Анонимные грешники

Глава двадцать первая

Бальный зал в Visconti Grand Hotel такой же безвкусный, как и сам Альберто. Позолоченные портреты умерших предков, о которых я никогда не слышал, смотрят на меня сверху вниз. Центральный купол представляет собой имитацию картины Микеланджело в Сикстинской капелле, и золото блестит на каждой видимой поверхности.

У меня от этого болит голова. Просто ещё одна гребаная причина, по которой меня здесь не должно быть.

Повернувшись спиной к морскому порту, я прислоняюсь к открытым дверям патио, сминая пачку сигарет в кармане смокинга. Ещё не слишком поздно уйти. Я уверен, Альберто этого не заметит, он будет слишком занят, демонстрируя свою горячую молодую невесту любому старому ублюдку, который согласится его выслушать.

Горечь обжигает мне горло, и, несмотря на соленый холод, пробегающий по моим плечам, я начинаю сгорать.

Легкий удар по моей руке заставляет меня стиснуть зубы. Я лениво перевожу взгляд влево, натыкаясь на дерьмовую ухмылку Бенни. В уголке рта у него зажата сигарета, как будто он просто собирается выйти на улицу покурить.

— Ты становишься здесь завсегдатаем, cugino. Где два других мушкетера?

— У Рафа дела в Вегасе, а Габ… — я замолкаю, проводя языком по зубам. Габ заявился в мой пентхаус два дня назад, требуя ключи от дома наших родителей. С тех пор он был там, срывая обои и светильники, слушая рок-музыку, от которой у меня кровь идет из ушей. — Занят, — заканчиваю я.

Он издает смешок и выходит во внутренний дворик, чтобы закурить сигарету. Он протягивает мне пачку, но я качаю головой.

— Габ всегда чертовски занят. Ну что ж. Я уверен, что они будут на следующей.

Нахмурившись, я отрываю взгляд от банкетного зала и пристально смотрю на него.

— Что ты сказал?

Он делает длинную затяжку, затем указывает сигаретой в сторону гостей, разбросанных по танцполу.

— Это не первая вечеринка по случаю помолвки Большого Ала и уж точно не последняя. Я уверен, что Раф и Габ застанут следующую.

Раздражение проникает под мою кожу. Он, конечно, прав. Рори — не первая молодая, горячая штучка, в которую Альберто вонзил свои когти, и когда он добьется от нее того, чего хочет, она будет отброшена в сторону, а ее место займет следующая.

Он сумасшедший. Я сумасшедший.

— Эй, куда ты идешь?

Но голос Бенни уже стал шепотом на ветру. Повернувшись спиной к банкетному залу, я спускаюсь по ступенькам на пляж внизу. Быстро, по две за раз, направляясь дальше в тень, где золотые огни зала не могут достать меня. Когда бетон под ногами превращается в песок, я останавливаюсь и прислоняюсь к дереву.

Облачко конденсата слетает с моих губ, когда я тяжело выдыхаю.

Черт, я ненавижу это место. Я ненавижу Клан Бухты, и я ненавижу ее.

Особенно я ненавижу ее. Меня бесит, что она именно такая, как мне нравится: девушка, которая не отступает, когда я поступаю с ней по-своему. Я ненавижу звук, который она издает, когда мой ремень касается ее задницы. Я ненавижу оттенок красного, который приобретает ее кожа, и то, как это чертово кольцо сверкает у нее на пальце, когда удовольствие заставляет ее руки сжиматься в кулаки.

Я ненавижу, что «смотри, но не прикасайся» — жесткое и неизменное правило. Так и должно быть, потому что я знаю, что в тот момент, когда я попробую эти губы, любые из них, я ни за что не смогу вернуться в Лондон.

Я знаю, что мне придется остаться и бороться за нее.

— Господи Иисусе, блять, — шиплю я в темноту, хрустя костяшками пальцев. Я нахожусь на побережье больше трех недель и не могу сказать, укрепляет ли пребывание здесь стену, которую я воздвиг между собой и остальными Висконти, или Аврора смягчает холодную черную массу за ней.

Когда я смотрю на темное море, что-то справа от берега привлекает мое внимание. Инстинктивно моя рука тянется к задней части пояса, но обнаруживает, что там ничего нет. Я закрываю глаза, бормочу себе под нос ругательство. Видишь? Побережье издевается надо мной, заставляя меня снова стать типичным мужчиной мафии, тянуться за оружием, которого я больше не ношу, при одном только виде чего-то слегка подозрительного.

Мне нужно вернуться к залам заседаний и электронным таблицам, и чем скорее, тем лучше.

Напрягая свой пристальный взгляд, я сосредотачиваюсь на силуэте. Это девушка, сидящая на большом камне, поджав под себя ноги. Мое сердце бьется с удвоенной силой, и я провожу пальцами по подбородку.

Рори.

Меня охватывает легкое раздражение. На своей собственной гребаной вечеринке по случаю помолвки ей удалось ускользнуть незамеченной. Все эти придурки там, наверху, больше заботятся о шампанском и икре на золотых блюдах, чем о ее безопасности. На самом деле, держу пари, Альберто заметит, что она ушла, только когда напьется и ему захочется пощупать что-нибудь тугое.

Засунув руки в карманы, я иду по песку и останавливаюсь рядом с ней. Она кладет в рот палочку Big Red. Когда я слежу за ее вниманием к морю, я слышу ее спокойное дыхание.

— У тебя все ещё болит задница после сегодняшнего утра? — в моем голосе слышится беззаботность, как будто шлепать Рори по заднице — то, чем я с удовольствием занимаюсь ежедневно. Как будто я не выдержал всего трех ударов ремня, прежде чем мне пришлось убираться оттуда к чертовой матери.

Как будто я не пошел домой и не дрочил в душе.

— Недостаточно.

Я ухмыляюсь ее попытке соответствовать моему безразличию. Это чертовски восхитительно, когда она пытается вести себя невозмутимо, потому что язык ее тела всегда выдает ее.

Итак, я считаю, что она блефует.

— Тогда, возможно, в следующий раз мне придется отшлепать тебя сильнее.

— Святая ворона, — шипит она. — Анджело, следующего раза не будет на.

У меня сводит челюсти, потому что я знаю, что она права. Конечно, она права — она невеста моего дяди, а я живу за океаном.

Наконец, я осмеливаюсь взглянуть на нее и тут же жалею об этом. Она раздражающе красива, именно такая, какой я и предполагал, она будет в ночь своей помолвки. Ткань ее красного платья ниспадает на камень, на котором она сидит, а ее длинные светлые волосы тугими спиралями ниспадают на плечи. Ее пристальный взгляд встречается с моим.

Моя грудь сжимается.

— Почему ты так на меня смотришь?

Тихо пыхтя, я качаю головой.

— Ты снова с кучерявыми волосами.

Даже в лунном свете я вижу, как краснеет ее кожа.

— Да, Альберто был не слишком доволен этим.

— Хорошо.

Под жаром ее растерянного взгляда я снимаю пиджак и набрасываю ей на плечи. Она замирает, широко раскрыв глаза, затем плотнее натягивает ее на себе, пряча легкую улыбку за тканью лацкана. Блять.

Не говоря ни слова, я опускаюсь рядом с ней и достаю из кармана пачку сигарет. Я вытаскиваю одну и засовываю ее между приоткрытых губ Рори. Когда костяшки моих пальцев касаются ее подбородка, я борюсь с инстинктивным желанием прижать ее к себе. Пламя моей зажигалки отбрасывает мягкую тень на ее лицо, и когда я зажигаю кончик, она делает медленный чувственный вдох, который направляется прямо к моему члену.

— Расскажи мне какой-нибудь грех, Аврора.

Как только это слетает с моих губ, я жалею, что спросил. Каждый раз, когда я вытягивал из нее какой-нибудь грех, я надеялся, что это будет связано с ее распутством. Но если она расскажет мне об этом сегодня вечером, я могу пробить кулаком дерево. Нет, сегодня вечером у меня странное желание получить от нее что-то более глубокое. Я хочу знать, что происходит у нее в голове.

Она смотрит на меня сквозь облако дыма, грусть клубится в ее глазах. Между нами повисает долгое молчание, прежде чем она передает мне сигарету и откидывается назад, опираясь на ладони, уставившись в беззвездное небо.

— Моя мама умерла два года назад. Из-за рака. Это началось с небольшого пятнышка на ее легком, но распространилось на печень и мозг. Она боролась изо всех сил, но в конце концов врачи больше ничего не могли сделать, кроме как обеспечить ей комфорт. Итак, они отправили ее домой, — она сглатывает. — В гостиной установили полноценную больничную койку, и медсестры приходили дважды в день ухаживать за ней. Когда медсестер не было рядом, у нее был этот зуммер, на который она могла нажать, так что мы с отцом всегда знали, если ей что-то нужно. Так вот, однажды ночью он сработал. Я вскочила с кровати и побежала в гостиную, чтобы проверить, как она. С ней все было в порядке, на самом деле, она выглядела самой живой из всех, кого я видела за последние недели, — добавляет она с мягким смехом. — Она нажала на звонок только потому, что хотела поговорить со мной. Она хотела, чтобы я ей кое-что пообещала.

Моя спина напрягается, когда она придвигается ближе ко мне. Кладет голову мне на плечо. Я ненадолго закрываю глаза и сглатываю комок в горле. Я должен сказать ей, что это считается касанием, но я этого не делаю. Вместо этого я выпаливаю: — Пообещала ей что?

Ее макушка касается линии моего подбородка, и когда она говорит, я чувствую ее мягкое, горячее дыхание на своем горле.

— Что я никогда не выйду замуж ни под каким предлогом, кроме любви, — она прислоняется ко мне. Желание обхватить ее руками и прижать к своей груди всепоглощающее, поэтому я отвлекаюсь, глубоко затягиваясь сигаретой.

— В ту же ночь она умерла во сне.

Я опускаю голову на ее макушку, поворачиваясь, чтобы вдохнуть аромат ее вишневого шампуня.

— Мне жаль, — бормочу я, касаясь губами ее золотистых прядей.

— Я всегда думала, что сдержу это обещание. Никто никогда не думает, что выйдет замуж по чему-то, кроме любви, верно? Но, чувство вины появилось после того, как я подписала чертов контракт с Альберто. И неважно, сколько раз я звонила на вашу горячую линию, я так и не смогла избавиться от ужасного чувства, что подвела ее, — она втягивает воздух, затем прерывисто выдыхает. — Вот почему мы не можем продолжать в том же духе, Анджело. Рано или поздно он узнает, и когда это произойдет, он убьет меня и все равно сделает с Заповедником все, что захочет. Нарушение моего обещания, данного маме, не может быть напрасным.

Он все равно убьет тебя.

Некоторое время мы сидим в тишине, передавая сигарету из рук в руки. Начинается прилив, волны теперь мягко разбиваются о скалу, на которой мы сидим. Над нами духовой оркестр врывается в акустическую версию песни Стиви Уандера «Isn’t She Lovely». Радостные возгласы и смех разносятся по ступеням и сквозь деревья, и к тому времени, когда они достигают тишины берега, они звучат зловеще.

Когда вода покрывает песок вокруг нас, я засовываю сигарету в рот и наклоняюсь, рисуя линию на мокром песке.

— Вот.

Рори опускает на нее взгляд.

— Что это?

— Линия на песке.

Ее рот подергивается.

— Верно, и мы не можем пересечь ее.

Волны накатывают обратно, лениво омывая линию и размывая ее.

— Я знаю, каково это — подводить свою маму.

Заявление легко слетает с моих губ, прежде чем я успеваю его остановить. Рори выпрямляется, пронзая меня любопытным взглядом.

— Правда? — шепчет она.

Чувствуя тяжесть, нарастающую под моей грудной клеткой, я откидываюсь назад, опираясь на локти. Не остается незамеченным, как взгляд Рори скользит по моему торсу.