Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Письма в газету

…Москва, улица «Правды», 24, редакция газеты «Комсомольская правда». Этот адрес знали многие в Советском Союзе. По нему писали письма, множество писем, а также приезжали в Москву и шли в специальную приемную «Комсомолки». Письма и посетителей регистрировали в обязательном порядке, буквально с каждым письмом и гостем работали, и где-то в архивах должны храниться точные цифры о количестве писем, если бумаги не пожрал чудовищный пожар в феврале 2006 года, уничтоживший, по сути, историческое здание издательства «Пресса» (прежде «Правда») и ряда редакций в газетном комплексе на улице «Правды», 24. Так что поверьте на слово: обращений в редакцию, откликов на публикации, писем-исповедей, а также писем с вопросами за «письменное» время пришло в редакцию миллионы.

Из «содержательных» писем значительную часть составляли жалобы. И это говорило, увы, о несовершенстве органов власти, чиновничества в целом, прокуратуры, милиции, армии. Нашим читателям очень нужна была справедливость.

Миллионы писем в редакцию не могли все «выйти на полосу», т. е. быть напечатанными в газете. Основную почту брали в работу сотрудники отдела писем «Комсомольской правды» — специалисты по жалобам. Работая с письмом, редакция всегда общалась с высокими инстанциями. Обращение к тем, на кого жаловались, не просто считалось дурным тоном — оно было недопустимо, потому что это означало бы подставить автора письма. Письма стояли на контроле. Очень важным считалось напечатать после окончания работы с письмом небольшую заметку под рубрикой «Вы писали — меры приняты» или «последу́шку» («По следам наших выступлений»), если по письму выезжал корреспондент.

Селезнёв хорошо помнил, как резко возрос интерес и уважение читателей к ленинградской «Смене» после того, как он приказал тамошнему отделу писем не только регистрировать почту, но и готовить письма к публикации. Письма в «Комсомолку» тем более стоили таких строгостей и инициативы, потому что «урожай» их шел в закрома газеты со всей страны.

Кроме того, Геннадий Николаевич сразу понял самую важную особенность почты «Комсомольской правды» — ее исповедальность. Газете тогда верили, как никому. «Комсомолка» как раз и стала всесоюзной исповедальней. У нас прочитывались даже анонимные письма, и по ним, бывало, также принимались меры. Со временем это, правда, стало излишним. После 19 лет работы в «Комсомолке» наш знаменитый спецкор Лидия Графова, впоследствии правозащитник и защитник мигрантов, накануне 1980-х перешла на работу в «Литературную газету» и одну за другой в течение некоего времени опубликовала там восемь статей, в которых разоблачала анонимные доносы. После этого ЦК КПСС принял постановление о запрете реагировать на анонимные письма. Читать и изучать их, конечно, никто запретить не мог, ведь в них порой говорилось о серьезных проблемах.

— Геннадий Николаевич собрал в один из первых рабочих дней января 1981 года весь наш отдел писем и объявил, вернее, попросил по-дружески: «Давайте постараемся. Готовьте письма в газету. Начиная с этого месяца и года, количество публикуемых в газете писем должно резко возрасти, с секретариатом согласовано», — вспоминает красавица и умница Лидия Титова, всю свою трудовую жизнь проработавшая в отделе писем «Комсомольской правды». — И это количество действительно возросло. Посмотри подшивку.

Подшивка «Комсомольской правды» за 80 лет, с 1925 по 2005 год, как и подшивки других газет, и старинные книги, и атласы, и уникальные газетные «летописи» (чья статья, о чем и в каком номере опубликована), в общем, вся знаменитая наша библиотека сгорела 13 февраля 2006 года в том неожиданном, долгом, трагическом пожаре. Как и вся редакция «Комсомолки». Но в том же месяце, узнав о беде любимой газеты, точно такую же полную подшивку передал в редакцию коллектив Владикавказской городской библиотеки (Республика Северная Осетия — Алания), за что ему огромная благодарность. Так что теперь подшивка «Комсомольской правды», восстановленная друзьями газеты, вновь имеется в редакции «КП», как и в крупных библиотеках: Государственной — бывшей Ленинке, Исторической библиотеке в Старосадском переулке в Москве и других.

В первых числах января 1981 года после встречи Селезнёва с отделом писем в «Комсомолке» было действительно опубликовано непривычно много материалов отдела писем, и эта новая традиция продолжилась. Почти каждый день на газетной полосе стали появляться письма, строки из писем или упоминания о них. Это были очень заметные перемены как для публики, так и для сотрудников газеты. Для читателей всё это сложилось в сигнал: ваш защитник меняется в лучшую сторону, становится более надежным.

Представляя Г. Н. Селезнёва коллективу «Комсомольской правды» в самом начале 1981 года, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов не преминул сравнить его возраст с возрастом Христа. Все мы знаем эту цифру, но редко помним о том, что 33 года для Сына Божия были пределом его земного существования, возрастом гибели на кресте и Воскресения.

Ничего «предельного», слава Богу, с Геннадием Николаевичем в тот год не случилось, но у «Комсомолки» с его приходом действительно началось маленькое воскресение. Он сразу начал действовать, чтобы наладить работу редакции после почти трехлетнего раскола.

— Заслуга Селезнёва состояла в том, что он прежде всего утихомирил коридор, — считает Елена Оберемок-Липатова. — Наш коридор с приходом Селезнёва будто встрепенулся после раздрая, привнесенного предыдущим главным редактором и его командой. Вернулся в коридор дух шестого этажа, который всегда славился широтой взглядов, свободой выражения мнений, при этом — все были «свои», что называется — «одной крови», «крови» шестого этажа. Как Геннадий Николаевич умудрился это сделать?! Причем так быстро, тихо и незаметно. И мы вдруг тут же перестали замечать, кто какой национальности, кто какой принадлежности — религиозной или какой-то иной. Дышать стало легче.

Вспоминает Галина Янчук, журналист, более 30 лет проработавшая в редакции «Комсомольской правды», в том числе редактором отдела писем; впоследствии она долго была главным специалистом Российского государственного архива социальной и политической истории: «Когда Селезнёв пришел в редакцию, к нему тут же направились делегации от группировок, которые друг с другом враждовали, друг друга подставляли… Предыдущие главные редакторы этих людей принимали и выслушивали. И к Селезнёву тоже потащились делегаты со своими соображениями, со своими взглядами на окружающее, на людей, на действительность. Первую же партию он, по сути, выгнал, сказав: „Извините, но я человек новый, хочу во всём этом сам разобраться. И сложить свое мнение о людях, какими я их увижу“. Пошли затем люди, чтобы требовать себе повышения зарплаты, новую должность. И этих не принял. И потихоньку редакция стала уже совершенно другой. Группировки исчезли. Кто-то ушел, кто-то „всё понял“. Люди занялись творчеством. Через год после прихода Селезнёва коллектив стал совершенно другой, нормальный, дружный. Семья».

Очень точно сказано Галиной Васильевной: семья. А в хорошей российской семье всегда был хороший глава. Селезнёв, при всей своей молодости, как раз и стал главой большой журналистской семьи.

…Забегая мысленно вперед, вспомнила лето 2015 года, когда в июльскую полночь, в теленовостях, нежданно сообщили о смерти бывшего председателя Госдумы Российской Федерации Селезнёва. После первого ужаса потери и первых слез все уважавшие Геннадия Николаевича журналисты двинулись к компьютерам, чтобы написать слово о нем. Не смогла уснуть и я. Машинально перебирала книги. И вдруг мне на глаза попала тоненькая книжица стихов журналиста и поэта Юрия Воронова, пережившего ребенком ленинградскую блокаду, главного редактора «Комсомольской правды» в начале 1960-х годов. И раскрылась она сама по себе на стихотворении, суть которого, на мой взгляд, чрезвычайно подходит для понимания характера наследника Юрия Петровича по «Комсомолке» — Геннадия Селезнёва:

Опоздали на паром…Этот случай нас и свел тогдаС одним парнем.Мы таскали для костраСучья,ОнУсердно собирал камни.
Мы решили про него хмуро:Он — того,Хоть и могуч телом.Но подмигивал хитроЮра,Не бросая своего дела.
И когдаСошло на нет пламя,(Мы у речки — до утра сели),О горячие его камниМы ладониНа ветру грели…

Герой этого стихотворения собирал камни, чтобы потом, в утреннюю стужу, они согрели людей. Столь же предусмотрительным, «заботливым на будущее» в работе с людьми оказался и Селезнёв. Как классический отец семейства.