Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Тёмная история. Тарковский улетел из Германии в гневе 4 марта, а его жена задержалась в Берлине. Очевидно, она осталась, в частности, с Кристианой Бертончини. Здесь Лариса приболела, что заставляло мужа беспокоиться. Супруга режиссёра лечилась у упоминавшегося китайского целителя, а также занималась покупками: приобрела автомобиль и антикварную мебель для квартиры во Флоренции. Возникла проблема: как переправить новое имущество в Италию, если у неё, как и у Андрея, не было водительских прав? Тарковский же очень скучал и ждал жену в Швеции с нетерпением[973] зависимого человека.

Примечательно, что несмотря на скандал, визит в Германию положил начало традиции, которая сохраняется по сей день: с тех пор каждый год в подземном берлинском кинотеатре «Arsenal» проходят ретроспективы фильмов режиссёра.

Однако имелся ещё один важный итог поездки. Он нематериален и эфемерен, поскольку представляет собой сон. В состоянии эмоционального дискомфорта Тарковский лицезрел себя мёртвым. Вот как в своей книге[974] описывает это Александер-Гарретт: «В комнату входили люди и вставали на колени. Он видел в зеркале свою мать, одетую в белое, как ангел. Она говорила ему что-то важное, о чём-то предупреждала, но он не мог разобрать её слов и очень из-за этого страдал. Потом ему приснилась какая-то „фрейдистская сцена“ — голая девчонка, гоняющаяся за петухами. Все это было „как в кино“ — в рапиде. Ещё он видел сидящую у его ног женщину. Сначала он подумал, что это его жена, но когда та обернулась, то он увидел лицо другой женщины[975]».

Эпитет «фрейдистская» не совсем уместен, поскольку к учению основателя психоанализа Тарковский, как ни удивительно, относился весьма скептически, что делает семантику видения ещё более таинственной и сложной. Значение своего сна Андрей не понял, но безошибочно счёл его главным сокровищем, привезённым из Германии в Швецию. То, что было «как в кино», стало кино. Сцену «петушиный» сон[976] режиссёр вставит в фильм, хоть её и не было в сценарии. Воздушная Франзен обнаженной сниматься не согласится — на ней стринги телесного цвета — но неопытная актриса стеснялась появиться в кадре даже в них. Сидящая у ног женщина в картине окажется ведьмой, а не женой. Вот как дистанцию между героинями поясняет в «Запечатлённом времени» сам Тарковский: «Мария — антипод Аделаиды: скромная, робкая, вечно неуверенная в себе. В начале фильма даже вообразить нельзя, что её и хозяина дома могут связывать какие-либо отношения, — разница положения, которая их разделяет, слишком велика. Но ночью они встречаются, и эта ночь — поворотный момент в жизни Александра. Перед лицом неминуемой катастрофы он воспринимает любовь простой женщины как Божий дар, как оправдание всей его жизни».

По воспоминаниям Александер-Гарретт, приезд Тарковского в Швецию отмечали в ресторане-вилле «Godthem»[977], расположенном по адресу Rosendalsvägen, 9. Русскую речь, неожиданно зазвучавшую за соседним столиком, он принял за слежку КГБ, что довольно наивно: настоящие агенты уж точно не заговорили бы на родном языке в зоне слышимости объекта наблюдения. «Godthem» — хорошее место в респектабельном районе столицы, но всё-таки любимым рестораном режиссёра стал «Glada laxen»[978], показанный ему Свеном Нюквистом, располагавшийся в районе площади Карлаплан. Ныне заведение не существует.

В Швеции Тарковский слёг с бронхитом, но работу не прерывал. Да и как можно было бездействовать хоть один день, если до сих пор не был найден актёр на роль Малыша! В то же время и Нюквист слёг из-за прострела позвоночника. Съёмки фильма стартовали с трудом. Кто мог тогда предположить, что болезнь, одолевавшая Андрея — вовсе не бронхит?..

10 марта Тарковский не без злой иронии писал, что Евгению Евтушенко предложили в качестве режиссёра снимать в Голливуде «Трёх мушкетёров», а заодно и сыграть в этой картине главную роль. С дополнительной злорадной интонацией Андрей отметил, что у Юрия Любимова «отнимают театр» в Болонье. Всё это слухи, многократно искажённые неточностью и завистью. Догадаться о поводе для последней нетрудно: в период с 1983-го по 1985 год в болонских театрах Коммунале и Арена-дель-Соле Любимов сделал четыре постановки, три из которых были мечтой Тарковского: Юрий поставил «Тристана и Изольду» Вагнера, «Преступление и наказание», а также «Бесов» Достоевского. Вдобавок он выпустил ещё и спектакль «Пир во время чумы» по Пушкину. Андрею казалось, что многим (и Любимову — в первую очередь) всё удаётся значительно легче.

Упомянутую запись режиссёр увенчал следующими словами: «Да, а жизнь хоть и можно изменить, — вернее, её облик, — карма остается кармой. То есть независимой от нашего желания». Это несколько более умиротворённая версия мысли о том, что ему «всюду клин».

В начале года Тарковский намечал ещё один визит в Берлин во второй половине марта, но после предыдущей поездки отказался от такого плана, хотя имелись и доводы «за». Во-первых, там всё ещё оставалась Лариса. А во-вторых, 26 марта туда приезжал Максимилиан Шелл, и ему можно было бы отдать очередные посылки и деньги для московских домочадцев.

Именно по телефону от супруги, а вовсе не из прессы погружённый в работу режиссёр двумя днями позже узнал о смерти Константина Черненко, а также о том, что на посту его сменит Михаил Горбачёв. Тарковский сразу отметил[979], что хотя бы в силу возраста новый генеральный секретарь займёт пост надолго, и если он «имеет тенденцию к сволочизму», то дела его семьи плохи. По всей видимости, режиссёр при этом вспоминал о тех требовательных, отнюдь не степенных письмах, которые он отправлял Горбачёву ранее. Следующей ночью после подобных известий ему приснился Брежнев.

10 марта Андрей побывал в музее шведского писателя Августа Стриндберга. Он называется «Синяя башня»[980] и располагается по адресу Drottninggatan, 85. Этот визит да и самого Стриндберга Тарковский никогда не упоминал в дневнике, хотя параллелизм их творческих траекторий поразителен. Крупнейший шведский литератор — любимый писатель Бергмана — начинал как апологет эстетики натурализма (сравните с фильмами «Иваново детство» и «Андрей Рублёв»), но в определённый момент пережил чрезвычайно драматичные личные события, после чего его почерк изменился. С 1897 года произведения Августа пропитаны символизмом, мистикой, даже оккультизмом, а главное — восточной философией, которой Стриндберг увлёкся всерьёз. «Туда же» с годами направился и Тарковский. Добавим сюда патриархальный настрой писателя — он был автором статьи «о вторичности женщин» — а также сходство супруги режиссёра с типичными женскими персонажами шведского драматурга. Аналогий более чем достаточно.

Весьма вероятно, что Юлия — имя горничной из «Жертвоприношения» — не что иное, как реверанс в сторону наиболее известной пьесы Стриндберга «Фрёкен Юлия», действие которой происходит бессонной белой ночью 24 июня. Иными словами, ночью Ивана Купалы, как и новелла «Праздник» из фильма «Андрей Рублёв».

В «Мартирологе» Тарковский не упомянул и о том, что подумывает начать голодовку возле советского посольства, дабы освободить семью. Об этом вспоминает Александер-Гарретт. «Что же тогда будет с фильмом?» — спросила его она. Согласно книге Лейлы, режиссёр ничего не ответил, но возможно, жертвоприношение было совершено им как раз в тот момент.

11 марта провели полный прогон сценария с группой и артистами. Эта работа продолжилась и в последующие дни уже с отдельными участниками процесса.

Шведский прокатчик «Ностальгии» Ульф Берггрен давно хотел устроить встречу Тарковского со зрителями в кинотеатре «Fågel Blå» — «Синяя птица» — расположенном по адресу Skeppargatan, 60. Он уговаривал режиссёра ещё в феврале, но тот не проявлял энтузиазма, поскольку гонорар за это выступление не полагался. Позже Андрей согласился, и 12 марта мероприятие прошло на славу. В качестве гостей присутствовали многие видные деятели шведской культуры: упоминавшийся искусствовед Орьян Рот-Линдберг, писатель и литературный критик Биргит Мункхаммар, режиссёр Ингела Ромаре, радиоведущий Карл-Йохан Мальмберг, критик Андерс Олофссон, а также кинорежиссёр Вильгот Шёман — давний знакомый Тарковского, приезжавший в Москву ещё в шестидесятые годы, во время работы над «Рублёвым». Мемуары Шёмана — автора скандальной дилогии «Я любопытна — фильм в жёлтом» (1967) и «Я любопытна — фильм в синем» (1968), ставшей в США предметом судебного разбирательства о понятии «пристойности» — опубликованы[981] на русском языке. Отметим также, что Вильгот был ассистентом и близким товарищем Бергмана.

В кинотеатре завязалась интересная дискуссия, отчасти напоминавшая британские выступления режиссёра. Стоит отметить заданный вопрос о том, правда ли, что русским легко понимать западное искусство, а европейцы русское понять не могут. Первое подтверждалось тем, как Тарковский оперирует живописью Ренессанса, а последнее — энигматичностью фильмов Андрея. Ответ приводит Александер-Гарретт: «Любить — не значит знать. Более того, чем меньше мы знаем, тем больше любим. В знании есть что-то очень разрушительное, порочное. Знать ничего нельзя. Все наши усилия в этом смысле бессмысленны. Я люблю музыку Баха, люблю „Дон Кихота“, но я не могу поставить знак равенства между Пушкиным и Сервантесом. Мне давно не даёт покоя мысль: разница между моим пониманием „Божественной комедии“ и её пониманием итальянским интеллигентом. Я уверен, что разница колоссальная, а это важнее, чем то, что сближает». Безусловно, озвученные мысли отражают иной взгляд на проблему перевода, столь значительную в контексте «Ностальгии». Но здесь важно не забывать, что большинство произведений, которые хотел поставить Тарковский, были ему известны в переложениях с других языков. В целом же встреча в «Синей птице», а также последовавшие отзывы о ней в прессе оставили у Андрея тяжёлое впечатление.

13 марта состоялся ужин с режиссёром Этторе Сколой в ресторане «Helan och Halvan»[982], находившемся в здании киноинститута. Здесь главный герой настоящей книги станет завсегдатаем, обедая с членами группы и проводя переговоры. До наших дней заведение не дожило.

Внимательный читатель заметит, что почти все рестораны, которые Тарковский посещал в Италии, существуют и сегодня, тогда как бо́льшая часть таковых в Швеции давно закрыта. Нередко даже снесены здания, где они находились. Это одно из проявлений фундаментальных отличий между традиционным и модернистским обществами. А вот что в Стокгольме осталось на своём месте, так это старейший универмаг «Nordiska Kompaniet», который с 1902 года располагается по адресу Hamngatan, 18–20. Андрей с Лейлой побывали здесь 14 марта, чтобы купить режиссёру сумку для будущего путешествия в Исландию, но вместо этого приобрели обувь Тяпе.

Приглашение в «страну льдов» Тарковский получил уже давно, и даты этой поездки были зафиксированы заранее. Переносить или отменять её не представлялось возможным, поскольку письмо Андрею пришло лично от президента Вигдис Финнбогадоуттир. Итак, в Рейкьявике режиссёр находился с 15-го по 18 марта. Глава государства предложила всестороннюю помощь. Оказывается, здесь уже давно, без какого-то участия со стороны Тарковского, был создан комитет по воссоединению его семьи. Исландцы подключились к борьбе самостоятельно. Общество феминисток, а также единственный местный лауреат Нобелевской премии по литературе Халлдор Кильян Лакснесс написали письма Горбачёву.