице и под ткань бикини, затем касаются соска. Он твердый и чувствительный, и я вздрагиваю от возбуждения, перекатывая его между большим и указательным пальцами.

Держу пари, было бы ещё лучше, если бы он это сделал. Особенно с такими большими руками и толстыми пальцами, из-за которых сигарета кажется маленькой, как иголка. Бьюсь об заклад, у него грубые ладони и тяжелые прикосновения.

И тогда я задаюсь вопросом, что бы произошло, если бы в темноте прохода я правдиво ответила на его вопрос.

Тебя.

Я бы предпочла поцеловать тебя.

Моя рука скользит вниз по животу и скользит между ног. Там, внизу, меня покрывает другая влажность, она теплая и скользкая, и когда я погружаю в нее палец поглубже, все мое тело реагирует.

Что бы он сделал, если бы это единственное слово сорвалось с моих губ? Я представляю, как заостряется его квадратная челюсть, как темнеет взгляд. Одной рукой он прижимает меня к стене, другой хватает за подол моего платья и нетерпеливо тянет его вверх по моим обнаженным бедрам. Он не был бы нежным, и в глубине души я знаю, что не хотела бы, чтобы он был таким.

С шипением выдыхая воздух к небу, я провожу пальцем вверх по своему клитору и начинаю потирать его медленными кругами. Анджело Висконти прикоснулся бы ко мне совсем не так. Нет, я слишком сильно раздражаю его, чтобы он мог действовать медленно и мягко. Он отодвинул бы мои стринги в сторону и обхватил бы мою киску. Он не стал бы дразнить меня оргазмом, потому что такие мужчины, как он, так не делают. Он бы потребовал его своими длинными, толстыми пальцами.

Я прикусываю губу, просовывая палец в свою дырочку, представляя, что вместо этого он растягивает меня. Я двигаюсь на нем, прижимаясь бедрами к ладони, чтобы усилить трение, стремясь к разрядке, в которой я так сильно нуждаюсь. Мой затылок и уши всплывают из воды, когда я дрыгаю ногами, чтобы удержаться на плаву. Боже, как это приятно. Мои глаза распахиваются, как раз когда чайка проносится над головой, и когда мой взгляд снова падает на берег, я замираю.

На пляже стоит какая-то фигура. Мужчина. Элегантно одетый в темно-синий костюм и накрахмаленную белую рубашку.

Моя кровь холоднее, чем вода вокруг меня.

Нет, этого не может быть…

Но силуэт Анджело невозможно не заметить, он высокий и широкоплечий на фоне дома. Он смотрит прямо перед собой, ноги на ширине плеч, а руки засунуты в карманы брюк. Я достаточно долго смотрела на него, чтобы понять, что это определенно он.

Святой лебедь, святой лебедь, святой лебедь.

Когда соленая вода касается моих губ, я внезапно понимаю, что больше не плыву, и быстро размахиваю руками и дрыгаю ногами, чтобы удержаться на плаву. Какого черта он здесь делает? Он меня видит?

Конечно, он видит. Это первое правило, которому научил меня мой отец в походе: если ты видишь хищника, предполагай, что он тоже видит тебя.

Волна подхватывает меня и относит на несколько футов ближе к берегу, но я лежу на спине и брыкаюсь о нее, пытаясь уйти дальше в море.

Опустившись немного ниже под поверхность воды, я смотрю на него сквозь мокрые ресницы. Мои воспоминания о нем прошлой ночью окутаны покровом темноты, джина и никотина, что делает его крупнее, сексуальнее, страшнее. Возможно, то, как он заставлял кружиться голову и пульсировать клитор, можно было бы оставить без внимания, если бы он не заставлял меня чувствовать тоже самое при холодном свете дня. Между нами около сотни футов и океан, и все же, от одного его размытого очертания по моим венам пробегает жар, зуд, вожделение, а сеть нервов между ног просит надавить.

Один только его чертов образ лишает мой мозг всякого здравого смысла. Моя рука скользит обратно в трусики. На этот раз мне не нужно закрывать глаза, чтобы представить его, я просто смотрю на волны. На него во всем своем неприкасаемом сиянии. Я представляю, как он замечает меня, его взгляд темнеет, а кулаки срывают его костюм от Армани, когда он нетерпеливо раздевается, чтобы присоединиться ко мне в воде. Я представляю, как он выглядит под этой сшитой на заказ одеждой. Какие мышцы будут изгибаться и сокращаться на его спине, когда он поплывет, чтобы добраться до меня несколькими быстрыми, сильными гребками. Каким горячим и твердым кажется его тело, когда он прижимается к моему.

Ветер усиливается, и я стону навстречу ему, не сводя глаз с его внушительного силуэта на берегу. Затем моя рука снова становится его рукой, и он просовывает в меня один из своих толстых пальцев. Стенки моего влагалища восхитительно горят, когда растягиваются, чтобы вместить его, приспосабливаясь к его толщине и скорости. Его прикосновения грубые, но пространство между его шеей и плечами теплое — Боже, как хорошо от него пахнет — и я прижимаюсь носом к его влажной коже, чтобы ощутить больше, всю ее.