Друг № 3

Они не спорили, не ссорились и не обижались: они просто держались на расстоянии. Временами они с отцом сталкивались с кем-нибудь из родителей его однокурсников на людях. Именно тогда Драко понял, что представляет ценность как предмет торга. Дома отец ни разу не назвал его хорошим сыном, но в окружении других родителей никогда не упускал случая показать, насколько Драко превосходит их детей. В детстве Драко нравилось это слушать, но с годами он понял, что похвалы не имеют к нему отношения. Они были предназначены не для того, чтобы он почувствовал себя лучше, а чтобы все вокруг почувствовали себя хуже.

А потом началась Вторая война. Люциус еще больше отдалился от семьи и от здравого рассудка, и Драко сильно тревожило, что отец сходит с ума. Его поведение стало непредсказуемым, настроение постоянно менялось, и Драко стал общаться с ним с предельной осторожностью. Они не говорили уже два месяца, когда отец объявил, что у Повелителя есть для Драко поручение. Люциус так и светился радостью, в то время как Драко был в ужасе: он понимал, что ни за что не справится, и понимал, что отец — единственный, кто считает, что это ему под силу. Он довольно быстро сообразил, что Повелитель и не ожидает, что шестнадцатилетний школьник сможет убить самого могущественного колдуна на свете.

Он отправился в Хогвартс, не веря, что выживет, и не мог думать ни о чем, кроме неизбежной смерти. Каждый раз за едой он ругал себя, что не получает удовольствия, потому что много ли ему осталось обедов, прежде, чем Дамблдор будет вынужден покончить с его жалкой жизнью? Он устроил несколько плохо подготовленных ловушек, таких явных, что было видно, как ему хочется, чтобы его остановили. Когда время пришло, он не умер. Торжествующая тетка за руку увела его от безжизненного тела Дамблдора, как ребенка с ярмарки.

Как он ни старался, он не мог толком вспомнить ни седьмой год, ни Последнюю битву. Он помнил, кто погиб, и помнил порядок событий, но это происходило словно с кем-то другим. Его первое отчетливое воспоминание было связано с тем, как они с Гойлом стоят в общем зале среди развалин и трупов, Крэбб уже погиб, и родители бросаются к нему. Отец обнял его впервые с тех пор, как Драко научился ходить. Матушка сказала «Я тебя люблю», а отец выкрикнул «Драко!», и он понимал, что они говорят об одном и том же. И все равно чувствовалась разница. В следующий раз он увидел Гойла на похоронах Крэбба, и внезапно выяснилось, что им нечего друг другу сказать. Они не ссорились, но их дружбе пришел конец.

Матушка солгала в лицо Повелителю, потому что, кроме сына, ее ничего не волновало, и он всегда твердо знал, что она его любит, даже если она совершила свою долю ошибок. Отец на десять минут перестал убивать, чтобы убедиться, что сын жив, а этого было явно недостаточно.

Пальцы у него набухли и порозовели, так что пора было вылезать из ванны и одеваться. Он вытерся и посмотрелся в зеркало. Раньше он об этом не задумывался, но теперь понял, почему все вокруг говорят, что вокруг него вечно собираются тучи. Лицо у него было хмурое, словно он в любой момент мог обрушиться на округу ливнем неприятных эмоций.

На отца он больше не сердился, что не могло не тревожить. Казалось бы, ему полагалось испытывать множество чувств, но ему просто хотелось, чтобы все поскорее кончилось, и он мог вернуться к обычной жизни. На самом деле, ему хотелось как-нибудь остаться дома, чтобы матушка сказала в конце свидания «Драко передает привет», но он не мог отправить ее в Азкабан одну.

Он оделся и присоединился к ней в столовой. Она держала в руке чистую вилку, не сводя глаз с нетронутой еды на тарелке.

— Надо поесть, Драко, — лицемерно заявила она.

— Я не голоден, — ответил он.

Она положила вилку и кивнула.

— Нам выдали портключ до комнаты свиданий. Через десять минут он активируется.

Она показала на медный кубок, стоявший посередине стола.

— Сколько у нас будет времени?

Он отметил, что Нарцисса впервые за долгое время приложила усилия, чтобы выглядеть как можно лучше: лицо было безупречно накрашено, прическа уложена волосок к волоску. Она бы выглядела очаровательно, будь у нее менее несчастный вид.

— Ровно час, — ответила она. — Хватит, чтобы обговорить деловые вопросы и обсудить будущее.

Деловые вопросы — это само собой, но Драко не видел смысла обсуждать с Люциусом будущее. Все равно того в этом будущем не будет. Он, выпрямившись, девять минут простоял у стола. Наконец, мать тоже поднялась, и они прикоснулись к кубку. Пятьдесят пять секунд спустя они оказались в азкабанской комнате для свиданий.

Посреди комнаты стоял стол, к которому были придвинуты два стула с одной стороны, и один — с другой. В комнату вошел охранник и бросил на них презрительный взгляд, но все равно это было лучше, чем в прошлый раз. Никаких дементоров.

— Введите заключенного, — распорядился охранник, и появился отец в сопровождении еще одного стражника. Люциус, звеня цепями, пересек комнату, и стражник подтолкнул его к стулу. Длинные отцовские волосы были сострижены неумелой рукой, и в серой шерстяной тюремной мантии тот выглядел маленьким и жалким. Он невидяще смотрел в пространство, пока оба охранника не вышли и не закрыли за собой дверь. Никто не знал, о чем говорить, но в конце концов отец прервал молчание.

— Прекрасно выглядишь, Нарцисса, — сказал он.

Драко понимал, что матушка не могла не заметить скрытого обвинения, что, учитывая обстоятельства, ей следовало бы выглядеть хуже, но та даже бровью не повела. Драко был рад, что она уложила волосы: пусть отец поймет, что мать отгоревала свое. Пусть увидит хотя бы на мгновение, какой станет жизнь без него.

— Спасибо, — ответила матушка с безмятежным лицом. Драко давно не видел ее такой ослепительно красивой.

— Не думал, что снова сюда попаду, — сказал Люциус. Драко нашел пятно на стене прямо над головой отца и уставился на него, пока глаза не расфокусировались.

— У нас есть дела, — холодно заметила матушка. Она сложила руки на коленях, но Драко видел, что она придерживает палочку.

— Всё написано в моем завещании. Мне больше нечего добавить.

По мнению Драко, это было неплохо: по завещанию Люциуса, поместье переходило к сыну, при условии, что тот будет заботиться о матери. К несчастью, им надо было провести вместе еще пятьдесят четыре минуты.

— Посмотри на меня, сын, — сказал отец, и Драко насладился местью, встретившись с ним взглядом. Лицо Люциуса оставалось совершенно бесстрастным, и он постарался вести себя также. — Хотелось бы мне ошибиться, но боюсь, ты не способен достойно поддерживать честь нашего рода. Жаль, что все случилось сейчас, прежде, чем я успел привести дела в порядок.

Если это поможет ему коротать время в камере, Люциус может жалеть сколько угодно.

— Как ты видишь будущее нашей семьи? — прищурившись, поинтересовался отец.

Драко тянул с ответом сколько мог, потому что не знал, что сказать. Его планы выглядели следующим образом (в произвольном порядке): он собирался слушать маггловскую музыку, подавать кофе, спать с Гермионой Грейнджер и придумать пару сказок без чудовищ. Отцу об этом говорить было нельзя. Поэтому он ограничился фразой:

— Собираюсь продать особняк в Монако и заняться вложением капитала.

— Так я и знал, — проговорил отец, останавливаясь после каждого слова, чтобы лучше дошло. — Я вижу перед собой конец рода. Имя Малфоев больше ничего не значит.

Драко подумал, не упомянуть ли об отдаленной возможности появления «мерзких полукровных детишек», но решил воздержаться и промолчал. Может, лет через десять он напишет письмо, которое будет заканчиваться: «И мерзкие полукровные детишки передают привет».

— Род не прервется на Драко, — вмешалась матушка.

— Верно, — согласился отец. — Он прервался на мне. Будут у него дети или нет, слава Малфоев, насчитывавшая множество веков, рассыпалась в прах. Что скажешь в свою защиту? — обратился он к сыну.

— Ничего, — ответил Драко, одновременно думая: «Наконец-то!».

— А вы, госпожа моя супруга? Вам есть что сказать?

Отец с чего-то решил, что угрожающий вид ему поможет. Выглядело это, словно черный шелк заменили серой шерстью.

— Нечего.

— Тогда не вижу причин затягивать встречу.

И Драко в последний раз в жизни полностью согласился с отцом.

— Если бы знал, чем кончится, никогда не завел бы сына.

В списке последних слов, обращенных к единственному ребенку, эти явно попадали в раздел «безжалостное прощание». Сказать по правде, Драко не вполне понимал, почему так сильно разочаровал отца. Тот не мог знать, что сын помог отправить его в тюрьму. С другой стороны, на кого еще Люциусу было злиться? Разве что на себя самого, а отец вряд ли был готов признать свою вину. Так что он все свалил на Драко. Может, через пару лет в одиночном заключении, его, наконец, осенит, что он тоже приложил руку к гибели славы Малфоев, и у него случится сердечный приступ. Люциус встал, и, высоко держа голову и волоча цепи, двинулся к двери. Он постучал, и его увели прочь. Потом охранник вернулся и поставил на стол перед Драко еще один кубок.

Он посмотрел на мать, и они вместе прикоснулись к портключу, который отправил их домой.