Степь

I

Доржи взволнованно ходил по комнате из угла в угол, выкручивая, как бечевку, конец пояса.

Вчера пришла телеграмма. Вспышка чумы была накануне ликвидации, район обеззаражен, но одна из сестер, посланных на эпидемию, отказалась ехать на вторую зачумленную стоянку и сбежала из бригады.

Кто именно сбежал, в Ундурхане не знали, а Ботрин с остальными оставался еще в степи.

— Если она — позор! — вслух подумал Доржи. — Весь город засмеет! Чужих, скажут, посылал, а своя сбежала. Нехорошо!

Как-то боком промелькнула уродливая мысль — пусть бы лучше заболела, чем так. Но он сам выругал себя за малодушие.

В дверь постучали. Вошел секретарь Дамба. Стеснительно и неуклюже стащил с головы шапку. Доржи, не глядя на него, набивал трубку табаком.

— Ну, что ты так беспокоишься, аха? — огорченно спросил парень. — Ну, если даже она? Что ж тут удивительного, ведь девчонка все-таки. А там всем страшно.

— Эх, ничего ты еще не понимаешь! — с досадой отмахнулся от него Доржи. — Я хотел, чтоб она настоящим человеком была!

— Так ведь, аха, — нерешительно перебил его парень, — мало ли что бывает! Это ее первая поездка.

— Нет! — Доржи замотал головой. — Ты мал был, не понимаешь, а у нас в партизанах так говорили: «Кто из первого боя сбежал, тот никогда хорошим бойцом не будет».

Он вздохнул и потрепал Дамбу по плечу.

— Ну, ладно, иди! Позвони еще раз на почту.

Парень ушел. Доржи зарылся в бумаги, пробуя сосредоточиться на докладной записке председателя районного кооператива о количестве скота, закупленного для снабжения армии.

Над ухом зазвонил телефон.

После первых же слов Дамбы Доржи успокоенно перевел дыхание и уже деловито закивал головой на подробные сообщения ревсомольца.

— Хорошо! Она здесь? Попутной машиной приехала? Ну, пришли сейчас же ко мне. Я потом спать пойду. Устал… Да, да!

Повесив трубку, он облегченно вытянулся в кресле: Теперь его опасения ему самому казались нелепыми.

Конечно, бросила работу не Денсима, а другая, — сейчас он даже не мог вспомнить ее имени.

Янжима пришла, красная от смущения и страха, и молча оста ловилась в дверях. Отложив бумаги, Доржи оглядел с головы до ног ее — виновницу последних неприятнейших часов. Старался быть беспристрастным, но после нескольких фраз не смог сдержать досады.

Язвительно сказал:

— Что же это? Жалованье большое получаете, вон шелковый халат носите, а с работы бежите?

Янжима, всхлипывая, просила не увольнять ее из больницы. Доржи сердито покачал головой:

— В больнице Ботрин хозяин. А я бы вас за километр к медицине не подпустил. Идите!

Через четыре дня вернулась бригада. Грязная, похудевшая Денсима вечером пришла к Доржи. Сама перебивая себя, рассказывала о тяжелой поездке. Доржи, потягивая дым, смотрел на ее глаза, обведенные синевой усталости, и сама мысль о том, что Денсима могла бы не вернуться, показалась ему такой нелепой, что он невольно потянулся и похлопал девушку по плечу, как бы желая и осязанием ощутить ее присутствие.

Впервые за последние недели он проспал спокойную ночь.

На следующий день Дамба принес ему наспех отпечатанный на машинке протокол ревсомольского собрания. Ревсомол предлагал устроить в городском клубе торжественный вечер и премировать за ударную работу бригаду аймачной больницы.

Бригаду премировали в клубе. Большой зал был полон. Сидя на сцене, за столом президиума, Доржи, опершись головой на руку, разглядывал молодые лица, остриженные девичьи головы, яркую смесь зеленых, красных, оранжевых монгольских дэлинов и европейского платья. Кое-где темнели черные халаты китайцев. Протискиваясь в тесно набитом проходе, ему улыбался тоненький Джурумту, председатель китайского профсоюза.

Девушка во втором ряду, вынув из-за пояса маленькое зеркало, озабоченно приглаживала свою прямую жесткую чолку. К ней подсел парень, что-то сказал, и оба засмеялись. Доржи улыбнулся и открыл собрание.

С докладом о работе аймачной городской больницы выступил Ботрин.

Доктор говорил неумело, пожалуй, даже слишком коротко. Когда выступал, он всегда смущался и начинал путать монгольские слова. Кончил совершенно неожиданно и просто:

— Все очень хорошо, товарищи, а вот зелени у нас мало! Все песок да песок… Так вот, я думаю — надо озеленять город. Мы в больнице сто двадцать саженцев тополя посадили, и они все принялись, растут. А окапывать вот у нас некому. Так что, — он, замявшись на минуту, обвел глазами зал, — кто может, пожалуйте в воскресенье на субботник! В саду ведь все гулять будете…

Зал ответил ему смехом и громкими аплодисментами.

Перешли к бригаде. Пятерых членов ее аймак премировал поездкой в Улан-Батор на общереспубликанский праздник Надома. Кроме Ботрина, никто из премированных ни разу не видел Города красного богатыря.

Один за другим они выходили на сцену под шумные приветствия зала. Доржи каждому передавал почетную грамоту. Доктор Шувалова прочитывала аттестацию работников.

Третьей была Денсима. Выйдя на сцену и встретив сотни глаз, устремленных на нее, она смутилась. Узел ее гладких черных волос казался слишком тяжелым для маленькой головы. Улыбаясь, нервно пригладила руками виски. В зале хлопали. Денсима, смеясь и низко опустив голову, взяла от Доржи грамоту, поблагодарила и, прижав бумагу к груди, сбежала по ступенькам вниз. Ее синий халат мелькнул и затерялся в толпе.

Зал гудел, полный молодых, горячих голосов.

Со стены, из темной рамы портрета, на них — смотрели спокойные глаза Сухэ Батора.