Афанасий Фет

Видимо, эти аргументы подействовали. Когда Эрнст Беккер (видимо, в апреле) вернулся в Дармштадт с подписанными и заверенными обязательствами, дело о разводе быстро продвинулось. Шарлотта официально перестала быть женой Иоганна Фёта в ноябре того же года.

Ещё до формального развода, видимо, уже получив устное согласие Фёта, Шеншин подал орловскому епархиальному начальству прошение, в котором, повторив легенду о якобы имевшем место венчании по лютеранскому обряду (которое, как он узнал только по приезде в Россию, с точки зрения российского законодательства является недействительным), просил обвенчать его с «второбрачной Шарлоттой Карловой дочерью, кригскомиссара службы великого герцога Гессенского Беккер, по первом муже Фёт»22, теперь уже по «правильному» православному обряду. После того как от вышеназванной Шарлотты Карловой было получено согласие принять православие, она была крещена, получив имя Елизавета Петровна, и 4 сентября состоялся обряд венчания её с Афанасием Неофитовичем Шеншиным. Вскоре подоспели и официальные бумаги из Германии. Положению бывшей Шарлотты Фёт, а ныне Елизаветы Петровны Шеншиной более ничего не угрожало. А вот с её уже почти двухгодовалым сыном, записанным в метрики как Афанасий Афанасиевич Шеншин, дело обстояло иначе.

Несмотря на то, что отныне всё было легально и выглядело прилично (хотя, несомненно, злые языки нельзя было заставить замолчать), теперь уже законные супруги не могли не осознавать, что Афанасий стал Шеншиным в результате подлога, который не только может быть обнаружен в любой момент, но и непременно откроется при первом вступлении мальчика в официальную сферу — например, при поступлении в казённое учебное заведение. Очевидно, единственно возможным выходом было просить Фёта о признании ребёнка его законным сыном. Добиться этого оказалось ещё сложнее, чем получить развод. Возможно, Иоганн пожалел, что так легко отпустил изменницу-жену, и обида снова взяла верх над теми чувствами, которые в своих письмах старался пробудить в нём шурин Эрнст. Возможно также, что его оскорбило, что ребёнка окрестили под другой фамилией и, прося признать его отцовство, не собираются возвращать. Но, вероятно, самой важной причиной была материальная — он по-прежнему был не согласен с тем, что вексель Шеншина на обеспечение Лины был выдан не ему, а отцу бывшей жены. Иоганн Фёт, мучимый подозрениями, потребовал у Беккеров передать ему вексель или переписать на его имя, но получил отказ. Чем в этом случае руководствовались родственники Шарлотты? Не исключено, что ими двигало желание оградить Шеншина от предъявления векселя к взысканию, к чему, скорее всего, намеревался незамедлительно прибегнуть Фёт. Отказ утвердил его в мысли, что он был попросту обманут бывшими родственниками, вступившими в сговор с Шеншиным. В результате Фёт наотрез отказался признать Афанасия своим сыном — вопреки очевидности, как утверждала Шарлотта, имея в виду, видимо, и сроки беременности, и, может быть, внешнее сходство (проверить это невозможно — изображений Иоганна не сохранилось). Против Беккеров же он начал судебный процесс, требуя вернуть ему вексель Шеншина, принадлежащий ему по праву опекуна несовершеннолетней Лины Фёт. Эту тяжбу он вёл до конца жизни.

Впрочем, прожил Фёт недолго. С одной стороны, развод отчасти пошёл ему на пользу — в 1824 году он женился во второй раз на гувернантке своей дочери Софии Генриетте Луизе Цан. С другой стороны, после того как он был вынужден выехать из дома Беккеров и лишился всякой поддержки с их стороны, жизнь его складывалась трудно. В прошении великому герцогу о материальной помощи, которое Фёт написал 17 июня 1825 года, незадолго до смерти, он подробно описал тяжёлые обстоятельства, в которые попали он и его старшая дочь:

«Но я самым неожиданным образом оказался безвинно повергнут в пучину долга в размере двух тысяч гульденов и не могу их оплатить. Произошло это потому, что отец моей сбежавшей позднее жены военный комиссар Беккер, под предлогом приданого, приобрёл для меня мебель стоимостью 1200 гульденов, за которую, как он говорил, не будет стыдно дочери тайного советника. Однако после этого расплачиваться за неё он принудил меня. Поэтому я был вынужден взять взаймы капитал в размере 1500 гульденов под простую расписку у бургомистра Хофманна и городского старшины Йокеля как для расплаты за эту мебель, так и для приобретения необходимой одежды для моей жены, которую должен был бы оплатить её отец. В дальнейшем, из-за бегства моей супруги, которое имело место 1 октября 1820 года, из-за расходов на приобретение собственной домашней утвари, связанных с последовавшим за этим моим переездом из дома Беккера, из-за необходимости ухода за моей дочерью... а также из-за почти непрерывного медицинского ухода... и совершенно расстроенного здоровья в течение дальнейшего несчастливого времени, я задолжал ещё 500 гульденов... Я обязался ежегодно выплачивать 300 гульденов благородным господам Хофманну и Йокелю, при этом я плачу за квартиру ежегодно 200 гульденов, а врач и аптека стоят мне 100 гульденов! После этих расходов остаётся мне с моей новой женой, ребёнком и служанкой всего 400 гульденов в год! Таким образом я не могу сдержать своего слова, не страдая от голода!»23

Болезни быстро свели его в могилу. Скончался Иоганн Фёт 1 ноября 1825 года. Незадолго до смерти он составил завещание (датировано 12 октября), в котором назначил своими наследниками Лину и Луизу Цан и подтвердил свои притязания на вексель в десять тысяч гульденов, полученный, по его утверждению, «в подарок моей дочерью Линой от нынешнего супруга её матери, моей прежней супруги, которые принадлежат мне как законному пользователю имущества моего ребёнка»24. «После долгих размышлений» он «раз и навсегда» исключил из числа опекунов Лины «её деда с материнской стороны господина военного комиссара Беккера, а также всю его семью, равно как и моих родителей», и назначил опекунами «супругу Луизу, здешнего жителя и мастера по изготовлению музыкальных инструментов господина Кюхлера и торговца господина Цана, проживающего на углу Ритцштайна»25. Более того, Фёт наказал им «противодействовать любым попыткам со стороны семьи Беккер воздействовать на Лину», а также «продолжать судебную тяжбу, которую я веду по этому поводу с господином военным комиссаром Беккером»26. Младший сын в завещании Фёта не упомянут ни словом.

В следующем году скончался и другой ближайший немецкий родственник младенца Афанасия — его дед по материнской линии, очевидно завещав пресловутый вексель своим сыновьям.

Теперь дело об усыновлении приходилось вести с душеприказчиками Фёта и опекунами Лины. Они, с одной стороны, действовали жёстко, с другой — более рационально, не руководствуясь личными обидами и желанием отмщения. В результате, по мнению современной исследовательницы И. А. Кузьминой (правда, строящей свою аргументацию на косвенных доказательствах), они согласились в обмен на уплату процентов по векселям или ещё каких-то дополнительных сумм официально признать Афанасия сыном Фёта. Во всяком случае, представляется вполне возможным, что едва ли не в 1826 году супруги Шеншины получили бумаги, удостоверявшие, что воспитывавшийся в их доме Афанасий является сыном умершего дармштадтского подданного Иоганна Фёта. Тем не менее по каким-то причинам они не дали этим бумагам никакого хода, и подлинное происхождение мальчика по-прежнему оставалось семейной тайной, неизвестной и ему самому.

На этом отношения семьи Шеншиных с германскими родственниками не прекратились. Эрнст Беккер не забывал сестру и в целом благосклонно относился к Шеншину. Елизавета Петровна и её муж вели с ним переписку, сообщая о самочувствии его племянника и его успехах в учёбе. О каких-либо сношениях госпожи Шеншиной с дочерью до начала 1840-х годов неизвестно; скорее всего, они были практически невозможны из-за опекунов, во исполнение воли Фёта ограждавших его дочь от какого-либо влияния «Беккеров». Афанасий Неофитович, видимо, честно выполнял обещание и периодически высылал опекунам Лины через банк Ротшильдов казавшиеся ему справедливыми и достаточными суммы. Пока вексель находился у Эрнста Беккера, такая ситуация выглядела безопасной. Однако этому обязательству, данному из-за отчаянного положения на сумму, явно разорительную для помещика средней руки, ещё предстояло сыграть в жизни семьи Шеншиных роль своеобразного возмездия.