Ни живые, ни мёртвые

— Тогда почему же мы учимся в его замке, а некоторые даже почитают его? — засомневалась я, вспомнив, как ещё об этом недавно спрашивала Джейсона.

— Не было доказательств, — с горечью сказал мужчина. — Убийства происходили в разных городах, иногда на других концах страны. Не мог же человек сегодня быть в Карлайле, а уже завтра Брайтоне в те-то времена. И ещё устраивать какое-нибудь собрание в Лондоне или в Равенхилле между двумя этими действиями. Одного признания Рэбэнуса было недостаточно, ведь он не стал дальше ничего рассказывать. И тем более очень многие продолжали верить в его добродетельность. Конечно, провели суд и так далее, но его не признали виновным, хотя некоторые после этого случая стали считать его коварным злодеем.

— А что насчёт магии? — в памяти всплыли слухи и прочитанные за сегодня книги. — И параллельных миров?

Мужчина отвёл взгляд. Хотел спрятать эмоции, не выдать себя, увести тайну в могилу — всё что угодно, но не рассказывать мне ничего. Типичная ошибка людей: полагать, что обойдётся всё так просто и легко.

— Вот об этом я, к сожалению, ничего не знаю.

И ведь наверняка знал, упырь. Врал и даже не краснел, сволочь. Отчего-то эта явная ложь вогнала меня в злобно-торжествующее состояние: когда вроде и раздражаешься от тупости человека, но в то же время хотелось как можно дольше поиздеваться.

— Я знаю, что ваши дальние предки состояли в свите Ворона, — раскрыла я свою козырную карту, довольная, как кошка.

Истинное наслаждение — наблюдать за растерянностью человека, чью тайну я разгадала так быстро и беспечно. И с чувством победителя манипулировать дальнейшей ситуацией, закрепить свою главную роль.

Тьфу, ни одного достойного противника.

Кроме Инграма Касса.

— Откуда вы..? — в глазах преподавателя стоял страх.

— Свои источники и свой ум, — не стала я, естественно, ничего ему рассказывать.

— Только не говорите никому, прошу...

О Нюйва, именно этих слов я и ждала. Молитва о пощаде после жестокого удара — услада для ушей.

— Тогда ответьте на несколько моих вопросов.

Мистер Фиделибус сбивчиво кивнул, глазея на меня и с тревогой ожидая приговора. А в моей голове — внезапный хаос из тысячи вопросительных знаков. Уже столько всего исследовала, но так много неизведанного ещё впереди: что стоило узнать первым? Что приведёт меня к разгадке?

— По какому принципу была сформирована свита Ворона? — решила я начать с самого меня волнующего.

— Это были ближайшие верные слуги Рэбэнуса Донована, — мужчина чуть успокоился, точно опасность миновала. — Мои предки дружили с ним ещё в институте, поэтому и попали в свиту. Кто-то сблизился с ним в его клубе, другие из власти, третьи из иных областей. И все они горели весьма... странной идеей.

— О магии, я так понимаю?

— И мирах, вы верно поняли, — преподаватель нервно сглотнул и протёр лоб салфеткой. — Рэбэнус и до этого иногда высказывался о своих революционных и нетипичных идеях, но лишь совсем немногие с ним согласились и ещё меньше поддержало. Не знаю, почему Рэбэнус решил, что магия существует, как и параллельные вселенные, однако ему удалось это доказать своей свите.

— Он действительно нашёл источник магии? — я даже заволновалась, в нетерпении ожидая ответа.

Мистер Фиделибус чуть помедлил прежде чем сказать:

— И да, и нет. Наша с вами самая главная проблема в том, что никто из свиты Ворона не разглашал никаких тайн, а мои предки ничего информативного не оставили даже в письменном виде. Никто доподлинно не зафиксировал, что Рэбэнус или кто-либо ещё смог управлять магией. В наших современных реалиях это вообще звучит дико.

— Вы знаете, кто конкретно состоял в свите? — спросила я, вспомнив, что среди портретов видела и фамилию Готье.

Мужчина замялся:

— К сожалению, нет. Как и всё остальное, это тоже держалось в строжайшем секрете.

— Тогда что с ними всеми стало? Как сложилась их история?

— Точно не известно. Могу лишь сказать, что ни свиты, ни самого Рэбэнуса не видели после пожара в Равенхилле 1846 года. Очень многие считают, что все они погибли в тот день.

Я читала об этом «дне ада», когда большая часть Равенхилла сгорела вместе с жителями. Быть может, как раз из-за этого так мало осталось информации о городе и о самом Рэбэнусе. Хотя не исключено, что тот специально всё поджёг, дабы замести следы. И столь жестоким и масштабным способом — весьма на него похоже. Либо же произошло нечто серьёзное: от мелкой ссоры до величайшей битвы. Но почему, зачем, кто? Слишком много неясностей. И если ни в книгах, ни даже у историков ничего точного выяснить не удаётся, то стоило начать искать ответы где-то ещё. Знать бы, где именно...

— А если... — Мантии. Темнота. Речь. Вера в зло. Скрытые лица... — они живы до сих пор?

— Это невозможно, — тут же отрезал мистер Фиделибус.

И это меня напрягло.

— Почему же?

— Прошло уже больше полтора века, — он говорил слишком строго. — Люди не могут так долго жить и тем более скрываться.

— А как же миры? Магия? Слухи? Секта?

Преподаватель покачал головой.

— Вы ведёте очень тёмные дела, мисс Вэй. Ни к чему хорошему это вас не приведёт.

А хотела ли я этого? Только зла и ждала.

Я вцепилась ногтями в свою руку. О, Си-ван-му... неужели я вновь погрязла в собственной тьме? Неужели снова забыла весь свет, доброту, тепло? Почему... почему я постоянно забывала о своём обещании, о разговорах с Джейсоном, о желании стать лучше? Только дала слабину в контроле — и мрак окутывал тут же, со всех сторон. Сколько бы ни старалась, сколько бы ни проводила над собой работы — казалось, всё бесполезно. Стоило хоть чуть-чуть забыть о цели, как загнивали доски той лестницы, ведущей к безоблачному небу, к которому я всё никак не могла приблизиться. Даже на ступеньку. Даже просто поднять ногу...

Ничего не ответив преподавателю, я села на своё место. Пусть думал про меня, что хотел, плевать. Мысли мы читать не умеем, так и зачем волноваться о том, что подумают о тебе другие? Куда больше меня тревожило собственное состояние: оно менялось. Часто, неожиданно, странно. И не понятно, в какую сторону. Я даже не знала, что ожидать от самой себя через секунду. Оторву кому-нибудь голову или брошусь в окно? Проявлю милосердие или совершу тотальную ошибку?

Что со мной?

— Bonjour, — Анна чёрной фигурой элегантно зашла в помещение и села рядом со мной. Но целоваться в щёки, как мы обычно это делали при встрече, не стала. — Ты не ответила на мой звонок.

Я быстро глянула в свой мобильный — и ведь точно, один пропущенный. Даже знаю по какой причине: почти каждое утро мы встречались возле фонтана, выкуривали по две сигареты и шли на занятия. Такой же ритуал, как французское приветствие. Но сегодня ни того, ни другого не свершилось — и тут только моя вина. Нападение кукол, бегство, новый труп, лаборотия Арни, портрет — столько всего произошло, что я попросту забыла об обычных вещах. А ещё и унижение перед Инграмом...

О Аоинь.

Вены ошпарил жгучий страх, сердце мучительно забилось в угол, горло сжалось от нехватки воздуха — ровно как тогда, когда Инграм чуть не задушил меня. И невыносимо, просто невыносимо осознавать, что я сегодня его вновь увижу. Почувствую запах табака и тумана, загляну в чёрные глаза и... утону в них. Безвылазно, беспощадно, бесконечно. Навсегда останусь там, точно никогда не видела ничего прекраснее тьмы.

Инграм — наркотик. Он чёртов наркотик. С утра ты стараешься слезть, а вечером уже бежишь за новой дозой. Сначала я думала, что смогу без него, но с каждой новой мыслью о нём хотелось закурить его любимые сигареты Pall Mall. Ха, как будто как в пошлых романах — но там можно надеется на счастливый финал, а в реальности приходилось докуривать горький фильтр и кусать губы в кровь, чтобы не думать о нём.

Об этом дьявольском Инграме Кассе.

Синяк на шее напоминал о жалости моих попыток. Уже поздно — мне не убежать и не спрятаться. Он найдёт, заманит, изнасилует. Он выиграл... выиграл меня — никогда непобедимую. И как бы сильно я его ненавидела за это, любила я его ещё сильней.

Просто слишком горда, чтобы в этом признаться.

Что за бред ? Что за болезнь? Как избавиться от этих страшных мыслей?

— Ma petit oiseau? — далёкий голос Анны напомнил о реальности.

«Будьте внимательны к своим мыслям — они начало поступков», — философия Лао-цзы окончательно меня отрезвила, и я стойко встретилась с мрачным взглядом серых глаз.

— Я сегодня вышла пораньше, поэтому не хотела стоять и мёрзнуть, — ответила я, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо.

— Хорошо, — холодно кивнула девушка. — Куда ты вчера ушла?

Воспоминания уже не были так страшны — и я соврала так складно, что сама бы поверила:

— Заказчику нужно было срочно забрать костюм, и я не могла его подвести, иначе бы потеряла клиента.

Однако мой ответ Анну никак не впечатлил: она просто отвернулась и задумчиво продолжила катать по столу снятое серебряное кольцо. Я долгое время её рассматривала, пытаясь понять, что в её внешности сегодня было не так. Пока внезапно не осенило: девушка выглядела... потрёпанной. Не идеально собранной и ухоженной, как кукла, а впервые настоящей. Чёрная помада легла слегка криво, точно руки дрожали при накрашивании губ; чёрное платье из-под коричневого пиджака выглядело немного помятым, а каштановые локоны были накручены не так привычно сильно, и я осознала, что никогда не видела Анну с прямыми волосами.

И такой... несчастной?

— Что-то случилось? — я не могла избавиться от ощущения, что подруге было морально тяжело.

— Моего отца убили, — пустым голосом обронила она.

Я уставилась на неё в полном шоке. Дорогое пальто, часы, пистолет как у Вильгельма, ключи от машины — нечто знакомое проскальзывало в образе найденного мной трупа. Жоэл Готье. И как я не догадалась, что это отец Анны? Но кто его убил? Зачем? И к кому конкретно он принадлежал, как сказал вчера Арни?

— Вильгельм нашёл его тело сегодня утром возле нашего дома, — машинально дополнила Анна, понимая, какие вопросы вертелись у меня в голове.

Инграм и Арни вновь подкинули мертвеца?

— А ты...

— Я не захотела оставаться в шумном доме, оплакивающем потерю, — прошептала Анна, до боли сжав в пальцах кольцо.

Мне хотелось задать множество очевидных вопросов: почему она не осталась дома и не оплакивала смерть отца? Зачем так отчаянно сдерживала свои эмоции? Как переживал горе Вильгельм? Но это не имело смысла сейчас. И не факт, что Анна ответит хоть на что-нибудь. Её потерянный взгляд блуждал по полупрозрачным занавескам, по картинам Джона Констебля и пустым стульям — ещё никто не пришёл на занятия. Мыслями она была далеко: внутри бездонных морей печали, между оголёнными рёбрами одиночества, среди тех, кто потерял лицо — безликая масса тоски.

Вина неожиданно захлестнула жгучим хлыстом: Анна наверняка хотела со мной поговорить сегодня с утра, если бы мы стояли и курили. А вместо поддержки она получила пустоту и безразличие — и даже не надеялась услышать от меня хоть что-то хорошее. И на какую настоящую дружбу я рассчитывала, если сама поступала так подло?