Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Наконец, по слухам, в семье бытовала легенда о том, будто лису встретили Арсений Тарковский и Мария Вишнякова, когда в апреле 1932 года ехали в больницу, чтобы дать сыну жизнь.

И вот, находясь в Италии, режиссёр записал насколько предложений, по всей видимости, дополняющих известную ему затею: «Может быть, в конце, после того как они смотрят телевизор и видят выступление какого-то Capo[371], который говорит о начале войны, один из них убивает себя ночью, после чего выясняется, что это был художественный фильм, а не настоящая война».

В этой фразе уже угадывается «Жертвоприношение». И недаром в очередной раз Тарковский вспомнил об идее «Двое видели лису» в апреле 1978 года, когда он активно общался с Аркадием Стругацким. Именно Стругацкий будет работать над сценарием «Ведьма» — прообразом последней картины режиссёра.

Заметим, что впоследствии написанное Андреем в дневнике воплотится и во множестве фильмов других кинематографистов, читавших и перечитывавших записи мастера. Лисица, ведьма, как своего рода воплощение злого женского начала… Это напоминает не только о ленте «Антихрист» (2009) одного их самых страстных поклонников Тарковского, датчанина Ларса фон Триера.

Когда в 2013 году Ольга Суркова выставила на аукцион «Sotheby’s» свой колоссальный, прежде не публиковавшийся архив, включавший документы, рукописи, фотографии и аудиозаписи разговоров с Андреем, именно Триер через подставных лиц до последнего торговался против группы российских чиновников и меценатов. В результате стоимость коллекции взлетела до двух миллионов долларов[372]. Ларс неоднократно признавался, что не стал бы режиссёром, если бы не Тарковский, и посвятил своему кумиру фильм «Антихрист», в котором нашли отражение отдельные детали протосюжета «Двое видели лису», не попавшие в «Жертвоприношение». Название же, вероятно, отчасти инспирировано упоминавшимся выше сценарием.

Но вернёмся в Италию. Каждый день Гуэрра фонтанировал идеями. Андрея поражало, что, собчтвенно, в любой момент можно было приняться за любую из них. Режиссёр записал: «Тонино придумал сделать серию кинособытий на две-три минуты, разработанных Тарковским. Например: идёт дождь или снег, падение стакана с водой, тень на стене и так далее». Обращаем внимание, сколь характерные кинематографические жесты выбраны. Тогда же у дуэта родился план снять свои «Маленькие трагедии». Задумок было много, а времени в Италии нещадно мало. Ни Андрей, ни Тонино даже не подозревали, насколько.

Заметки Тарковского о здоровье носили разрозненный, но однообразный характер: то экзема, то простуда, то ангина, то грипп, то зубы болят. Подобные непрекращающиеся недуги были признаком перманентного стресса.

После завершения монтажа «Времени путешествия» требовалось перезаписать фонограммы, а также сделать ряд других технологических процедур. Работа над звуковой дорожкой откладывалась из-за забастовки на студии «FonoRoma». Стачки вновь вносили изменения в жизнь режиссёра.

У Гуэрры Тарковский познакомился с Ясем Гавронским — новым корреспондентом «RAI» в Москве, пришедшим на смену Деметрио Волчичу. Принимая во внимание намерения Андрея, добрые отношения с человеком, занимающим такую должность, стали необходимы для стабильной экстренной связи. Режиссёр частенько будет прибегать к помощи Гавронского, потому решение сразу их познакомить было в высшей степени прозорливым со стороны Тонино.

То, до какой степени планы Тарковского оформились на обсуждаемый момент, можно понять из записи от того же 22 апреля, в которой он отмечает, что стоит надавить на «RAI» и убедить их организовать подписание контракта таким образом, чтобы возвращаться в Москву ему уже не пришлось.

24 апреля соавторы пытались трудиться над сценарием, но режиссёр чувствовал себя плохо, и работу пришлось прервать. Андрей очень нервничал из-за «Ностальгии», написанное теперь казался ему никуда не годным. Так ли хороша идея, что Горчакова в финале убивают на улице? Тарковский ещё только начинал осознавать тот покой и умиротворение, которые царят в Баньо-Виньони. Представить себе уличную расправу возле бассейна совершенно невозможно. А ведь ясно, что главный герой должен погибнуть, причём именно там. Тогда, быть может, лучше он умрёт от сердечного приступа?

Их всех прошлых наработок было решено оставить четыре. Во-первых, «сумасшедших с лошадью» — эта сцена в фильм так и не попадёт. Во-вторых, «Мадонну дель Парто», однако даже она всё ещё находилась под вопросом. В-третьих, Баньо-Виньони, «но не из тех, которые на самом деле, а выдуманные. Только один бассейн, всё более запущено, интимнее, провинциальнее»[373]. На поверку же деревушка запечатлена в картине, как есть, и, признаться, когда гуляешь вокруг бассейна не в высокий сезон, создаётся впечатление, будто интимнее и провинциальнее это место быть уже не может. Правда, есть плацдарм в плане запущенности. В-четвёртых, режиссёр упомянул отель «Palma», но отказался от этой идеи уже на следующий день, потому не станем на ней задерживаться.

Обращает на себя внимание, что Тарковский хотел пригласить Джил Клейберг «на главную роль». Очевидно, имеется в виду Эуджения, которую в итоге сыграла Домициана Джордано. Клейберг не так давно «прогремела» на ведущих мировых фестивалях с фильмом «Незамужняя женщина» (1978), за работу в котором получила «Золотую пальмовую ветвь». Собственно, это был момент наивысшего успеха актрисы, её общепризнанно лучшая роль в долгой карьере, а снималась она шестьдесят лет.

Нельзя исключать, что изначально обратить внимание на Клейберг Тарковскому кто-то посоветовал, ведь лишь через месяц, 20 мая, он напишет, что посмотрел «Незамужнюю женщину»[374] и теперь уверен: никто лучше не сыграет его героиню.

Очевидно, приглашение американской звезды сулило множество проблем, одна из которых связана с патриотически настроенными продюсерами. Они потратили немало сил и денег на организацию работы советского режиссёра вовсе не для того, чтобы создать глобальный интернациональный проект. Это должна быть итальянская картина! И немного советская… Потому Клейберг даже не звонили, но Тарковский впоследствии ещё вспомнит об актрисе, чтобы пригласить её в «Жертвоприношение»[375].

Образ Джил глубоко запал в его душу, ведь выбранная в итоге Джордано демонстрирует как общие внешние черты, так и исполнительское родство с американкой. Эта аналогия кажется куда более неоспоримой, чем всякий раз упоминаемое сходство героини-переводчицы с картиной Данте Габриэля Россетти «Леди Лилит». Хотя, быть может, не столько Домициана похожа на Клейберг, сколько Эуджения — на Эрику из «Незамужней женщины». Обе героини оскорблены тем, что их чувства отвергаются возлюбленным. Правда, в американской картине это происходит при совершенно иных обстоятельствах: муж бросает жену, увлекшись молодой красоткой, тогда как интересы Горчакова далеки от эротики.

Обращают на себя внимание и следующие трогательные строки от 25 апреля: «Надо, видимо, завести особенную книжечку для записи замыслов — а то очень неудобно лазать по дневникам в поисках необходимых для работы записей. Здесь можно купить очень красивую тетрадь».

28-го произошёл едва ли не ключевой прорыв в работе над сценарием. Тарковский отмечает, что придумали «гениальную вторую половину, la candela[376]». Образ свечи будто бы собрал всё происходящее воедино, разрубил узел противоречивых причинно-следственных связей, разрешил сомнения по поводу того, как обрывается жизнь Горчакова. Возможно, соавторы вспомнили историю экскурсовода, встретившегося им прошлым летом в Отранто, Лечче или Остуни, во время автопробега по южному кольцу.

Режиссёр сетовал на то, что работа продвигается медленно и тяжело, уж очень высок был требовавшийся уровень совершенства истории. «Тонино сказал, это потому, что мы многого хотим. Конечно, многого», — отметил Тарковский.

Но вернёмся к географическому аспекту пребывания Андрея в Италии. Впрочем, на этот раз поездки по стране начались не сразу из-за скверного самочувствия режиссёра. 26 апреля он с трудом выбрался из своего 511-го номера отеля «Леонардо да Винчи» на виа Кола-ди-Рьенцо, расположенную в нескольких метрах, за углом. Там он помедитировал и постепенно пришёл в себя. Заглянул в кафе «Leroy» (via Colo di Rienzo, 87), где продавалось его любимое мороженое. Через два года[377], мечтая о приезде домочадцев в Вечный город, Тарковский будет представлять себе именно то, как они всей семьёй зайдут в это заведение.

27 апреля с Гуэррой и Терилли режиссёр отправился в небольшой городок Монтелибретти[378], расположенный в пятидесяти километрах от Рима. Удивительный аристократизм этого посёлка объясняется его историей и восходит к событиям II века до н. э. Тогда центральным зданием здесь была вилла тестя императора Коммода, которого звали Гай Бруттий Презент. С тех пор это место связано с его именем. Бывшая вилла трансформировалась в кастелло Брутти в XI веке. В XIV-м город отошёл клану Орсини, которые, как водится, построили собственный неприступный замок на месте прежнего. В XVII столетии тут уже правили Барберини. Именно тогда поселение начало бурно расти, а неподалёку возникла деревня пастухов. Монтелибретти также относится к местам боевой славы времён Рисорджименто.

Нужно сказать, Тарковского и компанию привела сюда вовсе не любознательность. Звукооператор Эудженио Рондани пригласил их посмотреть свой дом. Андрей записал: «Два этажа: кухня, ещё две комнаты и ванна. Обошлось ему всё в сорок миллионов. Дорого! И вкуса не хватило у них. Но „деревушка“ дивная, какие сады кругом!»

1 мая режиссёр был в посольстве на традиционном приёме по случаю дня солидарности трудящихся и, наконец, познакомился с новым главой советского представительства. Однако впечатления были испорчены столкновением с хамоватым журналистом газеты «Правда» в Риме.

Вечером того же дня Тарковский с Гуэррой ужинали у писателя Ренцо Россо[379], который вёл программы на телеканале «RAI». Важное и приятное знакомство, Андрей отзывается о хозяине дома крайне положительно. В очередной раз стоит отметить вдумчивую и нежную и заботу Тонино о друге: он продумал всё, и уже 12 мая Россо возьмёт у режиссёра интервью в преддверие Каннского кинофестиваля, куда «Сталкер» всё-таки будет отправлен.

А 3 мая произошло настоящее чудо. По дороге в Лорето Тарковского посетила следующая мысль: «Первый эпизод фильма в тумане. Madonna del Parto. Беременные женщины, как ведьмы, которые приходят просить Мадонну о благополучном разрешении и так далее. Туман, лежащий пластами вокруг церкви». То есть возникла идея первых сцен картины, отличающаяся таким уровнем художественного совершенства, который позволил ей «пережить» грядущие сценарные перипетии. Впрочем, воплощение на плёнке окажется столь лиричным, что сравнение просительниц с ведьмами выглядит излишне экспрессивным. С другой стороны, это слово, происходящее от глагола «ведать», «знать», в лексиконе Тарковского начисто лишено негативной окраски. «Жертвоприношение» подтверждает: его ведьмы — положительные персонажи.

Возможно, не последнюю роль в утверждении идеи с туманом и просительницами сыграло общее положительное впечатление от событий этого дня. Тарковский сам называет это чудом: «Мы были в Loreto, где Франко Терилли молился своему патрону — одному из покойных пап. В Loreto знаменитый собор (вроде Лурда), в середине которого находится дом, перенесенный из Назареи — дом Марии, где родился Иисус. Когда я был в соборе, мне показалось обидным, что я не могу помолиться в католическом соборе, не то что не могу, но не хочу. Он чужой мне всё-таки. Потом мы случайно попадаем в маленький приморский городок Portonovo, в старый маленький собор X века. И на алтаре я вижу вдруг Владимирскую Божию Матерь. Оказалось, что когда-то некто[380] русский художник подарил церкви эту копию, видимо, сделанную им. Подумать только! В католической стране совершенно неожиданно увидеть в церкви православную икону после того, как я подумал о невозможности молиться в Лорето. Это разве не чудо?»