Гамбит некроманта

Глава 24

В комнате было темно, толстые шторы прекрасно скрывали день, ночь или нечто среднее, сумеречное, расположенное между ними. Часы на стене… Некр бросил взгляд на электронное табло и вздохнул: опять встали.

— Вот так и живу, — посетовал он мрачно. Кажется, когда приборы учета времени являлись сплошь механическими, проблем с ними возникало меньше. А с песочными и солнечными — не появлялось совсем!

«Снова на них перейти?» — он представил натыканные по всему особняку склянки с песком, фыркнул и отмел эту мысль как несостоятельную: жить следовало, окружая себя вещицами века нынешнего, иначе слишком велик соблазн отстать от неумолимо несущегося вперед прогресса. Вначале на шажок, затем — на десяток. А там ведь можно и застрять. Догонять же придется долго, упорно, рвя жилы, и не факт, что удастся.

Он встал, глянул в большое зеркало в старинной раме, оценил помятое, но не столь и жутко выглядящее отражение и пожаловался ему, раз уж никого другого рядом не оказалось:

— Но сегодня как-то уж слишком погано.

Очередной сон-воспоминание злил и неплохо настраивал на рабочий лад. Теперь Некр убедился окончательно: с кем придется иметь дело. А ведь тогда… в легендарные по нынешним меркам времена он полагал, будто победил. Что ж, неплохой урок. Впредь следует проверять издох ли враг окончательно и пересек ли Рубеж, а не удовлетворяться смертью тела.

Вир никогда не рассказывал, как именно выкрал его из хрустальной пирамиды, а потом вернул к жизни. Эта тема не являлась табу, Некр спрашивал снова и снова, но в ответ получал шутку, отговорку, а то и указание направления, куда следует идти. Не то, чтобы Некра туда ни разу не посылали за всю его немаленькую жизнь, но слышать подобное от учителя, обычно не отказывающего в беседах на любую тему, было неприятно и даже обидно. В конце концов Некр оставил выяснения на потом, выбрал из предложенных направлений нужное — в библиотеку — и пропал на несколько месяцев.

Наверняка, он что-то ел и иногда спал, но память этого не сохранила. Навь держала его в ясном уме, а на тело Некру очень скоро стало наплевать. Он дочитался до нервного срыва и полного физического истощения, вплоть до прорезавшихся клыков. Вконец обессилев, посадив к Тикси Виракоча Пачаячачику зрение и доконав себя окончательно тремя самолично выдуманными зельями, повышающими выносливость, свалился в горячке и впервые осознанно пересек Рубеж, легко достигнув того, о чем самые могущественные соплеменники отзывались с уважительным трепетом. Уйдя в потусторонний мир, они часто не возвращались обратно, однако Некр подобной глупости допускать не хотел. Его целью являлось получение нового опыта, он хотел лучше понять, какой силой обладает, очертить границы возможного и приблизиться по могуществу к учителю хоть на чуть-чуть.

Некр был молод, преступно мало понимал в существах, живущих по ту сторону, об опасностях, там таившихся, вообще не знал ничего. Его захватил водоворот красок, звуков и запахов. Очарование потустороннего мира наложилось на его явное восприятие, став воплощением абсолютного счастья. Однако Некр не пожелал оставаться в Нави, слишком важна была цель и… обида на Вира. Доказать ему, что достоин большего, чем просто вечности, оказалось важнее блаженства. А потом он встретил ее — свою Жар-птицу — и, разумеется, поначалу не признал.

Он понятия не имел, как стоит обращаться к Владыне Нави, какие слова подбирать — тем паче. И не подумал кланяться ей или преклонять колени — Некр не привык к подобным телодвижениям вообще. Встретив на тропе неописуемо прекрасную женщину, он не пожелал узнавать, кто она такая: морок, его воплотившаяся мечта, чья-то душа или нечто совершенно иное. Он любил ее так, как никого до этого, отдавал себя и забирал всю ее в ответ. Сколько это продолжалось — вечность или мгновение — вряд ли возможно определить, но очнувшись однажды Некр понял, что ему пора возвращаться. И еще он сообразил, как именно стоит действовать.

Она улыбалась, она не удерживала, она просила не искать с ней встреч и даже обещала скормить дракону, если явится без веской причины (грозится поныне, а он плевать хочет на скрепы и правила, которым верны сверхи порой с не меньшим фанатизмом, нежели люди своим фанабериям, заповедям, суевериям и законам). Наверное, за несговорчивость его и полюбила сама Смерть и выделяет на фоне остальных стражей Нави до сих пор. А ведь Некр не обещал даже хранить ей верность в явном мире (и не хранил), но часть сердца отдал добровольно и непоправимо: навсегда.

Очнулся Некр в тиши и одиночестве отведенных ему покоев, поднялся, ополовинил содержимое кувшина — то ли вино, то ли молоко, то ли вода или даже чья-то кровь, он так и не понял — ухватил лежащую рядом виноградную гроздь и вместе с ней понесся в Библиотеку. Снова. Но вовсе не за описанием ритуалов и зелий, а за сборником сказок — тех, самых древних, что передавали из уст в уста в пещерах под свет звезд и костров. Люди тогда еще не обзавелись налетом цивилизованности и в своей неучености, необразованности, не предпринимая попыток объяснить все и вся, воспринимали мир вокруг и тех, кто в нем обитал, именно такими, какие есть на самом деле.

Выйдя из Библиотеки утром следующего дня, он наткнулся на невероятно злого учителя. Вир ему тогда здорово вломил, вызвав на учебный поединок, в пару ударов загнав эйфорию возросшего до небес самомнения туда, где той самое место: под землю и ниже. А Некр отколол номер, которого от него не ожидал никто: вызвал дух Колаш’ая. Воинственное племя, коему суждено было встать над другими и погибнуть под напором захватчиков, считало его богом, родившимся из птицы, объединяющим в себе сущность всех вещей. Не удивительно, что именно эта сущность откликнулась на его зов. Перед Некром возникла чудесная крылатая тварь — помесь змеи, птицы и жеребца с огненным взором и клыками тигра — и он без опаски влез на нее и сбежал к метаморфам, конечно же, не допустив и мысли о том, что его разорвут на куски.

Ему несказанно повезло. Сама Бездна встала на его сторону раз он остался жив. Его оружие оказалось абсолютно бесполезно, его потусторонняя мощь будила в метаморфах ярость, а в некоторых — похоть. Зато Некру было не занимать наглости, убежденности в собственной правоте и безразличии к устоям и пророчествам, строго настрого запрещающим знаться промеж собой сверхам разных кланов, а уж стражам противоположных рубежей — тем более.

Метаморфами тогда правила Ирвина, тоже бунтовавшая против традиций, — первая и последняя глава над всеми обрастающими мехом, чешуей и перьями. Как сказал бы Дерк: встретились два одиночества. И договорились. Ирвина-Ирида-Уркачильай-Великая Мать как только ее ни звали! А Некра поименовали живым воплощением Супая — бога смерти и демонов (впрочем, демоны появились позже, благодаря первым христианским лжецам, в алчном желании заиметь побольше новых рабов и чужих богатств насаждавших веру в ревнивого и превозносящего страдания бога, не иначе в насмешку прозванного милосердным), правителя подземного мира Ук’у-Пач-ш-щ-а, чем несказанно ему польстили. После, но уже заручившись поддержкой учителя, Некр прибыл в Орден. Благо, темная тень хрустальной пирамиды к тому моменту маячила достаточно отчетливо, чтобы даже эти тугодумы сообразили, какая угроза нависла над опекаемым ими человечеством.

Несколько лет он собирал объединенное воинство — убеждал, уговаривал, интриговал, как не всякий библиотекарь умеет, — собственным примером доказывал необходимость общения, обмена опытом. Сам к тому не стремясь, стал правой рукой Вира — главы над всеми стражами, с чьей-то легкой руки прозванными гильдейцами. Уже потом слово «Гильдия» прочно переняли люди, как и многие другие, выдуманные сверхами. Орден тому тоже примером.

Тогда было сложно, потом — легче. Славная вышла битва. И руины, и… много чего еще. И он — некромант, а вовсе не стратег из числа орденских магистров — показал, как можно, объединив силы, уничтожить несомненное зло, скопившее так много магической мощи что, казалось бы, дальше некуда и стремящееся стать в Яви воплощенным единым богом.

Возгордился Некр, конечно, изрядно. Знал же о способности некоторых людей, обладающих очень сильной волей, избегать Перехода и оставаться в явном мире после смерти тела, но разыскивать бывшего друга не стал. А ведь его предупреждали — темного библиотекаря в Нави нет. Не до него Некру было: незадолго до сражения из-за Рубежа не вернулся его ученик, а потом встретился Роман — человеческий мальчишка, взятый в оруженосцы идиотом — окончательной гибели которого Некр очень не захотел допускать.

— А ведь имя я не помню до сих пор. Даже во сне не называл, — обронил он. — Хотя точно ведь знаю, что произносил тогда — до прямого приказа забыть.

Авантюра Грая выдалась успешной. В свою победу Некр верил безоговорочно и очень надеялся выжить.

***

— Дмитрий Скобцев… — закрыв очередной файл, Дерк побарабанил пальцами по столу и скривился, словно хлебнул уксуса вместо вина. — Выбрал же фамилию.

— У Аннушки другая. Решил взять наобум или узнал фамилию настоящих родителей? — Женька пожал плечами. — И что в ней такого? Скобы они и в Африке скобы.

— А также скрепы, — зло прошипел Дерк, отчаянно щелкая мышкой. — Духовные, чтоб их оглоблей через коромысло да в Бездну нафиг! Всем бы тогда жилось легче — заявляю со всей ответственностью.

— Ты чего завелся?..

Дерк закрыл фотографию. Изображение с одной из московских улиц, находящихся вблизи метро Смоленская, не отличалось хорошим качеством, но мужчину с выдающимся шнобелем и злыми близко расположенными глазами Жека узнал сразу. Выследить его теперь было вопросом времени, но именно его почти не осталось.

Вчера Женьке звонила мама Ксении, чего раньше никогда не случалось. Она казалась очень взволнованной, просила поторопиться, а затем передала трубку невероятно спокойной дочери. Ксения говорила, что до возрождения старого врага недолго и тогда… «мало никому не покажется». С тех пор как Женька пересказал ее слова, Дерк нервничал, да так, словно его за струны души сообща дергали все бесы, джины и духи, выдуманные людьми за всю их немалую историю.

— Я завелся?! Вообще-то, русский язык мне неродной. Более того, старофранцузский от него далек, иная языковая группа, знаешь ли. Но созвучие даже я чувствую: с глаголом — оскопить. Знаешь, кто такие скопцы?

— Кастраты.

— Вот-вот! И в вашей истории…

— Дерк, — взмолился Женька. — Вот это точно ни к чему. На мне образование отдохнуло, я твоих исторических аллюзий все равно не пойму.

— А вот это нужно исправить! Сейчас объясню, — мрачно пообещал некромант, добавив с явно прочитавшейся в интонациях угрозой: — Обещаю заняться ликбезом в самое ближайшее время: вот как устраним угрозу разрушение мира, так сразу.

— Мне уже страшно!

Но на шутку Дерк не обратил внимания.

— Скопцы, звавшие себя агнцами божьими или белыми голубями, — в этом месте Женька непочтительно фыркнул и тотчас прикрыл рот рукой, вряд ли Дерк не знал кого кличут этими птицами, — последователи мистической секты духовных христиан, возводящей операцию оскопления в степень богоугодного дела.