Друг № 3

Глава 16. Парашют

Он вышел из камина в Маноре, и обнаружил, что нет нужды проверять, как там матушка. Та поджидала его прямо у камина, скрестив руки на груди.

— Драко Абраксас Малфой, где ты был? — спросила она.

В его голове пронеслась целая череда ответов, каждый следующий —расплывчатее предыдущего: в квартире Гермионы Грейнджер, смотрел фильм, был в гостях. В конце концов, он остановился на самом туманном, хотя тот делал из него капризного подростка:

— Гулял.

— А почему не оставил записку?

— Потому, что мне двадцать шесть лет?

— До тех пор, пока ты живешь в Маноре, ты должен сообщать мне, где находишься, — властным тоном заявила она. Он не поступал так с четырнадцати лет, но не видел причины спорить. Он понимал, что, если бы не то, что случилось с отцом, матушка не устроила бы скандала. Всем известно: когда чистокровная ведьма чувствует себя одинокой или чем-то расстроена, ей поможет только одно — изобрести новое правило и навязать его окружающим.

— Ладно, — покорно согласился он. — Как раз об этом я хочу поговорить. Я в ближайшее время собираюсь переехать.

— Что? Ты решил жениться? Жениться на… на…

Она не смогла закончить фразу. Глаза у нее расширились, а кровь отлила от лица (на что не потребовалось много времени, учитывая, что она и так была бледна).

— Как ты можешь поступать так с родной матерью? — воскликнула она в конце концов.

— Я ни на ком не женюсь, — заявил он не слишком почтительным тоном. Он ничего не мог с собой поделать: за три троллевых года он один раз сходил на свидание, и за три дня уже третий человек интересовался, когда свадьба! — Я просто хочу обзавестись собственным жильем. Я не хочу больше жить в Маноре.

— И где ты раздобудешь деньги на собственное жилье? — прищурившись, поинтересовалась матушка.

Просто прелестно! Его мать так в нем нуждается, что готова лишить содержания, если он уедет.

— Матушка, как долго, по-вашему, я должен здесь жить? До тридцати? До сорока? Всю оставшуюся жизнь?

— Предполагается, что до женитьбы, — бросила она.

Что технически было верно. Но в его возрасте чистокровные колдуны уже подыскивали детям гувернера, а не пытались добиться у родной матери разрешения снять квартиру. Иными словами, Драко столкнулся с необычной проблемой.

— Вы так говорите, потому что считаете, что я никогда не женюсь. Это, кстати, не слишком лестно, — заявил он. Мрачное выражение материнского лица подтолкнуло его мысли в неверном направлении.

Он обратил внимание на подбор слов: в том гипотетическом (крайне гипотетическом) случае, если Драко женится на Гермионе, это будет бесчувственный поступок по отношению к родной матери. Даже гипотетически не предполагалось, что он (чисто гипотетически) может совершить этот поступок, чтобы (возможно) стать счастливее, а не доставить матери неприятности.

Матушка долго молчала. Он видел, что она пытается понять, как действовать в такой неслыханной ситуации: как правило, у Малфоев не было проблем с поисками невесты. Он не возражал — ему тоже было о чем подумать.

У него снова появилось ощущение, что он в ловушке. Последнее время оно появлялось всякий раз, как он оказывался дома. Тут были предусмотрены правила на все случаи жизни, и все решения были заранее прописаны. Похоже, лет двести назад чистокровная знать собралась и решила навсегда отказаться от личного счастья в обмен на право делать всех вокруг несчастными. Он был практически уверен, что так оно и было. Он вообразил своих пра-пра-прадедушек: как они, устроившись за круглым столом, мрачно смотрят на какого-то дальнего предка Уизли, и громким шепотом выражают уверенность, что тот долго не протянет. И тут ему в голову пришла странная мысль.

Он попытался отдумать ее обратно, но было поздно. Уизли всех переиграли! Они успели выйти из игры, пока ставки не стали слишком высоки. Они жили в нищете и грязи, но, по крайней мере, любили друг друга.

Драко любил мать, но рядом с ней постоянно испытывал напряжение и неловкость. Он никогда не бывал в доме Уизли, но, вероятно, там происходило что-то похожее на вечеринку в честь Дня Феникса (только гости поуродливее). Сколько Драко себя помнил, во время обедов в Маноре он старался есть как можно бесшумнее, пока родители искали, к чему бы еще придраться.

Самое худшее, что правила существовали ради самих себя: им следовали, чтобы поддерживать другие правила. Единственной привилегией, связанной с принадлежностью к древнему роду, была сказочная возможность подвергаться осуждению каждый раз, когда собираешься сделать что-то самое обыкновенное. В двадцать шесть лет он захотел уехать из родительского дома, и матушка была готова лишить его наследства. Он пригласил девушку на ужин, и друзья стали обращаться с ним так, словно он подсел на Бодроперцовое зелье.

Правда, чистая кровь даровала ему еще два изумительных преимущества: он мог издеваться над другими людьми или обзавестись дорогостоящим хламом в придачу к той горе дорогостоящего хлама, о которой успел забыть. Если бы кто-то подарил Рону Уизли новую гоночную метлу, тот бы пришел в восторг и хвастался всем вокруг. А может, даже занял бы денег, и соорудил шкаф, чтобы ее хранить. Если бы у Драко появилась еще одна метла, он бы забавлялся с ней примерно с час, а потом забросил в кладовку ко всем остальным. Хвастаться ему было некому, да и никому это было не интересно. Понятно, у него не было ни малейшего желания становиться Роном Уизли, но кое-что из того, что принадлежало Рону, было лучше, чем все, чем располагал Драко, а Уизли, скорее всего, не понимал своего счастья.

— Я такого вовсе не думаю, — сказала матушка, выведя Драко из транса. — Я уверена, что со временем ты найдешь себе ведьму из приличной семьи, но до тех пор не понимаю, зачем тебе уезжать из дома, где о тебе заботятся, и селиться в убогой квартирке. На мой вкус, это отдает неблагодарностью.

— Любопытно, где это я найду чистокровную ведьму? — яростно поинтересовался Драко. — Вы что, из-за границы собираетесь ее вывезти? Или из параллельной вселенной? Я думал, вы смирились с тем, что Астория — мой последний шанс. Если я все-таки женюсь, вряд ли она будет из семьи, которую вы сочтете приличной. И как вы тогда поступите?

— Ты не сделаешь этого, Драко. Если желаешь пару раз поужинать с этой магглянкой, я не стану тебе препятствовать. Я понимаю, это тебя только подстегнет. Я сама в последние годы общалась с магглорожденными, и многие из них на удивление приятные люди. Но, надеюсь, ты понимаешь, что женитьба на подобной женщине станет катастрофой. А что Панси об этом думает? Она такая милая девушка.

— Мерлин, опять!

Драко был уверен, что где-то в Маноре спрятана толстая пачка пергамента с тщательно выведенными строчками «Миссис Персефона Малфой», только вот почерк принадлежит не Панси.

— Матушка, сделайте мне одолжение и скажите вслух: мой сын никогда не женится на Панси Паркинсон.

— Ничего нельзя исключать. «Никогда» звучит слишком… решительно.

Ему захотелось завопить, но даже молчаливые вопли были запрещены правилами.

— Ладно, забудем об этом. Я больше здесь жить не могу. У меня есть работа, и я могу сам платить за аренду. Я уезжаю, нравится вам это или нет.

Он тут же пожалел о своей резкости, но она мгновенно взяла себя в руки.

— Ты хоть знаешь, сколько стоит аренда квартиры? — спросила она не менее резким тоном. — На жалованье официанта тебе ничего приличного не найти. Ты через неделю окажешься в Маноре, умоляя пустить тебя обратно. Что я, конечно, сделаю, потому что понимаю, что нет ничего важнее семьи. Если ты хочешь усвоить этот урок суровым путем, пусть так и будет.

Когда мать заговорила о важности семьи, у него в голове что-то щелкнуло, и он не смог удержаться.

— На самом деле вы убеждены, что я ни на что не способен, так? — вскипел он, и слова бурным потоком перелились через край. — За последние годы у меня было время подумать, но мысли приобрели смысл, только когда я выбрался из дома. Стоило мне выйти за ограду, жизнь стала налаживаться, а ответы, которые я искал — становиться по местам.

Он замолчал, собираясь с мыслями. Стоя с матерью посреди нелепой роскоши, он не ощущал ни печали, ни тоски, ни вины, ни даже смущения. Он был в ярости.

— Я устал от жизни, которую мне приходится вести. Ноги моей не будет в этом доме, потому что все в нем куплено на деньги, которые появились потому, что мы всех ненавидели и все ненавидели нас! Откуда у нас богатство, матушка? Можете мне объяснить?

— Можете объяснить, почему я потратил годы жизни, прислуживая безумцу, который мечтал всех извести? Безумцу-полукровке, кстати, и не говорите, что мы не ведали, к чему он клонит. Все для того, чтобы распоряжаться людьми и придумывать для них новые правила, а самим все сильнее погружаться в тоску. Не могу понять, почему мы прилагаем столько усилий для того, чтобы стать как можно несчастнее!

Она вскинула руку, словно хотела остановить поток его слов, словно то, что он произнес их вслух, сделало их правдой. Это напомнило ему еще кое о чем.

— Я еще не кончил. Почему вам с отцом понадобилось понять, что я могу погибнуть, прежде, чем моя жизнь стала волновать вас больше чем власть, деньги или из-за чего там еще вы в это ввязались? И почему вы с ним забыли обо мне, как только обнаружили, что я жив? И чья была бы вина, если бы в тот день меня убили? Если подумать, это же полный бред! Много ли у вас родилось бы чистокровных внуков, если бы я погиб, защищая ваше право иметь только чистокровных внуков?

Он наконец замолчал. Она бессильно опустила руки. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом мать расплакалась. Он почувствовал себя худшим сыном на свете, даже хуже, чем обычно. С другой стороны, он сказал чистую правду, и было слишком поздно брать эти слова обратно.

— Я — ужасная мать, — всхлипывала она, пряча лицо в ладонях, и у Драко появилось жуткое, страшное чувство, что он сейчас тоже разрыдается. — Я не забывала о тебе ни на секунду, но раз ты этого не заметил, я потерпела полное поражение. Я старалась, как могла. Я старалась все время, но этого было мало, а теперь ты меня бросаешь.

— Я вас не бросаю. Я просто хочу научиться быть самим собой.

— Но тогда я останусь совсем одна, — тихо сказала она. Она уткнула подбородок в плечо и прикрыла глаза рукой. Он понимал, как ей неловко, что она позволила себе расплакаться, даже перед собственным сыном.

— Я буду вас навещать, — сдался он.

— Но ты же… меня… ненавидишь, — выдохнула она.

— Ничего подобного. Но жить так, как раньше, вы меня не заставите.

Он не собирался сдаваться, несмотря ни на что. Мать несколько раз глубоко вздохнула и пристально посмотрела на него, обмахивая глаза ладонями.

— Если хочешь, сними квартиру, — сказала она, запинаясь. — Я заплачу.

— Спасибо, — ответил он. Говорить больше было не о чем.

— Мне надо подумать, — продолжила она. — В пятницу утром мы идем к отцу.

Он провожал ее глазами, пока она, зажав рот ладонью, выходила из комнаты.

Когда она ушла, он решил, что рад, что сумел все ей высказать. Было облегчением наконец признаться, что ему не нравилось быть у Повелителя на посылках, особенно с учетом того, что от него требовали убивать, а потом наказывали за то, что у него не получалось. Это, мягко говоря, напрягало, не говоря уже о происхождении Повелителя (мысль, которая не давала ему покоя уже несколько лет). Если Гермиона Грейнджер была грязнокровкой, Уизли, Лонгботтом и его собственный отец — чистокровными, а тип, мечтавший уничтожить всех нечистокровных — полукровкой, то Драко не желал иметь с этим ничего общего. Потому что в этом не было ровно никакого смысла, а он привык думать о себе как о человеке здравомыслящем.