Анонимные грешники

Глава двадцать пятая

— В подвале гниль, в гостиной плесень, а одна из труб в прачечной лопнула, так что стиральной машины и сушилки пока нет.

Я перевожу взгляд с бумаг лежащих передо мной на Габа, стоящего в дверях старого кабинета нашего отца. Несмотря на то, что сейчас ноябрь и льет дождь, мой брат без рубашки и потный, выглядит как чертова модель из календаря Чиппендейла.

— Хорошо, что вся моя одежда только из химчистки.

Он закатывает глаза и отталкивается от дверного косяка.

— Конечно, принцесса, — ворчит он, направляясь обратно по коридору.

Я сдерживаю смех, возвращая свое внимание к контрактам, которые Ал, прислал мне по электронной почте за ночь. Я потратил все утро, обсуждая их и назначая встречи с юристами и финансистами на следующую неделю. Составление планов по возвращении в Лондон дает мне крайний срок. Я найду ублюдка, который убил мою маму, и уберусь с побережья меньше чем за семь дней, и уж точно до свадьбы.

Снаружи с трудом заводится двигатель. Нахмурившись, я встаю и подхожу к окну, глядя вниз на подъездную дорожку. Габ смирился с сыростью и гнилью, и теперь он возится с любимой машиной моего отца Firebird, которая почти десять лет простояла в гараже. Ему абсолютно наплевать на дождь, льющий по его голой спине. Он слишком занят, скорчившись под капотом, с фонариком в одной руке и грязной тряпкой, засунутой в задний карман джинсов.

На прошлой неделе Габ просто появился и сказал, что приедет помочь с ремонтом дома, как я его и просил. С тех пор он бывал здесь каждый день, занимаясь ремонтом и переездом, и в процессе убирая все следы пребывания нашего ублюдочного отца из дома нашего детства. Вчера вечером, когда я высадил Рори, я увидел, что коробка для сигар нашего отца выброшена на помойку, а сегодня утром стопка картин Джорджио Моранди лежала на полу у дверей патио, холсты были изрезаны.

Нашему отцу нравились эти гребаные картины.

Я засовываю руки в карманы и некоторое время наблюдаю за ним. Мои мысли возвращаются к вишневому полю в Коннектикуте, и слова Габа гремят у меня в голове.

Я знаю, что ты сделал.

Я не знаю, откуда Габ знает, что я убил нашего отца, или почему он поблагодарил меня за это. Но с другой стороны, в наши дни я многого не знаю о Габе. Например, почему, черт возьми, он одержим идеей переделать наш дом и чем ещё он обычно занимается вместо этого. Но сейчас я вижу его чаще, чем за последние годы вместе взятые, и он счастлив, как никогда ранее, так что я точно не собираюсь все портить.

Я поворачиваюсь обратно, окидывая кабинет холодным взглядом. Это единственная комната в доме, к которой Габ ещё не приступил, и когда я спросил его почему, его взгляд потемнел, и он проворчал: — Чёрт возьми, ты сам можешь это сделать.

Комната выглядит точно так же, как и десять лет назад. Такой же письменный стол из красного дерева и книжный шкаф в тон. Одни и те же рамки, заполненные одними и теми же фотографиями. Единственное отличие — толстый слой пыли, покрывающий шкафы, и темное пятно на ковре за письменным столом.

Именно в этом месте у моего отца произошло неудачное кровоизлияние в мозг.

Я медленно прохаживаюсь по комнате, огибаю письменный стол и останавливаюсь спиной к двери. Отсюда мой взгляд скользит поверх рабочего места и через окно, где крутой холм спускается вниз и встречается с городом внизу.

Все это должно было принадлежать мне. Что-то, чего я не узнаю, мелькает у меня в животе, но прежде чем я успеваю дать этому название, на площадку перед домом въехала машина.

Какого черта здесь делает Тор?

Собираясь выяснить это, я поднимаюсь по лестнице и выхожу на переднее крыльцо, как раз в тот момент, когда Тор по горячим следам пересекает подъездную дорожку, используя стопку папок в руке как зонтик. Проходя мимо, он хлопает Габа по плечу, прежде чем остановиться под крышей.

— Черт возьми, — ворчит он, вытягивая шею, чтобы заглянуть через входную дверь в фойе. — Это что, привет из прошлого? Ты пытаешься его перепродать подороже?

— Не-а. Мы воспользуемся им как ночлегом, когда будем приезжать в город. Меня уже тошнит от того, что твой брат живет по соседству в Visconti Grand.

— Да. Держу пари, Данте тоже надоело сталкиваться с тобой в лифте. Вот, — он прижимает к моей груди конверт из плотной бумаги. — Большой Ал хотел, чтобы я передал тебе это.

Я смотрю на конверт.

— Что это?

— Хрен его знает. С тех пор как ты избавился от Макса, я стал его новым помощником. Он заставил меня доставлять тебе документы и…

Хлопает дверца машины. Мы оба поднимаем глаза и видим, как Аврора выходит через пассажирскую дверь.

— …нянчится с его сладкой крошкой.

Мое сердце подпрыгивает в груди, и я незаметно пробегаю взглядом по ее телу. Господи. Какого хрена она делает в этой крошечной юбке? Она едва прикрывает ее задницу. Чувство собственничества и похоти бурлят у меня под кожей, и мне приходится стиснуть челюсти, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица.

Тор поднимает на меня глаза, и наши взгляды встречаются. У него сводит челюсть, но он ничего не говорит о том, что видел на вечеринке по случаю помолвки.

— Куда вы направляетесь? — спрашиваю я, притворная беззаботность сквозит в моем тоне.

— Я везу ее на примерку платья.

— А что, клан Бухты планирует какое-то грандиозное мероприятие?

Он бросает на меня странный взгляд.

— На примерку ее свадебного платья, ты гребаный идиот.

Ком в моем горле становится ещё больше. Чтобы не сжать руки в кулаки, я вместо этого вскрываю конверт. Внутри находятся два документа, и по мере того, как я просматриваю их, мое хмурое выражение становится ещё более мрачным.

— Что? — Тор вытягивает шею, чтобы посмотреть на них. — Подожди, это что…

Я прерываю его, запихивая бумаги обратно в конверт и засовывая подмышку.

— Не твое дело, иначе ты бы уже знал.

Его взгляд становится жестче.

— Не выводи меня из себя, cugino. Это была заявка на получение разрешения на строительство в Заповедника Дьявола?

Лишь слабая толика облегчения мелькает во мне. По крайней мере, второго документа он не видел.

— Потому что я думал, ты уже сказал ему и Данте отвалить…

— Так и есть, — мои зубы сжимаются вместе. — И это было до того, как он убедил Аврору выйти за него замуж.

— В смысле? При чем тут это?

— Аврора выходит замуж за твоего отца, чтобы помешать ему строительство в заповеднике, — я наслаждаюсь замешательством, омрачающим его лицо, и киваю. — Конечно же. Ты не знал.

Он делает паузу, затем прислоняется к кирпичной кладке.

— Нет, я этого не знал, — бормочет он себе под нос, проводя большим пальцем по губе. — Я думал, что она такая же золотоискательница, как и все остальные.

— Нет. Она просто девушка с красивыми бедрами.

Он смотрит на меня снизу вверх, прищурившись.

— Большому Алу эта земля не принадлежит. Ты это владеешь ее.

— Ни хрена себе, Шерлок.

— Так почему же она думает иначе?

— Потому что твой отец — похотливый извращенец, который не может заполучить девушек того возраста, который ему нравится, без лжи и шантажа.

Его глаза сужаются, и я понимаю, что с моих губ сорвалось больше яда, чем нужно.

— Ты собираешься сказать ей?

— Нет, потому что тогда он убьет ее.

— Верно, — бормочет он.

Но я могу сказать, что это откровение выбивает его из колеи. Он осматривает двор и тихонько хмыкает, когда его взгляд останавливается на Габе.

— Это старый Pontiac Firebird дяди Алонсо?

— Да.

— Чувак, мне нужно получше его рассмотреть. В детстве я не мог его осознанно оценить.

Я тоже оглядываю двор, понимая, что нигде не вижу Рори из-за дождя.

— Куда она ушла?

Тор отталкивается от стены дома и трусцой спускается по ступенькам навстречу Габу. С озорной ухмылкой через плечо он говорит: — Она заметила ангар и пошла туда, — он тычет в меня пальцем, взгляд его темнеет. — Не делай ничего такого, за что мне пришлось бы отрубить тебе руку.

— Заткнись, Тор.

Дождь заглушает его хихиканье. Я проскальзываю вдоль дома к ангару. Я переоборудовал старый вертолетный ангар моего отца, когда расширял нашу частную взлетно-посадочную полосу, чтобы вместить мой самолет. Я прилетел на нем несколько недель назад и предпочитаю, чтобы он был доступен здесь, а не на коммерческой площадке.

Мне требуется пара секунд, чтобы заметить Рори, потому что она балансирует на гребаном крыле, заглядывая в кабину пилотов.

— У тебя есть желание умереть? — рычу я, подходя ближе. — Спускайся. Сейчас же.

Она смотрит на меня сверху вниз, ловя мой взгляд, пробегающий по длине ее загорелых ног к изгибу попки, виднеющейся под юбкой. Господи, Альберто, должно быть, сумасшедший, раз позволил ей выйти из дома в таком виде.

— Ты уверен, что хочешь, чтобы я спустилась? — она щебечет с застенчивой ухмылкой.

Я прикусываю язык и бросаю на нее предупреждающий взгляд. Когда ее ухмылка становится ещё шире, я забираюсь на крыло и обхватываю ее за бедра. Она ахает, когда я перекидываю ее через плечо, как пожарный, мой большой палец касается линии ее трусиков, пока я спускаюсь обратно на землю.

Тяжело дыша, она застенчиво смотрит на меня. Я стараюсь не обращать внимания на румянец, проступающий из-под её блузки, но это почти невозможно.

— Не карабкайся, как гребаная обезьяна, Аврора.

— А что, боишься, что я поцарапаю краску на самолёте? — щебечет она в ответ, сверкая глазами.

Я прикусываю внутреннюю сторону своей губы, слегка качая головой. Невероятно, чёрт возьми. Эта цыпочка действительно верит, что вчера она обыграла меня, поцарапав мою машину и заставив меня отшлепать её задницу так сильно, что она было ало-красного цвета.

— Не-а. Скорее, я беспокоюсь, что ты сломаешь ногу и не сможешь пойти к алтарю в субботу, — растягиваю я, свирепо глядя на нее.

Милая маленькая морщинка прорезает ее лоб, а то, как выпячивается ее нижняя губа, вызывает у меня желание прикусить ее.

— Пошел ты, — бормочет она, поворачиваясь на каблуках.

Прежде чем она успевает выйти обратно под дождь, я хватаю ее за запястье и разворачиваю так, чтобы она оказалась всего в дюйме или около того от меня. Так близко, что ей приходится вытягивать шею, чтобы встретиться со мной взглядом.

— И вообще, почему ты крадешься вокруг моего самолета? Это немного сложнее украсть, чем ожерелье, Сорока.

Она переминается с ноги на ногу, румянец темнеет на ее фарфоровой коже.

— Ты же знаешь, что это миф, верно?

— Что?

— Что сороки крадут блестящие вещи? Правда в том, что сороки очень боятся всего, что блестит. Конечно, они делают клады, но, как правило, это веточки и мелкие камешки, все, из чего они могут соорудить гнездо. Я думаю, что вся эта штука о блестящих вещах взята из европейского фольклора… — она замолкает, прищурившись, глядя на меня. — Почему ты так на меня смотришь?

Только сейчас я понимаю, что на моем лице глупая ухмылка.

— Например, как?

— Как будто… — она сглатывает. Опускает глаза к моим губам. — Как будто ты хочешь поцеловать меня.

Потому что все, о чем я, блять, думаю, это как заявить права на эти губы, даже когда они говорят всякую чушь о птицах, на которых мне наплевать. Не обращая внимания на жар, разливающийся по всей длине моего члена, я дергаю подбородком в сторону двери самолета.