Ни живые, ни мёртвые

XXI: Ни рай, ни ад

Всякий, кто когда-нибудь строил новое небо, находил силу для этого лишь в собственном ададу.

Ф ридрих Ницше

И вновь кровать.

Подозрительная, но очень мягкая, я буквально тонула в подушке и в бесконечном одеяле, тяжёлым слоем согревающим от внешнего холода.

Уже до конца проснувшись, но ещё не открыв глаза, я прислушалась. Никого. Никто не звал меня, никаких шагов, шороха и звуков, лишь как будто вдалеке слышалось унылое завывание, точно где-то задувало в щели от сильного ветра.

Вздохнула — табак, лесной туман, чернила и одеколон. Мужской. И будто бы весьма знакомый...

Как и сама кровать.

Сжав в руках ножницы, я вытянула их в тот же момент, когда села на двуместной чёрной кровати.

Темнота не испугалась.

Измождённо вздохнув, я опустила руки и прикрыла веки. О Аоинь... я всё же уснула. Воспоминания по крупицам восстанавливали вчерашний вечер — абыл ли он именно вчера? — мы ещё долго разговаривали с Тинг обо всём и ни о чём, а затем до ночи молча наблюдали за маленькой китайской деревней и обитающими в нём духами. С малой надеждой я хотела увидеть знакомые лица, но к счастью или к сожалению, никого не встретила.

Не знаю, вынесла ли бы подобную встречу.

«Не засыпай» — постоянно твердила мне Тинг, когда белый лик луны озарил серебристым светом долину и отразился в лужах от утреннего дождя.

«Не засыпай» — и Тинг чем-нибудь в меня тыкала, ведь мёртвый к живому не мог прикоснуться.

«Не засыпай» — Тинг рассказывала мне всевозможные китайские мифы, хотя они вызывали куда больше сонливость, чем интерес.

Не засыпай...

И всё же я тогда заснула, сама не заметив как.

И чуть ли не сейчас тоже.

Вздрогнув, я резко выдернула себя из полудрёмы и с облегчением обнаружила, что находилась всё в той же полутёмной комнате. Не хотелось бы оказаться в очередном ужасе, ведь здесь было пока довольно неплохо: неизвестный мне картины, две колонны по углам, поддерживающие потолок с росписью звёзд, мраморный пол, чёрно-белые узоры которого скрывались под мягким ковром и извилистыми вазами. Здесь чувствовалась древность, смешанная с великолепием и собственным вкусом, красота добра и зла, соединённые в прекрасное целое.

Однако меня смутило окно: большое, с острым верхом, почти полностью прикрытое жаккардовыми шторами, вот только из-за них пробивался красный свет, который отбрасывал жуткие тени на хрустальную люстру. Плохое предчувствие усиливалось при каждом острожном шаге, пока я одним движением не раздвинула ткань в стороны.

И ахнула от зрелища.

Весь мир был абсолютно красным, с редкими чёрными пятнами в виде крестов, порхающих воронов и обугленных трупов, целыми горами валявшимися на мареновой земле. Адское пламя поднималось высоко вверх и тянулось к коралловому небу огромными клубами багрового дыма. Реки крови рассекали между исполинскими щупальцами осьминога, вырывающегося из расщелин планеты, точно из самого ядра. Ни солнца, ни луны, ни что-либо напоминающего привычный мир — сплошное пепелище, полное мёртвых тел, ужасов и огня. И лишь гигантский чёрный замок величаво возвышался посреди пустоши гибели, точно сам бог Смерти обосновался в собственном мире.

Это ад?

Увиденное гарью заползло в лёгкие и в сажу обмокло сердце. Поломанные ногти до скрежета вцепились в подоконник: я не хотела оставаться здесь ни секунды дольше. Необъяснимый ужас зашевелил волосами на затылке, паника раскалённой цепью охватывала горло.

Вселенная разрушена — вся, до основания.

Это знание взялось из ниоткуда: я просто чувствовала, что в этой преисподней не осталось жизни. Никакой.

Кто-то оказался настолько силён, что уничтожил всё.

— Мама! Мамочка!

Я стремительно развернулась всем телом ровно до того момента, когда кто-то охватил ручками мои ноги. Чёрные кудри пятилетнего мальчика щекотили обнажённую часть, но неудобство быстро прошло, когда он посмотрел на меня удивительно красивыми синими глазами.

Такими же, как у меня.

— И тебе доброе утро, воронёнок, — внезапное чувство любви опалило всё тело, и я не смогла не подчиниться ему: взяла ребёнка на руки и ущипнула его за пухлую щёку.

Тот громко заулюлюкал.

— Ты чего так рано проснулся, Равен? — понятия не имела, откуда знала, что сейчас утро и откуда знала имя мальчика, но меня это не волновало.

Все мысли занимала любовь и забота .

— Мне приснился кошмар, — сложил бровки «домиком» Рейвен. — Я испугался и прибежал к тебе.

— Но я не вижу ни одной слезинки на твоём личике, — я ещё раз дёрнула его за щёку и опустила обратно на пол.

— Я уже взрослый, чтобы плакать! — выпятил грудь ребёнок и забавно сжал кулаки.

Широкая улыбка сама расцвела на лице.

— Тогда что же тебе снилось?

— Надеюсь, не я в шутовском наряде. Представляю, как бы страшно это выглядело.

На глубокий бархатный мы вдвоём повернули голову: в помещение вальяжно вошёл отец ребёнка и по совместительству мой муж.

Рэбэнус Донован.

Угольные глаза выглядывали из-под кучерявых чёрных волос, вечно падающих на правую сторону, веснушки кляксами чернели на щеках и скулах, до волевого подборка тянулся тёмный свитер с высоким воротником: несмотря на царящее снаружи пекло, в замке всегда царил холод. Но только не в наших чувствах друг к другу.

Да, именно Рэбэнус разрушил не только вселенную, но и моё сердце. От льда.

— Папа!

Рейвен кинулся в отцу, и тот с распростёртыми обьятиями поднял на руки. После поцелуя сыну, Рэб нежно коснулся и моего лба: он был на голову выше, отчего возбуждал ещё больше.

— Извини, что я ещё не успела привести себя в порядок, — к горячей волне любви добавилось чувство лёгкого стыда.

— Ты красивая в любом случае, — искренне отозвался Рэб и вновь наклонился ко мне, чтобы поцеловать уже в губы, но тут Рейвен завертелся на его руках.

— Эй! Отпусти меня!

— Где твои манеры, воронёнок? — и всё же Рэб опустил ребёнка. — Надо сказать твоей няне, чтобы она строже за тобой следила.

— Как хочу, так и веду себя! — топнул ножкой мальчик.

— Ну прям весь в мать, — рассмеялся Рэб, и я на мгновение перестала дышать от изящности его смеха. — Но это хорошо и ты большой молодец, Рей. А теперь тебе пора на первое занятие по изучении наук. Мистер Диас уже заждался тебя.

— Откуда ты знаешь? — Рейвен с восхищением и лёгким недоверием уставился на отца.

Тот крепко сжал руку сына.

— Когда вырастешь, тогда и сам всё знать будешь, — уверенно кивнул он и пообещал: — Ты обязательно всему научишься.

— Давай, беги, — я потрепала Рейвена по волосам, и тот поспешно убежал.

Сильная забота об этом непоседливом мальчишке ещё не до конца улеглась, когда взгляд встретился с чуть нахмуренным, но прекрасным лицом мужа.

— Может, действительно стоит быть с ним построже? — задумчиво обронил он, больше обращаясь к самому себе, чем ко мне, но я всё же решила высказаться:

— Зачем? Хочешь сделать себе двойника? — я беззлобно усмехнулась и положила ладонь на сильное плечо мужчины. — Он не ты. И как ты верно заметил, Рей действительно во многом похож на меня. Но никто не исключает, что, когда он подрастёт, в нём проявятся и другие черты характера. Так что не вижу поводов волноваться.

— Как мне повезло с такой мудрой женой, — Рэб приобнял меня за талию.

— Да ты тоже вроде не глуп, — рассмеялась я, и заметила, каким счастьем наполнились его глаза цвета горького шоколада.

На несколько секунд мы прислушались к дыханию друг друга: всегда так делали, когда хотели достичь единения, понимания и привязанности.

Рядом с ним я не чувствовала ничего, кроме чистейшей любви.

— Можно тебя спросить? — вежливо поинтересовался Рэб, заглядывая в мои глаза.

— Конечно, дорогой, — мне удалось не закатить глаза от его порой чрезмерной воспитанности.

— Ты бы хотела... ещё одного ребёнка?

— Никогда бы не подумала, что ты так любишь детей, — ехидно промурлыкала я, медленно коснувшись его лопаток.

Но Рэб ещё не был настроен на продолжение: ему действительно нужно было знать.

— Я... просто волнуюсь. Не хочу, чтобы они страдали так же, как мы с тобой, — он тяжело вздохнул. — Это большая ответственность и жаль, что столь многие этого не понимали.

Пальцы убрали мешающие волосы и легли на чёткий изгиб его лица.

— Мы со всем справимся, обязательно со всем справимся.

Его лоб прижался к моему.

— Вместе?

— Вместе.

— Люблю тебя, — Рэб коснулся губами моего носа так нежно, точно тающее мороженое. — Так что, ты бы хотела..?

Мой поцелуй был согласием. Полный воли, надежности и желания — так, будто первый. Рэб отозвался сразу же: чуть нежнее ухватил за ягодицы, томно прошёлся языком по губам, судорожно вдознул запах фруктов и дождя.

Постепенно темп нарастал: поцелуй стал глубже, пальцы дразняще прошлись по спине, в волосы запустилась чужая рука и сильнее прижала меня к мускулистому телу. В нетерпении я совершенно грубо сняла с Рэба верхнюю одежду, пока он расправлялся с брюками, и накинулась на него с новой волной обжигающих поцелуев: грудь, шея, плечи, пресс — ни что не ускользало от всепоглощающего жара, полыхающего промеж лёгких. Тяга стала невыносимой — и мы рухнули на кровать, уносясь всё дальше в пучину страсти.

Перед глазами на пару секунд возникла темнота — это волосы прикрыли обзор из-за того, что Рэб стянул с меня пижаму. Его хищное лицо возникло в следующий миг — и повлекло за собой, в бездну греха, жажды похоти и разврата. Туда, откуда не было возврата — и первый стон пронзил душную тишину комнаты. Одеяло под обнажёнными телами смялось, локоны веером раскинулись по подушке, матрас заскрипел, вторя сбившимуся дыханию, шёпотам признаний и наслаждению поцелуев.

Это так красиво — стекающая по бледной коже пресса капелька пота и вьющийся тёмный локон, спадающий на висок.

Это великолепно — пухлые губы, оставляющие мурашки на тонкой шее.

Это божественно — не дуэль, а самый настоящий вальс, подчинение двух сломленных душ, скроенных заново друг из друга.

Это идеально — обладать всецело и утопать в чужом обожании.

Это на грани безумия — грех в первозданном виде наравне с ангельской кровью.

В его руках я — и это красиво.