Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Конфликт с Анной-Леной Вибум принял новые формы. Теперь спорили не столько из-за хронометража, замечаний и финансов — хотя и об этом тоже — сколько из-за Канн. Тарковский не собирался ехать, так как чувствовал себя отвратительно. По его собственному мнению, это создало бы ужасное впечатление, исказило восприятие картины, а главное, повредило бы предстоящим работам. Он всякий раз сам добавлял: «Если они будут». Впрочем, очевидно, что значение имел и прошлый визит в Канны. А вдруг опять не дадут «Золотую пальмовую ветвь»? Шведам же было важно, чтобы фильм представлял режиссёр, поскольку его отсутствие резко снижало шансы на победу — на мероприятиях такого уровня не принято вручать призы заочно. Разумеется, есть множество исключений, но всё-таки награждение без лауреата выглядит скверно, и организаторы фестивалей часто вынуждены это учитывать. Вибум видела состояние Тарковского в Париже, и ей казалось, что он вполне в силах поехать. Не имея возможности добиться согласия от самого режиссёра, Анна-Лена начала пытаться повлиять на него через Шварценберга.

8 мая начался XXXIX Каннский кинофестиваль. 9-го состоялась громкая премьера «Жертвоприношения» в Швеции, в старейшем кинотеатре Стокгольма «Астория»[1099]. Это особая практика в европейской киноиндустрии: премьера картины в стране производства проходит раньше, чем на крупном смотре, но всё же обязательно в даты фестиваля. Шведы подготовились на славу: по телевидению вышла прекрасная и подробная передача о работе Тарковского в их стране. Кроме того, фильм был поддержан массой публикаций в прессе, и каждая из них утверждала, что режиссёр предвидел аварию на Чернобыльской АЭС. Члены группы горячо поздравляли Андрея по телефону.

Премьера в Каннах состоялась 12 мая. Тарковский не поехал, хотя многие участники — например, Эрланд Юзефсон — загадочным образом вспоминают его присутствие на фестивале. Михал Лещиловский и Виктор Якович звонили режиссёру из Франции, чтобы рассказать о триумфе. После показа к ликованию подключилась французская и итальянская пресса. Цитату: «Наибольший успех за всю историю кино», — Тарковский даже выписал в дневник. В эти дни, оставшись в Париже, он ничего не писал о своём здоровье — его волновали лишь итоги фестиваля. Андрей был на постоянной телефонной связи с Анной-Леной Вибум, которая из врага мгновенно стала соратником. Она сообщала, что ничего не известно, но Лариса сказала мужу, что тоже разговаривала с ней, и Вибум заявила, будто «Золотая пальмовая ветвь» у них в кармане. В том, что этот разговор имел место, сомневался даже сам Тарковский.

Вечером 19 мая прошла церемония награждения. Фильм получил премию экуменического жюри, Гран-при и приз FIPRESCI. Более того, последний «Жертвоприношение» разделило с довольно необычной, несколько некинематографичной картиной Дени Аркана «Закат американской империи» (1986). «Золотая пальмовая ветвь» так и останется несбывшейся мечтой режиссёра. Однако он был очень близок, фильм отстал от победителя на один голос.

Конкурсная программа в этом году была не сверхъестественно сильной, но весьма представительной. Помимо упомянутых, наиболее серьёзные имена — это Марко Феррери с лентой «Я тебя люблю» (1986), «Отелло» (1986) Франко Дзеффирелли, «Без ума от любви» (1986) Роберта Олтмена, «Вечернее платье» (1986) Бертрана Блие, «Вне закона» (1986) Джима Джармуша и «После работы» (1985) Мартина Скорсезе. Победила британская историческая драма Ролана Жоффе «Миссия» (1986) с Робертом де Ниро, Джереми Айронсом и Лиамом Нисоном.

Для того, чтобы принять Гран-при из рук актёров Марушки Детмерс и Джона Сэвиджа, на сцену поднялся Андрюша Тарковский. Как пронзительно и символично выглядит тот факт, что награду за фильм получал человек, которому он посвящён. С этого выхода на подмостки, с поцелуев Марушки и рукопожатия Джона для Тарковского-младшего, который четыре месяца назад ещё находился в Москве, началась совсем другая жизнь. Жизнь, которую ему тоже подарил отец.

При получении награды юноша произнёс то, что положено в таких случаях: «…Благодарность зрителям, корреспондентам, жюри и кинокритикам этого фестиваля, которые так горячо приняли новый фильм». Режиссёр отметит, сколь сын мил, хотя, конечно, решение жюри стало для мастера жестоким разочарованием. В дневнике он написал[1100], что пресса возмущена несправедливыми итогами и даже Франсуа Миттеран выступил по телевидению с критикой. Через несколько дней, несмотря на состояние здоровья, Андрей напился вместе с Яблонским.

Приз Свену Нюквисту, как лучшему оператору, тоже следует записать в итоги Каннского смотра, но об этой награде Тарковский не думал вовсе. Примечательно другое: в суете и переживаниях режиссёр будто забыл о Сергее Бондарчуке. В действительности, советский «Борис Годунов» не был отмечен ничем. Только 22 мая Андрей записал новости из Москвы: дескать у Бондарчука неприятности, а Кулиджанова сняли, поставив вместо него Элема Климова. «Пропал человек!» — резюмирует Тарковский ситуацию, сложившуюся вокруг Климова, чьё мастерство он признавал.

До Парижа добрались слухи об итогах исторического V съезда Союза кинематографистов, в ходе которого внезапно было переизбрано всё правление организации. Тот дух перемен, который принёс с собой Горбачёв, наполнил и Союз, казавшийся давно закостеневшим. Титаны старого советского кино — Бондарчук, Ростоцкий, Кулиджанов — были забаллотированы. А первым секретарём правления, действительно, был избран (не «поставлен», как пишет Тарковский, а именно «избран») Климов.

Тем не менее что касается Бондарчука, это вовсе не стало началом его падения. Он заметно утратил былое влияние, участились обвинения Сергея в кумовстве и формализме, чего раньше никто не мог себе позволить, однако своё место он всё ещё сохранял. Никита Михалков даже выступил в его поддержку. Аналогично на V съезде многие (в частности, Сергей Соловьёв) умеренно заступались за Ермаша. А вот о Кончаловском, заметим, Тарковский не вспоминал более вообще.

Внимательно рассмотрев снимки, доктора всё же пришли к выводу, что опухоли в голове и на позвоночнике полностью уничтожены не были. Консилиум решил провести ещё один курс лечения. Сначала режиссёра собирались госпитализировать, но потом сошлись на другом: лучше проводить радиотерапию амбулаторно. Это сразу стало затруднительным, поскольку облучение позвоночника дало серьёзные осложнения на ноги. Доктор Бенбунан сообщил Тарковскому: ходить ему теперь будет тяжело всегда. К сожалению, вскоре выяснилось, что лечение необходимо усилить, и был назначен ещё один курс химиотерапии, который закончился 29 июня. Вскоре врачи поняли, что и этого недостаточно, требовался повтор…

6 июля Андрей отправился на реабилитацию в Антропософскую клинику (Am Eichhof, 30) в немецком Ниферн-Эшельбронне. Режиссёр узнал о ней от Эббо Деманта и сразу загорелся идеей ехать именно туда, а не в настоятельно рекомендованный Шварценбергом Базель — Марина Влади говорила, что он принял решение «по совету неумного друга». Прославленный доктор недоумевал и даже пытался удержать Тарковского от этого странного шага. Очевидно, Андрей выбрал лечебницу, исходя из своего интереса к Штайнеру. Заметим, что экранизация его «Евангелия» более не занимала режиссёра. Вероятно, причина в том, что для осмысления антропософии теперь не нужен был фильм — вся жизнь мастера наполнялась этой доктриной.

Интересно, что в дневнике Тарковский писал, будто больница расположена под Баден-Баденом. Следует заметить, что на самом деле она куда ближе к другому, на порядок более крупному городу — Штутгарту. Неподалёку находится и Франкфурт, но именно Баден-Баден — место, овеянное ароматом русской литературы в широком диапазоне от Чехова до Достоевского и Толстого, потому режиссёру было приятнее оказаться рядом с ним.

Напомним, что именно во Франкфукте жили продюсеры, с которыми Тарковский вёл переговоры про «Гофманиану». Незадолго до отъезда — 1 июля — он составил в дневнике список того, что следует взять с собой в Германию: одежда, бумага, конверты, лекарства, книги, многое другое. Но из творческих «вещей» Андрей «напомнил» себе именно про упомянутый сценарий и последнюю главу «Запечатлённого времени». Однако продюсеры его даже не навестили. Не приезжали и жена с сыном. Единственные гости режиссёра — это Эббо Демант и Михал Лещиловский.

По воспоминаниям[1101] главного врача клиники Ганса Вернера, состояние Тарковского было тяжёлым как в психологическом[1102], так и в физическом смысле, хотя Шварценберг выписывал его с напутственным разрешением вернуться к работе. Впрочем, вряд ли известный онколог не отдавал себе отчёта в реальном положении дел, но убивать надежду было нельзя.

Вернер отнёсся к новому пациенту крайне внимательно. Он и многие другие сотрудники устроили сами для себя ретроспективу работ Тарковского, чтобы лучше понимать человека, временно поселившегося в палате. По словам Ганса, осознать состояние Андрея больше всего ему помог «Сталкер». Кроме того, в клинике было две медсестры, говорившие по-русски.

Здесь режиссёра лечили гомеопатическими средствами — инъекциями белой омелы и тому подобным. Состояние Тарковского на фоне этого только ухудшилось. Стало ясно, что необходимый следующий курс химиотерапии проводить сейчас просто нельзя. 10 июля Андрей рассказал в дневнике о «гриппе» и «ремиссии», но, по всей видимости, на фоне высокой температуры перепутал значение последнего слова. Гриппа у него тоже не было, имелось острое воспаление легких, которое привело к тому, что он практически не выходил из палаты. Во многом пневмония была отчасти спровоцирована тем, что в один из дней режиссёр решил прогуляться на рассвете босиком по росе. В этом ему виделся символический и в чём-то антропософский жест. В результате Тарковский слёг. Теперь редкие выходы на свежий воздух были возможны лишь тогда, когда его посещали гости. Примечательно, что по воспоминаниям Лещиловского, мастер стал чувствовать себя лучше, тогда как мнение Деманта обратное.

17 августа режиссёр выписался из клиники. Резюмируя пребывание там, он записал, что в лечебнице не было «ничего интересного» — очередное разочарование в антропософии. 18-го Тарковский уже в Анседонии, где Лариса сняла виллу у композитора Доменико Модуньи. Это был шикарный особняк, с террасы которого открывался вид на море. На территории имелся и бассейн. Здесь так было принято.

Этот регион — полуостров Монте-Арджентарио и его окрестности — станет последним пристанищем режиссёра в Италии: Анседония, Орбетелло, Порто-Санто-Стефано, Кала-Пиккола — городки, расположенные совсем близко друг к другу, в одном из самых живописных мест приморской Тосканы. Тарковским здесь очень нравилось. Идея строить дом в Сан-Грегорио осталась в далёком прошлом. По приглашению Андрея, на виллу Модуньо даже приезжал Луиджи де Чинти — мэр Сан-Грегорио — которого режиссёр попросил помочь с продажей его недвижимости. В Роккальбенье силами Гаэтано велись работы по обустройству жилища, но всё же супруги планировали обитать и тут, на море, возделывая оливы, а также виноград, производя собственное масло и вино.