Слова без музыки. Воспоминания

Благословенный Доктор из долины Томо

Я с самого начала знал, что рано или поздно мы окажемся в Калимпонге. Он расположен примерно на тысячу пятьсот футов ниже Дарджилинга, но все же достаточно высоко в горах, при приближении к нему ощутимо холодало. Если взглянуть на карту, Калимпонг — всего лишь маленькая, ускользающая от взгляда точка где-то между Индией, Непалом и Тибетом, но из книг я узнал, что для ученых и путешественников, а также для тибетских купечески-промышленных кланов это важный пункт назначения и перевалочный пункт. Товары, которые вывозились из Тибета через так называемый «проход Нала», вначале попадали на склады в Калимпонге. Оттуда их отправляли либо на юг, в Калькутту на побережье Индийского океана, либо через Северную Индию и Центральную Азию в Европу. Кланы торговцев и промышленников из Лхасы имели свои дома и конторы в Калимпонге — иными словами, там существовала постоянная тибетская община. Через Калимпонг проезжали, в общем, все, кто интересовался Тибетом. В начале ХХ века здесь останавливался сэр Чарльз Белл, автор первых авторитетных трудов о Тибете, а также удобного тибетско-английского словаря разговорного языка. Эванс-Венц познакомился с Ламой Кази Дава Сам Дупом то ли в Калимпонге, то ли в Сиккиме, а Теос Бернард именно здесь повстречал Гегена Тхарчина, который помог ему посетить Тибет. Геше Вангьял, лама из Монголии[31], получивший образование в Лхасе, тоже провел в Калимпонге довольно долго. Попасть в Калимпонг в 1966 году — это было как обнаружить поутру костер, который горел всю ночь, а теперь слабо дымится. Но если встать на колени и осторожно (но упорно) дуть на угли, ты непременно увидишь, что пламя разгорится снова.

Теос Бернард писал, что в жизни не видел другого такого красивого города, как Калимпонг. У меня осталось другое впечатление, но вершины Гималаев там совсем рядом, а рассветы и закаты потрясающие. Канченджанга, вершина которой поднимается на 28 тысяч футов над уровнем моря, считается третьей по высоте горой на свете, неподалеку есть много других пиков выше 20 тысяч футов. Но чрезмерных морозов там никогда не бывает, и я часто приезжал в Калимпонг зимой. По сравнению с Дарджилингом он намного больше похож на сельскую местность, на пятничный «хат» (базар) приезжают люди из Бутана и Сиккима. Достаточно несколько раз там побывать, чтобы научиться легко отличать по одежде бутанцев и сиккимцев: каждая местность тут своеобразна, хотя расстояния между ними небольшие.

Итак, мы с Джоанн отправились в отель «Гималайен», знаменитый благодаря многим поколениям туристов-экстремалов, альпинистов, а также индийских и английских официальных лиц, которые останавливались в нем по дороге в Тибет или на обратном пути. Построил его Дэвид Макдональд, ни больше ни меньше, как ветеран британской Миссии Янгхазбенда 1904 года — военного вторжения под командованием полковника Фрэнсиса Янгхазбенда, затеянного в пику российскому влиянию в Тибете. Первоначально это был частный дом, где проживало целое семейство, затем его превратили в отель, который содержало то же самое семейство. Когда мы остановились в нем впервые, им все еще управляла одна из дочерей Макдональда. Можно было выйти в сад, присесть и выпить чаю, глядя на Канченджангу, до которой, казалось, рукой подать. Рассказывают, что именно в этом отеле останавливались Чарльз Белл и французско-бельгийская писательница Александра Давид-Неэль, которая изучала тибетский буддизм и в 1924 году под видом паломницы пробралась в Лхасу. В 1966 году меня отделяло от этих давнишних путешественников не так уж много времени, и я чувствовал, что иду почти что тем же маршрутом. Возможно, поэтому мне так понравился Калимпонг.

В Калимпонге я встретил трех человек, чья жизнь и опыт произвели на меня глубокое впечатление. Первый — Геген (преподобный) Тхарчин. Когда я с ним познакомился, ему было за семьдесят, он уже мало занимался делами своей фирмы — издательства «Тибетское Зеркало». На момент нашего знакомства он называл себя лексикографом и, когда мы подружились, однажды подарил мне трехъязычный словарь, который составил, — хинди-англо-тибетский. Однако я знал, что его вклад далеко не ограничивался словарями. В 30-х годах он был спутником и проводником, другом и учителем Теоса Бернарда, а также, что наиболее важно, ввел его в круги аристократов и власть имущих в Лхасе. Если бы не поддержка и связи Тхарчина, Бернард никогда не добрался бы до Тибета. Обо всем этом я прочел еще в Париже, в изложении самого Бернарда, и горячо интересовался всеми подробностями, которые Тхарчин может (или пожелает) сообщить.

Каждый день я прогуливался по Тен-Майлз-роуд — немощеной улице, которая вела от главной площади на окраину, на противоположный, если отсчитывать от отеля «Гималайен», конец города; я выяснил, что на этой самой улице живет Тхарчин. Разумеется, в городе его хорошо знали, найти его было просто. Оказалось, его лучше всего навещать в час чаепития, примерно в четыре пополудни. У него был довольно большой дом, расположенный поодаль от Тен-Майлз-роуд, какой-нибудь слуга открывал мне дверь и впускал меня в спальню. Обычно Тхарчин дремал на своей широкой кровати вместе с двумя или тремя собаками и столькими же внуками. Стоило нам познакомиться, как такое общение запросто стало для нас обычным. Едва я переступал порог, Тхарчин просыпался, собаки и дети убегали, а он подхватывал нить разговора, который мы вели в предыдущий день, словно бы в промежутке между вчера и сегодня беседа не прерывалась. Он определенно много знал о политике и истории Тибета, а с Бернардом не расставался ни на минуту все время их пребывания на тибетской земле.

Тхарчин, со своей личной точки зрения, описывал то, о чем мы прочли в книгах и дневниках Бернарда. В 1947 году Бернард пропал без вести где-то в Ладакхе, совершая очередное из своих многочисленных паломничеств. Я выспрашивал у Тхарчина все подробности, которые он только знал. Бернард исчез в период стычек, происходивших после разделения Индии на Индию и Пакистан; по логике вещей, Бернард просто оказался в неподходящем месте в самый неудачный момент. И все же оставались кое-какие сомнения: может быть, он все-таки жив? Тело так и не нашли, никаких надежных свидетелей его гибели не отыскали. Тхарчин сказал мне, что обратился в полицию в той местности, где Бернарда видели в последний раз. Полицейские утверждали, что нашли его багаж, одежду и кое-какие личные вещи, они считали, что его убили, а тело оказалось в реке и было унесено быстрым течением. Тхарчин счел вещественные доказательства убедительными и прекратил розыски. Странное дело: Бернард ведь обосновался в Калимпонге, намеревался посвятить какое-то время учебе у некоторых местных геше (докторов), в том числе у Геше Вангьяла. Он покинул Калимпонг, спасаясь от сезона дождей, который ему не нравился, и забрел на запад, где его и поглотила буря вооруженных столкновений между мусульманами и индуистами, особенно ожесточенных в местах, где он оказался. Жизнь Бернарда с самого начала изобиловала странными перипетиями и закончилась тоже странно.

Вскоре после того как мы с Джоанн приехали в Калимпонг, нам посоветовали монастырь Тхарпа Чолинг («Место Освобождения»). По дороге я расспрашивал — честно говоря, без особого успеха, — живут ли в этой местности йоги. В монастыре монахи радушно пригласили нас посмотреть настенные росписи, а я спросил, не живет ли случайно в монастыре какой-нибудь йог. Мы еле-еле могли объясниться: они знали одни языки, я — другие, но слово «йог» всегда всем понятно. Один монах кивнул, указал на дом у дороги, на краю монастырского комплекса.

После многомесячных странствий по Индии и Непалу я не спешил стучаться в еще одну дверь, но, обождав немного, все-таки постучался. Меня проводили в маленькую приемную, а спустя несколько минут в комнату побольше — зал для церемоний, и я оказался перед молодым мужчиной, моим ровесником (оказалось, он родился на десять дней раньше меня в том же году), одетым в простую коричнево-малиновую рясу. Мы провели вместе несколько минут, поговорить толком не смогли, так как знали лишь несколько слов, понятных нам обоим, но я понял, что мне следует прийти на следующий день, и тогда меня будет ждать переводчик.

В этот самый момент я осознал, что мои поиски завершились. Мне не требовалось ни объяснений, ни каких-то знамений (возможно, знамения и были, но прошли незамеченными). Все это было крайне необычно, я сам не знал, как отнестись к своей интуитивной догадке. Этот человек не сказал мне почти ничего, но я, опираясь на свои тогдашние скудные познания, заключил, что он занимается именно теми эзотерические практиками и традициями, которыми я интересуюсь. Наконец-то я нашел дверь в мир незримого, которая распахнется передо мной.

На следующее утро Томо Геше Ринпоче лично приветствовал меня в той же комнате и представил мне своего переводчика Ринзинга Вангпо, мужчину средних лет в желтых одеждах. Позднее я узнал, что Вангпо в этих местах звали «Желтым Монахом», хотя на деле он не был монахом, не принадлежал формально ни к одной монашеской общине. Он жил обычной жизнью в миру, у него были жена и дочь, а затем, в зрелом возрасте, неофициально принес монашеские обеты и надел желтые одежды. Он не был ни ученым, ни практиком-одиночкой, а просто под старость решил стать монахом. Он даже не принадлежал к какому-либо монастырю. Жил он один в городе, в однокомнатной квартире. Вот один из странных и неожиданных аспектов его биографии: тибетцы его обожали — в равной мере и монахи, и миряне, да и мне он понравился с первого взгляда.

Ринзинг Вангпо очень хорошо владел английским, и на следующей неделе мы часто встречались с Томо Геше Ринпоче, обсуждая, чем я мог бы заняться. Я получил приглашение поселиться у него в доме, а не в монастыре. Геше Ринпоче хотел, чтобы я начал изучать тибетский язык, а также сказал, что начнет учить английский. Я взял на себя обязательство регулярно посещать его. Тогда он уже несколько раз съездил в Америку и сказал мне, что рассчитывает спустя некоторое время прибыть в Штаты с передвижной выставкой танок из «Тибетского Дома» в Нью-Дели — учреждения, объединяющего культурный центр и библиотеку.

Я начал постепенно догадываться, что передо мной — далеко не рядовой лама, а человек, перед которым в тибетской общине многие благоговеют, снискавший уважение почти всех, кто его знает. Собственно, в «прежнем теле» он был вдохновителем и советником Ламы Говинды, тем самым Ринпоче, который описывается в «Пути Белых Облаков», — книге, которую я уже прочел. Все это я узнал в следующие несколько недель, а затем мы с Джоанн отправились в обратный путь в Европу.

— Чем бы вы хотели заняться? — спросил меня Ринпоче.

— Я хотел бы учиться у вас тому, чему вы готовы меня научить, — сказал я.

Ринпоче взглянул на меня:

— В обычных обстоятельствах вам пришлось бы жить здесь неделями и месяцами, вас подвергли бы самым разным испытаниям на твердость намерений, на заинтересованность. Однако я понимаю, что вы приехали из очень далекой страны, чтобы немного здесь побыть. Путешествие было трудным, но все же вы каким-то образом добрались сюда, и это подсказывает мне, что в вашем случае прочие предварительные испытания необязательны. Мы можем приступить к делу, когда вы только пожелаете.