Итальянские маршруты Андрея Тарковского

—

Зловещим образом смерть режиссёра почти совпала с одной бюрократической перестановкой в далёкой заснеженной Москве: 26 декабря Филипп Ермаш оставил пост председателя Госкино. Его место занял Александр Камшалов — личность тоже не бесспорная, но сама по себе эта рокировка стала знаковой. Ни в каком смысле, новый глава упомянутой организации не играл в отечественном кинопроизводстве той роли, что его предшественник.

Синхронного шёл другой принципиально важный процесс: прежде общая проблема советской культуры состояла в том, что в её руководство шли на повышение чиновники из инженерных, железнодорожных и пожарных ведомств, а также, например, из региональных отделений управления внутренних дел. Это тоже стало меняться. На полгода раньше пост министра культуры оставил Пётр Демичев, химик-технолог по образованию.

Казалось бы, ещё недавно существовал негласный, а то и вполне официальный запрет на публичное упоминание имени Тарковского, но мир менялся, и новость о его кончине даже сообщили по советскому телевидению, правда, лишь 31 декабря, потому рядовые почитатели таланта просто не обратили на неё внимания в новогодней суете. Друзья же и знакомые отмечают, что неофициальные сведения долетели до Москвы почти сразу, 29-го.

1 января в газете Союза кинематографистов был опубликован некролог с удивительными словами: «После продолжительной, тяжелой болезни ушёл из жизни Андрей Тарковский — известный художник кино, народный артист РСФСР, член Союза кинематографистов СССР. Его творчество расцвело на родной земле — фильмы „Иваново детство“, „Андрей Рублёв“, „Солярис“, „Зеркало“, „Сталкер“ вошли в историю советского кинематографа как произведения масштабные, глубокие и новаторские — они отмечены печатью таланта и неповторимой индивидуальности… Творчество А. Тарковского неотделимо от кинематографа шестидесятых годов, от поисков и открытий последующих десятилетий. Обращение к опыту и урокам истории, к исследованию народных корней национального характера, к теме Великой Отечественной войны, трагическим размышлениям о судьбах мира, о будущем объединено в искусстве А. Тарковского стремлением к философским обобщениям, к гуманистическому осмыслению жизни. Последние годы — трудное, кризисное для него время — А. Тарковский жил и работал за пределами Родины, о чем приходилось думать с горечью и сожалением. С этим невозможно было ни согласиться, ни примириться. Ранняя смерть не дала возможности подвести окончательный итог его жизни и творческого пути, но память об Андрее Тарковском дорога́ для советского кинематографа, для его учеников и товарищей». Далее следуют подписи многих членов Союза кинематографистов и чиновников Госкино.

Комментировать эти слова можно долго. В них примечательно и то, что предельный творческий взлёт называется кризисом. И то, что кому-то «приходилось» сожалеть о судьбе режиссёра. И то, что, исходя из упоминания национального характера и военной истории, главные для Союза фильмы Тарковского — это «Иваново детство» и «Андрей Рублёв» — невзирая на судьбу последней картины. Собственно, лишь упомянутые две работы и относятся к кинематографу шестидесятых. Упоминание же «Зеркала», сделанного «вопреки», кажется просто нонсенсом.

Впрочем, это иллюзия — никакого нонсенса здесь нет. Повторим, мир менялся на глазах. И несколькими годами спустя не кто иной, как Ермаш будет рассуждать[1112] о «Зеркале» — той самой ленте, которую он чуть не погубил, для которой специально создал «пробный прокат», а потом велел забрать из кинотеатров «вследствие отсутствия зрителей» и вопреки распроданным билетам, исчезавшим из касс, хотя картину было запрещено упоминать в прессе. Что же скажет Ермаш? А вот что: «В конце июля 1974 года на студии состоялся первый просмотр „Зеркала“. Это был рабочий просмотр ещё на двух плёнках. Перед нами предстало зрелище необычайное, сотканное из почти неуловимых тончайших нюансов душевных состояний героев на фоне нашей почти уже прошлой жизни. Всех покорила Маргарита Терехова своим трепетным проникновением в хрупкий и мужественный одновременно образ матери. Невиданная до сих пор хроника, особенно измученные войной, но не останавливающиеся солдаты, которые тянут плот с орудием по бесконечной жиже лимана. Это была поразительная правда… А вот критика не воспользовалась случаем, чтобы воздать должное режиссёру. Запомнились только две статьи — [Майи] Туровской в „Литературной газете“ и [Юрия] Ханютина в „Комсомольской правде“. И ещё [Нея] Зоркая, которая всегда глубоко откликалась». Бывший глава Госкино называет не просто киноведов, а ближайших друзей и поклонников Тарковского, которые за свою привязанность к Андрею получили массу проблем, в частности, от самого Ермаша. Институт критики, как и всё кинематографическое сообщество, находился в тисках идеологии, цензуры и круговой поруки. И уж кто не имел права этим попрекать, так это упомянутый оратор.

Негативные отклики на фильмы режиссёра и, особенно, на «Зеркало», зачастую были вполне чистосердечными. Высказывали их в том числе и совершенно порядочные люди. Суркова в своей книге приводит историю о том, как картина не понравилась выдающемуся критику Виктору Дёмину. Кончаловский вспоминает, что лента не пришлась по душе ни ему, ни сопровождавшему его искусствоведу и сценаристу Алексею Гастеву. С другой стороны, на худсовете режиссёр Лео Арнштам — заметим, лауреат двух Сталинских премий — искренне отстаивал «Зеркало», выступая против ничуть не менее искренних и уважаемых коллег. Но именно он произнёс фразу, ставшую легендарной: «Я не могу понять, что происходит [на совете]?! Что непонятного в этом фильме?!»

В то время, важным признаком и даже атрибутом которого являлось Госкино под началом Ермаша, в упомянутой искренности нельзя было не сомневаться. Причём, вероятно, сомнений не могли избежать даже сами авторы суждений. Однако всё это тоже часть маршрута Андрея Тарковского. Тем не менее слова бывшего главы комитета подтверждают важный факт: он принял произошедшие перемены. Тогда как, например, его заместитель Борис Павлёнок в своём интервью[1113] XXI века будет настаивать, что спроса внутри страны не было: «Нам говорили, что мы недостаточно популяризируем фильмы Тарковского, мало их показываем. Но мы печатали по заявкам кинотеатров столько копий, сколько просили».

Важнейшая в идеологическом отношении организация «Совэкспортфильм» тоже вскоре прекратит своё существование. Ставка Москвы на неё была чрезвычайно высокой. Даже в 1990-м на обеспечение этого учреждения выделили без малого шесть миллионов долларов[1114], но уже 4 июня названного года и прервётся его долгая история. В упомянутый день будет издан поворотный закон № 1529-1 «О предприятиях в СССР», который ратифицирует независимую коммерческую деятельность. По тем или иным причинам — то ли из-за невозможности контроля, то ли из-за вторичности по сравнению с другими новообразовавшимися проблемами, то ли в награду за «безупречную» работу «Совэкспортфильм» отпустят в свободное плавание без идеологических и финансовых обязательств, кроме собственных долгов по зарплате, коммунальным платежам и так далее. В 1990-м организация имела восемьдесят семь представительств, и из-за упомянутых долгов, прекращения поддержки и патологической нерентабельности бо́льшая их часть закроется в течение года. Многие сотрудники — главным образом, из Западной Европы — в Россию уже не вернутся. Вот и многократно упоминавшийся Валерий Нарымов останется жить в Италии.

Однако перенесёмся обратно в 1987-й. 2 января в «Аргументах и фактах» вышел важный материал «Трудная судьба»[1115]. Это был ответ читателям на множественные письма примерно такого содержания: «Узнали из газет, что 28 декабря 1986 г. в Париже умер Андрей Тарковский. Нас удивило и само сообщение, и тёплый тон в отношении человека, который покинул Родину. Чем это объяснить?» Неназванный по соображениям безопасности автор отвечал: «Недоумение читателей, без сомнения, искренно, но, к сожалению, лишено понимания тех важных перемен, которые начались сегодня в духовной жизни нашего общества. Фильмы А. Тарковского „Иваново детство“, „Андрей Рублёв“, „Зеркало“, „Солярис“, „Сталкер“[1116] неизменно вызывали живой интерес, горячие споры. Было и непонимание и неприятие со стороны тех, кто руководил культурой, в ней не разбираясь. Можно не сомневаться, разлуку с Родиной, отрыв от родной почвы он переживал тяжело. Как знать, не потому ли и ушёл он из жизни безвременно — ему было только 54 года. Но его искусство пережило его самого и возвращено народу… Нелегкая, даже трагическая судьба незаурядного советского кинорежиссёра, народного артиста РСФСР Андрея Арсеньевича Тарковского вновь ставит вопрос о внимании к „человеческому фактору“, с новой силой взывает к бережному отношению к таланту». Автор говорит только о советских работах мастера, потому возникает вопрос, что именно «возвращено народу»? Однако, в любом случае, подобная публикация — явный признак перемен, хотя с момента смерти режиссёра прошло лишь несколько дней, а его тело ещё не было предано земле.

На похороны мастера из СССР были готовы выпустить всю семью: не только отца и сестру с супругом, но даже племянников и родных Ларисы. Потому в Париж полетели решительно все, кто хотел и мог, а именно Марина Тарковская с Александром Гордоном, старший сын Арсений и множество людей со стороны вдовы режиссёра, включая Ольгу Кизилову с мужем. Ситуация переменилась настолько, что впоследствии Госкино даже компенсировало всем участникам часть расходов, оформив поездку на похороны, как командировку.

Отец Тарковского прилететь не смог по состоянию здоровья. Впрочем, согласно воспоминаниям[1117] Гордона, позже выяснилось, что, подавая заявку в посольство, Лариса не включила в список приглашённых ни его, ни Марину, ни старшего сына мужа… Вообще никого, кроме собственных родственников. По счастью, этот документ не играл никакой роли. Символическое прощание поэта-отца с сыном-режиссёром состоялось на премьере «Жертвоприношения» в Москве. Вряд ли кто-то в зале на том сеансе переживал фильм острее, чем Тарковский-старший.

Марина настойчиво просила Ларису всё-таки сделать так, чтобы маршрут её брата окончился на кладбище в Москве. После всех мытарств, об этом и речи идти не могло.

Добиться для Андрея места на русском участке кладбища Сен-Женевьев-де-Буа было трудно в силу неоднозначности его статуса для французской стороны. Если в Италии он уже имел официальные документы беженца, то здесь так и оставался то ли желанным гостем, то ли пациентом… Хлопоты взял на себя Владимир Максимов, который, напомним, когда-то умело организовывал пресс-конференции режиссёра. Это потребовало времени, потому отпевание и похороны состоялись лишь 5 января[1118]. Литургическое прощание прошло в соборе Александра Невского, расположенном по адресу rue Daru, 12, легендарном для русского зарубежья храме. Здесь отпевали Ивана Тургенева, Ивана Бунина, Фёдора Шаляпина, Василия Кандинского. Здесь будут отпевать Булата Окуджаву.