Черные сказки железного века

«Ты никогда не должна меня покидать!»

Какой это был день! Триста тысяч зрителей на трибунах «Нюрбургринга» и лесистых склонах вокруг Северной петли, как называли сложнейшую 23-километровую трассу, проложенную по обычным шоссе в 65 километрах к западу от Кобленца, получили зрелище экстра-класса. Бернд стартовал всего лишь одиннадцатым. Потом камнем разбило ветровое стекло и очки — их пришлось выбросить вместе с кожаным шлемом. И постоянно барахлили две свечи, так что мотор работал на четырнадцати цилиндрах из шестнадцати. Но в одном из поворотов на девятом круге белый «Ауто-Унион» под номером 4 протиснулся перед носом серебристого «Мерседес-Бенца» знаменитого Караччиолы и вышел в лидеры! Болельщики неистовствовали — их крики он слышал даже сквозь рев 375-сильного двигателя и вой покрышек в поворотах. На последний, одиннадцатый круг никому не известный новичок ушел в семи секундах впереди аса из асов, лучшего из немецких пилотов, несравненного Карача. Тому пришлось приложить все свое мастерство, чтобы настичь израненный «Ауто-Унион» двадцатипятилетнего дебютанта. И только за пару километров до фниниша, на выходе из поворота Швальбеншванц Бернд на мгновение раньше, чем нужно, переключил передачу — «Мерседес-Бенц» вырвался вперед.

На финише Караччиола выиграл меньше двух секунд. А донельзя расстроенный Роземайер возвращался в боксы, одной рукой ведя машину, а другой с досады колотя по кузову. «Вы бы видели физиономию этого аса, когда я обогнал его на девятом круге, — взахлеб рассказывал он поздравлявшим его механикам. «Ну чистый мальчишка, — улыбались те. — Как же, разглядел ты лицо Караччиолы на такой скорости...»

Сам же мастер резко осадил его перед церемонией награждения, когда Бернд с неизменно сияющей физиономией хотел поздравить победителя: «Впредь не путайся под ногами — думай прежде головой...»

Бернд обиделся: если бы не свечи, только бы ты меня и видел! Но не слишком огорчился — если уж на работавшей через пень-колоду машине он проиграл лучшему гонщику на лучшем автомобиле меньше двух секунд... «Ну, держитесь, ветераны, я вам еще устрою!» Но скоро выяснилось, что он поторопился.

Все лето и начало осени прошли под знаком борьбы с машиной. Инженеры постоянно ее улучшали — увеличили объем и мощность мотора, заменили выхлопную систему и заднюю подвеску. Но в «Ауто-Унионе» вечно что-то ломалось — то зажигание, то карбюратор. Постоянные проблемы в тренировках и квалификациях отбрасывали Бернда в последние ряды на старте. Пытаясь наверстать упущенное, он гнал, как сумасшедший, бросая машину в невероятные заносы — к восторгу и благоговейному ужасу зрителей и вящему неудовольствию Вальба и сменившего его на посту реннляйтера Карла Фойеррайзена. В невероятной своей погоне за уходящим снова и снова «мерседесовским» поездом Роземайер рвал в клочья покрышки, вылетал с трассы и терял драгоценные секунды.

В Гран-при Франции в Монлери он был пятым, Большой приз Германии на «Нюрбургринге» закончил четвертым. Гонка на Кубок Ачербо в итальянской Пескаре принесла Бернду второе место, но она не входила в зачет чемпионата Европы, и команда «Мерседес-Бенца» там не стартовала.

Тот августовский день, кстати, запомнился не только ему. Бернд уже успел заменить задние шины, разорванные в битве с итальянцем Нуволари, быстро догнал лидеров и опять не удержался на трассе. Машина перемахнула через кювет и, промчавшись между телеграфным столбом и парапетом моста, вновь вылетела на дорогу. После финиша доктор Порше не поленился: сам сходил с рулеткой, измерил расстояние от столба до парапета. И вернувшись, молча пожал руку Бернду. Механики болтали, что там было всего на три сантиметра больше, чем ширина «Ауто-Униона». Или на два. Или на пять. «Может, на шесть сантиметров уже?» — улыбаясь, спрашивал их Бернд.

Так закончился для Бернда Гран-при Монако 1936 года.

После этого дня Порше относился к Роземайеру с неизменным уважением. «Бернд никогда не рискует сдуру, — любил повторять он, хмуро отбиваясь от назойливых журналистов. — Просто ездит быстрее, чем кто-либо другой». Были, правда, и иные мнения. «Невероятный, отчаянный риск, который он себе позволяет, иногда граничит с безрассудством», — писал европейский корреспондент английского журнала «Мотор спорт» Джордж Монкхауз. А Караччиола с высоты собственной непогрешимости как-то обронил: «Бернд абсолютно не испытывает страха. А иногда это не есть хорошо». Роземайер ни в коем случае не был согласен с коллегой. Но Рудольф шел от победы к победе, а Бернд пока проигрывал. Большой приз Швейцарии — третий, Италии — третий, Испании — пятый. Целых три месяца пришлось ему ждать, прежде чем наступило 29 сентября 1935 года. Гран-при Чехословакии на Масариковом кольце недалеко от Брно.

Даже сейчас, в это хмурое январское утро, сидя в самом что ни на есть тоскливом настроении в холодной и узкой кабине машины-рекордсмена на шоссе Франкфурт—Дармштадт, Бернд счастливо улыбнулся. И вовсе не потому, что это была его первая победа в Гран-при. Просто в последнее воскресенье сентября два с небольшим года назад он встретил женщину, которая стала счастьем его жизни.

Он увидел Элли на награждении. И через пятнадцать секунд сказал себе: «Я женюсь на ней. Женюсь, во что бы то ни стало». Знаменитая на всю Германию летчица Элли Байнхорн специально приехала в Чехословакию, чтобы увидеть своими глазами победу Ганса Штука. Но австрийский ас вообще не вышел на старт, а выиграл какой-то мальчишка, который во время банкета весь вечер канючил у нее фотографию на память («Ну, пожалуйста! Ну, пожалуйста, Элли!»), а потом выпил стакан лимонаду и ушел бай-бай ровно в одиннадцать.

Она тогда отговорилась тем, что не кинозвезда и не возит с собой свои снимки. Они у нее, дескать, дома в Берлине. И едва вернувшись в свою квартиру, обнаружила у дверей... своего нового ухажера: «Ну, пожалуйста, Элли, только одну фотографию...» «Послушайте, юноша, — резко ответила Элли (она была на два с половиной года старше Роземайера), — меня же примут за воспитательницу детского сада!»

«Только что килькой не обозвала», — подумал он в который раз, счастливо улыбаясь. Она просто не имела представления, с кем связалась. Этот мальчишка не ведал ни страха, ни сомнений. И обладал потрясающим обаянием — искренности, молодости, простоты. К тому же она довольно скоро поняла то, что Берни стало ясно в первые пятнадцать секунд знакомства — они просто созданы друг для друга. В них обоих жил озорной бунтарский дух. Глаза их зажигались совершенно одинаковыми веселыми искрами, когда они сталкивались с очередной официальной глупостью. Оба обладали чувством юмора, оба были общительны, оба остро переживали несправедливость и терпеть не могли обмана и фальши. К примеру, вопреки идиотскому запрету нацистов, они с удовольствием целовались на публике. А как веселились болельщики на церемонии награждения прошлым летом на «Нюрбургринге»! Адольф Хюнляйн вручил победителю — Караччиоле кубок со статуэткой богини скорости и только отвернулся, как бронзовый призер Роземайер засунул в губы богине дымящуюся сигарету. Какое дурацкое выражение лица было у корпсфюрера, когда он обернулся, услышав хохот публики! Наконец, оба были бесстрашными спортсменами — только Бернд сражался с соперниками и с трассой за рулем четырехсотсильного гоночного автомобиля, а Элли бросала вызов небу, устанавливая рекорды дальности и высоты за штурвалом «Мессершмитта-Me108-Тайфун». И оба, словно в пику суеверным итальянским гонщикам и пилотам, считали себя законченными фаталистами — их любимым числом была «чертова дюжина», 13.

Элли Байнхорн и Бернд Роземайер.

Следующий сезон стал бенефисом Роземайера. Словно обретя, наконец, свою счастливую звезду, в тридцать шестом году он выиграл Гран-при Германии, Швейцарии, Италии, победил в гонке «Эйфельреннен» на любимом «Нюрбургринге».

Давно забылись четыре досадные неудачи на старте сезона — авария в Монако, где единственным трофеем стала каменная цветочная ваза, что выломал из стены его «Ауто-Унион», пожары на Больших призах Триполи и Туниса, еще одна авария в Испании, на тренировке Гран-при Пенья-Рин, где он повредил колено и нос и где в гонке прохудился бензобак. Зажили кровавые мозоли, полученные на дьявольски скользкой и узкой трассе в городском саду Будапешта — на финише его вынимали из кабины механики, сам он не мог опереться о борта кузова стертыми до мяса руками.

А в памяти остался лишь один большой праздник. В тридцать шестом ему удавалось все, казалось, он жил в самом центре бесконечной фиесты, и все, к чему прикасалась его рука, все, на чем останавливался взгляд, становилось чудесным, красивым, счастливым.

Пятого июля Бернд решил тряхнуть стариной и вышел на старт мотоциклетного Гран-при в Хохенштайне. Через восемь дней они с Элли поженились. И еще через две недели Роземайер выиграл на «Нюрбургринге» Большой приз Германии, на четыре минуты обойдя ближайшего из конкурентов.

Один-единственный день в том счастливом сезоне ему совсем вспоминать не хотелось. Второго августа он вышел на старт Кубка Чано. И в этот же день Элли на своем «Мессершмитте» отправилась устанавливать рекорд — через три континента за один день. Бернд так нервничал, что никак не мог сосредоточиться, прошел всего шесть кругов и вернулся в боксы, чтобы отдать свою машину Штуку — дальше ехать он не мог. А вечером отправил телеграмму жене: «Поздравляю. Но ты никогда больше не должна меня покидать».