Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Как такового, убранства в церкви нет: голые белые стены и лишь одна православная икона в окладе (см. фото 92). Её автор, о котором пишет Тарковский, известный русский художник Григорий Мальцев, большую часть жизни проживший в Италии, здесь и скончавшийся.

Мальцев происходил из крестьянской семьи, но довольно быстро проявил сначала склонности, а потом и мастерство в рисовании. Он был высоко оценён в Петербурге, учился у Репина, дружил с семьёй Нобелей, был вхож в их дом. Вне всяких сомнений, Григория ждала жизнь успешного живописца. В 1914 году он поехал в своё путешествие по Италии, как стипендиат Академии художеств, написал немало картин, подучился и уже собирался обратно, как вдруг грянула Первая мировая война, а за ней и революция… Возвращаться стало некуда, Мальцев понял это уже потому, что стипендия из Академии больше не поступала.

За границей он, в основном, писал иконы, причём не только в Италии, но и в США, Великобритании, других европейских странах, даже на Мальте. Много работал в Ватикане, за что был представлен папе Пию XI.

Упомянутая Владимирская Богоматерь была готова в 1944 году, хотя выглядит она, признаться, существенно старше. Заказчицей выступала некая римская баронесса, которая впоследствии подарила её церкви в Портоново. Сейчас икону может увидеть каждый, но в 1980 году храм был закрыт для свободного посещения. Услышав о том, что здесь есть православный лик, Тарковский начал сокрушаться, Гуэрра звонил в Милан, договаривался, чтобы открыли… По воспоминаниям Терилли, когда режиссёр вошёл и увидел эту работу, он побледнел и сказал: «Посмотрите на неё! Бог решил сделать мне подарок», — после чего попросил оставить его одного. С каким трудом группа уговаривала его войти в церковь Монтерки, чтобы посмотреть на «Мадонну дель Парто», но тут — противоположная история. Через пятнадцать минут Тарковский вышел и произнёс: «Я тоже получил свою Мадонну», — имея в виду, что его спутники помолились своей в Лорето.

Эта история разделила пребывание режиссёра в Италии на «до» и «после». Андрей будет часто вспоминать о ней, теперь он стал существенно более умиротворённым, хоть на ниве контракта и вызова семьи никаких положительных подвижек не наблюдалось.

В ночь с 3-го на 4 мая Тарковский остался в летнем доме Терилли в Боскетто. Он ничего не написал о своих впечатлениях от этой деревушки, расположенной в шестидесяти километрах к юго-востоку от Рима. Нельзя исключать, что их и не было вовсе, потому не станем её обсуждать. Режиссёр вообще, как уже отмечалось, стал существенно меньше оценивать увиденное в дневнике. Путешествие в Губбио 4 мая он назвал «замечательным» — и всё! А меж тем, названный пункт в высшей степени интересен и значителен.

Начнём хотя бы с того, что здесь — один из древнейших ареалов стабильного обитания людей на планете. Эпохи сменяли друг друга, но поселенцы не уходили отсюда со времён палеолита, что подтверждается найденными в ходе раскопок артефактами. Непосредственно в границах исторического центра Губбио люди жили ещё в бронзовом веке. Вот уж, поистине, «старый город»! За его стенами экспонирован разрез земли, на котором можно видеть «слой Губбио» — тонкую чёрную полоску. Всё, что под ней, было на Земле ещё в мезозое, примерно шестьдесят пять миллионов лет назад. Скорее всего прослойка образовалось в результате падения метеорита, того самого, который привёл к вымиранию динозавров. Всё, что над ней, начало формироваться в кайнозое.

Ключевой археологической находкой региона являются игувинские таблицы — бронзовые пластины с текстами. Их обнаружили в 1444 году, и до сих пор не утихают споры о том, где это произошло — в руинах ли храма Юпитера или нижней келье церкви святого Франциска. Однако не вызывает сомнений, что уникальный документ, датированный III веком до н. э. и содержащий около шести тысяч слов на умбрском языке, написанных частично латиницей, а частично умбрским алфавитом — беспрецедентная находка как с исторической, так и с лингвистической точек зрения. Недаром, даже Лев Толстой обратил внимание и упомянул «евгюбические надписи», как предмет интересов Алексея Александровича Каренина в известном романе.

Топонимический эпитет, сопоставленный таблицам, указывает, что в римский мир город вошёл под названием Игувий. В империи он играл особую роль, поскольку располагался на дороге от Тирренского к Адриатическом морю и довольно быстро стал одним их крупнейших. Вдобавок поселение славилось своим театром, вторым по величине в государстве.

Как и вся история человечества, летопись столь древнего города — это список войн. Первое сокрушительное поражение Игувий потерпел от готов в 552 году. Следующее — в 772-м от лангобардов. Тем не менее всякий раз он восставал из пепла, а стены становились крепче прежнего, прирастали бойницами и башнями. Одним из доказательств могущества и большой численности населения может служить уже то, что в первый крестовый поход 1096 года город выставил гарнизон из более чем тысячи рыцарей.

Важнейшим эпизодом его религиозной истории стало то, что в начале XIII века здесь скрывался изгнанный из Ассизи святой Франциск. Более того, он совершил тут одно из своих чудес. Местных жителей в те времена запугал волк, обитавший за городскими стенами. Он воровал домашний скот и даже убивал одиноких прохожих в тёмное время суток. Дошло до того, что горожане стали опасаться выходить из дома. Тогда Франциск отправился за ворота и встретился с волком, обратив к нему свою пламенную речь. В результате, зверь был наставлен на путь истинный. Святой предложил ему жить в городе, где местные будут ежедневно кормить его, если тот никогда более не станет бесчинствовать. Приведя волка на рыночную площадь, Франциск произнёс свои известные слова: «До какой же степени нам следует бояться огромной пасти геенны огненной, коль скоро такая маленькая пасть обратила в ужас целый город!» Тут нельзя не вспомнить обсуждавшийся фильм «Люди и волки», который, в свете этой истории, приобретает важный этнографический оттенок.

Вскоре Губбио сам стал агрессором, повадившись воевать со своими соседями за расширение границ. Долгое время сражения были неизменно победоносными, и в какой-то момент под управлением города оказалось более ста замков. Тогда он начал вызывать опасения могущественного соседа — Перуджи, и в 1151 году оттуда явилось крупное войско, включавшее силы одиннадцати подчинённых тамошнему правительству городов. Колоссальная армия потерпела сокрушительное поражение у стен Губбио, что трудно было расценивать иначе как чудо, ответственность за которое сразу взял на себя местный епископ Убальдо, причисленный вскоре к лику святых. Военный реванш Перуджи состоялся через век.

Будучи выкупленным папой, в 1263-м город стал одним из важных оплотов гвельфов и в борьбе с гибеллинами. Губбио многократно переходил из рук в руки, превратившись в воплощённую метафору максималистского противостояния двух крайностей, которые совершенно не учитывали интересы третьей: народ устал от передела мира их руками. В 1350-м к власти пришёл Джованни Габриелли — представитель одной из самых старых и влиятельных семей Италии, который относился к гибеллинам. Через четыре года его сместил приезжий испанский кардинал Альборнос, снискавший поддержку горожан обещаниями свободы и независимости. Соблазнительные слова он, разумеется, не сдержал. В 1376-м вспыхнуло восстание, и Губбио обрёл независимость. В 1381-м власть перешла к епископу Габриелло Габриелли, который хоть и был представителем упоминавшейся уже семьи, выбрал папскую сторону. В 1384 году лютый голод вновь поднял народ на борьбу. Так могло продолжаться до бесконечности, но, по счастью, семья Монтефельтро разорвала порочный круг, захватив правление.

Поклонники искусства и просвещения, они немало сделали для развития и украшения Губбио, который династия начала «лепить» по образцу прекрасного Урбино, где члены этого рода властвовали с XIII века. Герцоги урбинские оценили выпавший им шанс «исправить», не повторить те эстетические ошибки, которые они допускали прежде. При Федерико Монтефельтро был перестроен палаццо Дукале, возведены другие дворцы и церкви. Вскоре возникло производство майолики, ставшее одной из визитных карточек региона. Правда, например, такую жемчужину, как палаццо Консоли реконструировали раньше, ещё при Габриелли. Это удивительный дворец, напоминающий флорентийский палаццо Веккио, но выполненный в эстетике аскетичной готики.

В Губбио так много незаурядных достопримечательностей самых разных эпох, начиная с упомянутого римского театра, что молчание Тарковского о своих впечатлениях выглядит красноречиво. С одной стороны, он уже достаточно пресыщен, а с другой, имеется немало поводов для беспокойства.

4 мая режиссёр пытался попасть на приём к послу Оберемко, чтобы заручиться поддержкой ещё одного высокопоставленного человека. Необходимость наращивать число сторонников становилась острее с каждым днём. 9 мая: «Дважды встречались с нашими в „RAI“. Они заломили несусветные цены, но им объяснили, что „RAI“ — организация государственная, и что если бы они приняли советское предложение, то должны были бы ничего, кроме „Ностальгии“, не снимать в этом году, так как на фильм ушли бы деньги всего финансового года. Я вынужден составлять липовые графики, по липовым сценам в связи с необходимостью дать свои расчеты[382] для съемок в СССР. Сценарий у нас с Тонино ещё не готов».

Видимо, без выдуманных смет работа с советскими структурами была невозможна ни при каких обстоятельствах. Обращает на себя внимание, что режиссёр уже уверенно называет картину «Ностальгией». Переживания же по поводу сценария были нешуточными. Возникшие идеи начала и конца фильма (первую сцену соавторы доработали 5 мая) казались столь удачными, что требовалась доводка и всех остальных, а времени на это катастрофически не хватало. Тарковский едва успел доделать фонограмму «Времени путешествия» два дня назад. Теперь всё внимание было сконцентрировано на следующей художественной картине. Впрочем, 10 мая над сценарием почти не работали. Единственное, Андрей отметил принятое решение заменить Луну туманным облаком. Туман продолжал всё плотнее затягивать будущий фильм.

Дело в том, что 10-е было посвящено живописи. Сначала режиссёр посетил выставку друга Гуэрры, художника рисующего «почти трупы — безобразные и отталкивающие». Одним словом, Тарковскому не понравилось, хотя автором картин был не кто иной, как Альберто Суги — едва ли не наиболее известный и влиятельный итальянский живописец XX века из числа живших на тот момент. Его стиль, по меткому высказыванию некого критика, именуется «экзистенциальным реализмом». Идея Тонино как всегда была прекрасной и здравой: Андрею, страстно желавшему экранизировать роман Камю «Чума» — один из наиболее филигранных текстов фундаментального экзистенциализма — Суги вполне мог прийтись по душе. Но нет.

Долгое время идея упомянутой картины занимала Тарковского в не меньшей степени, чем фильмы по Достоевскому. Режиссёр писал[383], что необходимо непременно выяснить, ставил ли уже кто-то это произведение. Но текст, опубликованный в 1947 году и неизменно претендовавший на звание лучшего романа XX века, всё ещё не был освоен другими формами искусства. Разве что в 1965-м композитор и теоретик музыки Роберто Герхард написал по нему кантату. Первая же экранизация появится лишь в 1992-м. Её автор — аргентинский режиссёр Луис Пуэнсо, ставший известным благодаря картине «Официальная версия» (1985), за которую он даже был номинирован на «Оскар», правда, в качестве автора сценария.