Анонимные грешники

Глава семнадцатая

Двадцатиоднолетняя невеста моего дяди, выходящая из моря в крошечном черном бикини — олицетворение искушения. Но ее рассказ о том, что она ласкала себя пальцами, наблюдая за мной на берегу?

Смертный приговор.

Черт возьми. То, как она просто стояла там. Мокрая насквозь и почти голая. Она была контрастом крайностей — тело, как у чертовой порнозвезды и мягкие карие глаза, излучающие невинность. На самом деле, притворяясь невинной. Хотя все, что я мог видеть, это ее светлые волосы и большие глаза, покачивающиеся над волнами. Я и не подозревал, что под ними она трахала себя пальцами. Я рад, что не узнал об этом тогда, потому что один ее вид заводил меня. Если бы она сказала мне, что ее киска все ещё не оправилась от оргазма, я бы ни за что не смог удержаться, чтобы не подхватить ее на руки, не затащить обратно в гребаное море и не устроить ей настоящий трах.

К черту семейный этикет.

Раф выключает радио. Перегибаясь через руль, чтобы выглянуть в лобовое стекло своей Model X.

— Мы правильно приехали?

Я отодвигааю все мысли о невесте Альберто на задворки своего мозга и поднимаю взгляд.

— Вишневый и яблоневый сады Бофорта, Коннектикут, — читаю я на большой вывеске, висевшей на воротах. За ними раскинулись холмы, испещренные красными, зелеными и оранжевыми крапинками, создающими впечатляющий пейзаж. — Габ выбрал это место?

Раф мрачно усмехается.

— Я удивлен не меньше твоего. Каждый раз, когда он выбирает место, мы обычно оказываемся в цементном подвале.

Я потираю свою бороду.

— Да, это очень не похоже на Габа. Это…

— Красиво, — заканчивает он, и хитрая ухмылка растягивается на его лице. — Я рад, что он наконец-то приобщился к театральности игры, — он бросает на меня косой взгляд. — Ты мог бы взять у него пример.

Анонимные грешники для Рафа — больше, чем просто игра, это гребаное шоу. Каждый раз, когда ему поручают выбрать место, куда привезти наших грешников, я знаю, что в конечном итоге мы окажемся в самых безумных местах. Колизей в Риме. Фьорды в Исландии. Он всегда хочет совершить убийство самым драматичным образом, на самом запоминающемся фоне. Что касается меня, то меня устраивает любое старое место, пока я могу использовать нашего грешника в качестве груши для битья. Каждая кость, которая хрустит под моим кулаком, каждый мучительный крик, срывающийся с их губ, снимает все больше и больше напряжения, накапливавшегося в течение месяца.

Быть хорошим — это стресс.

Габ другой. Он садист. Если бы это зависело от него, он бы не убивал грешника, он бы нашел новые и захватывающие способы мучить его как можно дольше. Он использовал бы их, как подопытных кроликов, тестируя на них новые дополнения к своему инструментарию, и не прекращал их мучения до тех пор, пока они буквально бы не сходили с ума от его психотического гнева.

Поэтому, когда я слышу шум двигателя, приближающегося к Тесле Рафа, коктейль из возбуждения и беспокойства вскипает в моей крови.

— Что, черт возьми, ты планируешь, Габ? — бормочу я, наблюдая в зеркало за тем, как он выходит из фургона.

Возбуждение, исходящее от Рафа, ощутимо.

— Ну погнали, черт возьми! — кричит он, выпрыгивая из машины.

Габ выходит из фургона и направляется к нам, как будто у него есть все время в мире.

— Доброе утро, — протягивает он и окидывает наши костюмы каменным взглядом. — Вы одеты не для охоты.

Раф смотрит на меня.

— Что?

Не говоря ни слова, Габ широкими шагами возвращается к фургону и возвращается с тремя винтовками, перекинутыми через плечо. Он ударяет одной в мою грудь, другой — в грудь Рафа.

— Охота. Это то, что делают настоящие мужчины.

— Ха-ха, — огрызается в ответ Раф. Но он поднимает винтовку к раннему утреннему свету и зачарованно изучает ее. — Черт. Что ты с ней сделал?

— Очевидно, модифицировал ее. Это всего лишь Barrett M107A1, но я снял оптический прицел и купил мощные патроны 50-го калибра.

— А по-английски?

Я поворачиваюсь к Рафу.

— Снятие прицела означает, что теперь нет видоискателя, который помогал бы повысить точность. А калибр 50 мм достаточно велик, чтобы размазать кого-нибудь по деревьям, — переводя взгляд на Габа, я добавляю: — Итак, ты хочешь, чтобы мы стреляли вслепую и пулей размером с гребаную гранату, — мои губы дергаются. — Ты псих.

Он поднимает руки в притворной капитуляции, ничего не выражая.

— Просто выполняю свою работу.

— И какую именно?

Габ пронзает Рафа тяжелым взглядом. Ни у кого из нас нет конкретного представления о том, чем Габ занимается. С тех пор, как он вернулся на побережье на Рождество в том году с огромным загадочным шрамом на лице. Все, что мы знаем, это то, что теперь он говорит по-итальянски лучше, чем мы оба вместе взятые, и каждый раз, когда мы его видим, у него новые боевые раны. Сегодня это фиолетово-зеленая отметина, расползающаяся по его глазнице, и глубокие порезы на распухших костяшках пальцев.

— Попробовать стоило, — бормочет Раф себе под нос.

Я киваю подбородком в сторону фургона.

— Он ужасно тихий.

— Да. Это потому что я уже повеселился с ним.

— Ради всего святого…

— Расслабься, — протягивает он, пресекая протесты Рафа. — Он всё ещё в боевой форме.

Он поворачивается и идет обратно к фургону.

— Встретимся в начале тропинки.

Мы стоим там и смотрим, как фургон скрывается из виду.

Я качаю головой.

— Он сумасшедший.

— Но почему? — Раф молниеносно говорит в ответ. — С каких это пор?

— Почему тебя это волнует? — я указываю на фруктовый сад позади нас. — Тебе это во снах снилось.

Но я знаю, что он чувствует. В конце концов, Габ — наш брат. Один из нас. Наша собственная плоть и кровь. И все же мы даже не знаем, где он живет и что он делает в те три воскресенья в месяц, когда его нет с нами. Он никогда не отвечает на звонки по мобильному. Мы просто отправляем ему смс, и он появляется.

Раф прикусывает внутреннюю сторону щеки, храня молчание, пока мы проходим через ворота и направляемся к началу тропинки. Это длинная дорога, посыпанная гравием, вдоль которой растут идеально подстриженные яблони. Вдалеке она переваливает через холм, на вершине которого гордо возвышается белый дом в колониальном стиле.

Воздух раннего утра мягкий, это совсем не похоже на вездесущую прохладу в Дьявольской Яме. Я засовываю руки в карманы брюк и задираю подбородок к ясному небу. Над головой кружат птицы: маленькие голубые с раздражающим чириканьем.

Бьюсь об заклад, Аврора точно знала бы, что это за гребаная птица. Вероятно, она использует его название, как ругательство.

— Чему ты улыбаешься? — резко спрашивает Раф рядом со мной.

Я возвращаю своему лицу выражение по умолчанию: безразличие.

— Просто не терпится поиграть.

— Это то, что мне нравится слышать.

Из-за деревьев появляется черный фургон. Он едет по дорожке в нашу сторону и паркуется у небольшого поворота примерно в сотне футов от нас. Проходит несколько секунд, затем Габ выпрыгивает наружу, ведя за собой нашего грешника. Рот заклеен скотчем, запястья стянуты веревкой. Габ маячит у него за спиной, как Смерть с косой, подталкивая его вперед. Они останавливаются в нескольких футах от нас.

Габ ударяет мужчину по плечу и, прищурившись, смотрит на нас сквозь резкий солнечный свет.

— Итак, ребята, добро пожаловать на охоту.

Грешник визжит и пытается вырваться из рук Габа, но тот только крепче сжимает его.

— Правила настолько просты, что даже вы, два идиота, можете им следовать. Филипп получает тридцатисекундную фору, а потом начинается честная игра.

Мой взгляд прикован к Габу, который что-то бормочет мужчине на ухо. Теперь он плачет, его рыдания приглушены скотчем, заклеивающим рот. В последний раз ударив его по спине, Габ подходит и встает рядом с нами.

Я бросаю на него взгляд.

— Ты ожидаешь, что он просто побежит прямо по тропинке?

— Угу.

— Чушь собачья. Он нырнет в деревья при первой же возможности.

Он выдыхает через нос.

— Я обещаю тебе, он побежит прямо.

Раф наклоняется вперед, чтобы получше его рассмотреть.

— Он выглядит немного старым. Надеюсь, эти ноги все ещё работают, потому что я хочу, чтобы он пробежал приличное расстояние, прежде чем мы начнем.

— Для тебя это не имеет значения, ты всегда дерьмово прицеливался, — насмехаюсь я.

Гнев вспыхивает в его глазах, когда он смотрит на меня, но вскоре оно сменяется намеком на озорство.

— Ставлю сто штук на то, что я попаду в него первым.

— Пусть будет двести, что ты этого не делаешь.

— Ставлю полмиллиона, что ни один из вас в него вообще не попадет, — вмешивается Габ, не отрывая взгляда от своей винтовки.

— Договорились, — говорим мы с Рафом в унисон.

Воздух густой, легкий ветерок доносит приглушенные мольбы мужчины.

— Тридцать, — внезапно, без предупреждения, гремит голос Габа. — Двадцать девять. Двадцать восемь. Двадцать семь…

Мужчина замирает, пока Габ ведет обратный отсчет. Бросив взгляд между нами троими, он, наконец, разворачивается и начинает убегать.

— Господи, держу пари, он никогда не бегал на легкой атлетике в старших классах, — бормочет Раф рядом со мной.

Он пошатывается, спотыкаясь о свои кроссовки в попытке убежать от нас. Думаю, я бы тоже не был в идеальной форме, если бы трое мужчин наставили на меня заряженные винтовки.

— Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать…

— Надеюсь, дела идут хорошо, брат, потому что я собираюсь нанести удар по твоему кошельку в самое больное место, — усмехается Раф, взводя курок и нацеливаясь на добычу.

— Семь. Шесть. Пять…

Время шоу. Знакомый прилив адреналина пробегает по моему позвоночнику, и у меня текут слюнки от осознания того, что я вот-вот испытаю кайф, которым буду наслаждаться несколько дней. Сосредоточенно стиснув челюсти, я готовлю винтовку, мой палец ложится на спусковой крючок.

— Три. Два…

В последнюю секунду мужчина резко сворачивает вправо, убегая к деревьям. В унисон мы с Рафом разворачиваем наши винтовки, чтобы последовать за ним, но Габ бросает свою на землю.

— Какой гребаный идиот, — рычит он, ударяя кулаком по воздуху.

Я резко разворачиваюсь к нему лицом. Озадаченный.

— Хм?

И тут меня оглушает взрыв. Чувствую, как его жар обжигает мне щеку. Я инстинктивно прикрываю глаза от жгучего желтого света и гравия, сыплющегося вокруг нас. В конце концов, все превращается в потрескивающий костер, густой черный дым лениво поднимается к безоблачному небу.

Я убираю руку от лица, и мы все трое стоим там, молча наблюдая за происходящим.

— Тупой ублюдок, — в конце концов выплевывает Габ. — Я сказал ему бежать прямо, — он переводит взгляд на нас, и на его губах появляется кривая ухмылка. — Что ж, похоже, вы оба должны мне по полмиллиона.

Раф моргает.

— Что?

— Держу пари, ни один из вас вообще не попал бы в него.

Я со свистом выдыхаю воздух сквозь зубы.

— Ты заложил дорожку взрывчаткой и сказал ему об этом. Ты думал, это заставит его бежать напрямик.