Слова без музыки. Воспоминания

С поезда мы сошли в Силигури, малюсеньком городке, откуда, однако, ходили джипы до Дарджилинга (по-тибетски это название буквально означает «Город удара молнии»). В городах, расположенных в Гималаях, джипы были основным видом транспорта. Позади водителя вместо пассажирских сидений — две деревянные скамьи, рассчитанные на четырех человек. Пассажиры на скамьях сидели лицом друг к другу. Дверцы были без стекол, по салону гулял ветер, пассажиры обязательно ощущали всем телом каждый ухаб, каждый поворот. Мне всегда казалось, что водители джипов ездят слишком быстро и безрассудно, но никто никогда не подавал жалоб. Шоссе взбиралось в гору с равнины в окрестностях Силигури, и вскоре мы въехали в предгорья Гималаев. В общей сложности мы за четыре-пять часов поднялись на 7500 футов; ландшафт кардинально изменился: вместо равнин — горные хребты.

На пути в Дарджилинг мы сделали несколько остановок. Вначале заглянули в монастырь Калу Ринпоче в Сонаде — это, кажется, в двенадцати милях не доезжая Дарджилинга. В те первые месяцы в Индии я разыскивал тибетских наставников — пользовался случаем познакомиться с каждым из них и выяснить «из первых рук», дошла ли до наших времен практика тибетских йогов, остались ли ее последователи. Сегодня этот вопрос может показаться странным: есть множество книг, множество учителей, которые принадлежат к четырем хорошо известных тибетских школам-династиям. Но в 1966-м это совершенно не было для меня очевидным. Тогда в Сонаде, познакомившись с Калу Ринпоче, я впервые в жизни услышал устное толкование тибетского текста. На стене у двери в его гостиную висела танка с Колесом Жизни (Sipa Khorla). Разговаривая с ним через переводчика, я попросил объяснить мне это изображение и получил объяснения. Он подробно рассказал о цикле существования в соответствии с картиной. В тибетской традиции это зовется «Вращение колеса дхармы».

Следующую остановку мы сделали в монастыре Самтен Чолинг (также называемым монастырь Гум), от которого меньше пяти миль до Дарджилинга. В этом монастыре часто бывал Лама Говинда, немецкий буддист, чьи книги оказались в числе первых книг о тибетском буддизме, изданных по-английски. Он был учеником другого широкоизвестного учителя, Томо Геше Ринпоче (что буквально значит «Благословенный Доктор из долины Томо»). Учитель Ламы Говинды считался «прежним телом» следующего Томо Геше Ринпоче, с которым я вскоре познакомился в Калимпонге. (Есть и Третий Томо Геше Ринпоче: сейчас ему двенадцать лет и он живет в Сиккиме.) Впоследствии я познакомился с некоторыми ламами и наставниками из монастыря Гум. В последующие годы, когда я проезжал через Дарджилинг по дороге в Калимпонг, они присылали мне в гостиницу вегетарианские пельмени; а в феврале, на Лосар — тибетский Новый год, я все еще непременно получаю от них открытку с новогодним поздравлением.

Дарджилинг показался мне самым красивым из высокогорных индийских городов, которые я видел: этот старый город наглядно воплощал в себе и прошлое, и настоящее страны. Когда-то он служил летней резиденцией, куда британское правительство Индии отбывало в сезон зноя; до сих пор в Дарджилинге сохранились красивые отели, которыми владеют и управляют англоиндийцы.

Мы с Джоанн поселились именно в таком отеле за смешные деньги. Как-то утром я заказал «ванну», и спустя несколько минут на третьем этаже, прямо у двери нашей ванной, откуда виднелись горы, появилась приставная лестница, а по ней вскарабкался парень с полным ведром горячей воды. Чтобы наполнить ванну, он совершил восемь или девять восхождений, причем сновал вверх-вниз так шустро, что, когда ванна наполнилась, вода все еще была обжигающе горячей.

Именно в Дарджилинге я впервые познакомился с сообществом англоиндийцев: тогда, лет пятьдесят назад, оно играло весьма заметную роль, но теперь, наверно, его следы нелегко отыскать. Эти люди словно бы провалились сквозь трещины в системе, и время было над ними не властно. Я счел их чрезвычайно интересными и обаятельными. Много лет подряд, проезжая через Дарджилинг, я останавливался в одном и том же отеле — «Принц Эдуард». Мы с Джоанн были там чрезвычайно счастливы: до смешного живописные пейзажи, извилистые улочки с множеством антикварных лавок, круто уходящие в гору. В первый раз мы оказались там в декабре; помню, как на Рождество 1966 года в популярном ресторане индийцы-христиане пели нам рождественские гимны. Мы прожили в Дарджилинге дольше, чем планировали, и уезжали поневоле: наше разрешение на пребывание там истекало, а новое разрешение на пребывание в Калимпонге вступало в силу.

Мы поехали в Калимпонг — вначале назад по той же дороге, по которой приехали, а затем, чуть-чуть не доезжая Сонады, свернули на восток, на извилистую дорогу, которая привела нас к мостику через реку Титса. Маршрут восхитительный: за несколько часов спускаешься на несколько тысяч футов. Деревья и растительность меняются словно бы с каждой минутой. Я живо помню эту недолгую поездку под безоблачным синим небом, помню, как по мере того, как мы приближались к дну долины, становилось теплее.