Друг № 3

— У меня было хреновое детство, — сказал он.

Блейз закрыл рот и помолчал.

— Ты это в первый раз понял? — спросил он.

Да, во всяком случае вслух. У него были подозрения, но все выглядело таким нормальным: ребенком он считал, что все тетки похожи на Беллу, а дедушки — на Абраксаса. Он думал, что это просто часть жизни, с которой приходится мириться.

— В общем, да, — признал Драко.

Блейз медленно кивнул, и Драко показалось, что в его взгляде промелькнуло сочувствие. Может, это была жалость, но сочувствие звучало лучше.

— Теперь, когда ты это понял, ты же не хочешь, чтобы моя дочка выросла и ей было также хреново, как тебе?

— Мне вовсе не хреново, — возразил он.

Хреново было Белле, и его отцу. Может, отчасти даже матушке. Но только не ему! Он сумел понять множество вещей, которые тем не приходили в голову. Он был совсем другим.

— Да, ты явно изменился к лучшему.

Драко вдруг вспомнил разговор на шестом курсе, когда он хвастался, что ему поручили убить Дамблдора, словно это была самая светлая перспектива в шестнадцать лет. Он не мог отрицать, что Блейз видел его полным мудаком.

— Но изменения даются нелегко, верно?

Драко кивнул. Но, если подумать, не так тяжело, как может показаться. Точнее, когда поступаешь неправильно, то тебе сначала легко, а чем дальше, тем труднее, и в то время как когда поступаешь правильно, все работает противоположным образом.

— Так что не толкай мою дочь на эту дорожку, — продолжал Блейз. — К примеру, ты знаешь, как я отношусь к магглам.

— Ты о чем? Об их музыке?

— Нет, о самих магглах. Я их не люблю. Я им не доверяю, но понимаю, что выдаю себя, когда такое говорю. Вообрази, Амаранта вырастет, пойдет в Хогвартс и будет там себя вести как мы с тобой в одиннадцать лет, обзывая всех вокруг грязнокровками и предателями крови и нарываясь на неприятности. С ней же никто не станет дружить! Я боюсь, что мне менять мнение о магглах уже поздно, но ее учить не собираюсь. Таким, как мы, приходится идти на жертвы. Считай это выполнением долга перед обществом.

Он дал Драко время обдумать то, что сказал, и тот понял, насколько это для него важно. Взвешивая каждое слово, Драко спросил:

— А как насчет Грейнджер?

Лицо Блейза закаменело, и тот потряс головой:

— Только не сейчас, Малфой.

— Ладно, — сказал Драко. Но сдаваться он не собирался. — Поговорим позже.

— Идет, — согласился Блейз, и Драко понял, что откровениям пришел конец. Они вернулись к нормальному разговору, разве что стали понимать друг друга лучше. — Пока что придумай какую-нибудь дружелюбную сказку. И если она начнет от ужаса кричать по ночам, я приведу ее к тебе, и будешь сидеть и объяснять, что ты все выдумал.

— Но единороги на самом деле существуют, — указал Драко из чувства противоречия.

Блейз мрачно улыбнулся, но подхватил старую игру.

— Вижу, ты не понимаешь. Тогда расскажу тебе собственную поучительную историю: может, твоя тетка и выдумала всех этих чудовищ, но я-то есть на самом деле! Ясно?

Драко кивнул.

— Отлично. Я уже поговорил с немцами. Что ты собирался мне сказать?

— Может, сейчас не время?

Блейз отмахнулся.

— Давай, выкладывай. Хуже не будет.

Он понял, на что намекает Блейз: они больше не станут упоминать о сделанных признаниях, и будут себя вести, словно ничего не случилось.

— Это насчет маггловской музыки, — начал он.

— Так ты все-таки решил попробовать?

— Местами она ничего. Я спрашиваю, потому что помогаю устроить концерт в Маноре. «Подвал» обанкротится, если ему не помочь деньгами.

Как и следовало ожидать, Блейз был потрясен. Как и все, когда новость станет известна.

— Ты организуешь благотворительный концерт, чтобы помочь лавке, торгующей маггловской музыкой?

— Ну, можно и так сказать. Понимаю, что звучит дико.

Даже для самого Драко.

— Потому что это дикость. С чего ты этим занялся?

— Я не сам додумался, — пояснил он, словно от этого ситуация должна была стать нормальней. — Идея пришла одному моему другу, и ему понадобилась площадка.

— Ну да, все время забываю, что у тебя теперь новые друзья. Ну и как, полегчало? — спросил Блейз, и они обменялись недоуменными взглядами.

— Да. В общем, на концерте мы будем исполнять маггловские песни. Мой друг интересуется, ни захочешь ли ты поучаствовать? Знаешь, сцена, ревущая толпа, женщины бросают трусики, на следующий день ты во всех газетах, и, конечно, вечеринка после концерта. Обычная история с рок-звездами.

Он пожал плечами, словно не сказал ничего особенного.

Блейз изо всех сил делал вид, что колеблется, вероятно, чтобы отвлечь внимание от того, каким блеском вспыхнули его глаза.

— Ну… — промычал он. — А времени много на это уйдет?

— Репетиции по субботам и воскресеньям, и концерт девятого числа.

У Блейза была семья, сколько угодно денег, и он вел приятную и беззаботную жизнь. Но вот толпы вопящих фанатов у него не было.

— Пожалуй, смогу втиснуть в свое расписание, — сказал он наконец. — Передай другу, что я согласен.

— Сможешь в субботу появиться в Маноре к пяти?

— Ладно. И если что-то выплывет наружу, что вряд ли, не признавайся Дафне, что я оставил тебя присмотреть за Амарантой.

— Конечно.

Из соображений личной безопасности в том числе.

— Увидимся в субботу.

— До встречи.

Блейз кивнул, повернулся и вышел из комнаты. Наверно, отправился разыскивать дочь.

Драко вернулся в гостиную и через камин прошел домой. Он уже опаздывал, но все-таки успел к началу смены, и, к счастью, у «Ворона» не оказалось ни одного репортера. Смена прошла неплохо, но, когда он вернулся, его поджидали неприятности. На столе в холле лежало письмо от Гермионы.

«Малфой, я понимаю, что времени осталось мало, но я сама не знала до нынешнего утра. Уилл попросил меня уговорить Гарри принять участие в концерте, и тот согласился. А еще Уилл договорился с Джорджем Уизли, потому что они дружат со школы. Я решила, что тебя надо предупредить. Я составила для Гарри и Джорджа список того, о чем им не следует с тобой говорить, и начала писать такой же список для тебя, но он получился слишком длинным, поэтому лучше, чтобы вы вообще не разговаривали. И не дрались. Увидимся в субботу.

Грейнджер

P.S. Чем бы Джордж тебя не угощал, не ешь».

Ладно, она его предупредила, и что ему делать? Устроить ловушку, чтобы Поттер рухнул в нее, едва переступит порог? На самом деле, мысль была недурна, и, наверно, Блейз мог бы ему помочь, но как это скажется на его репутации? Может, мысленно приготовиться? Драко не мог придумать, как именно. Стоило вообразить Гарри Поттера в собственной гостиной, как он впадал в дикое раздражение. Но он уже немного освоился с обычаями хороших людей и понимал, что Гермиона, предупреждая его, совершила «добрый поступок». И он был этому рад. По крайней мере, при появлении Поттера он не впадет в истерику.

В сравнении с Поттером Джордж Уизли вызывал меньше тревоги. Вот Рон — тот представлял серьезную опасность, а Джордж был всего-навсего нищим уродцем, который временами даже забавлял. Он ненавидел Джорджа в основном из-за старинной распри Малфоев и Уизли. Конечно, традицию надо поддерживать, но это не значит, что он устроит склоку прямо на глазах Грейнджер. Оно того не стоит. С другой стороны, Гермиона каким-то образом узнала, что Джордж собирается его отравить, а это выходило далеко за рамки семейной ссоры. Приличная наследственная распря предполагала множество мелких оскорблений, горсточку заклятий, постоянное злословие за спиной, но никаких убийств. Стоило начать, и очень скоро все члены обоих семейств оказались бы в Азкабане или на кладбище. И какой в этом толк? Правда, его отец подсунул кусок души Повелителя одиннадцатилетней сестре Джорджа, а Упивающиеся вроде как сожгли их дом. Но руководила ими Беллатрикс, которая, строго говоря, в семейство Малфоев не входила, а просто вела личную войну со всеми, кто не творил зла и не сошел с ума.

Последнее время, думая о Роне Уизли, Драко то и дело улыбался, представляя, как тот озлобится, когда узнает, что Драко ухаживает за Гермионой. В чемпионате тяжеловесов по ненависти их схватка могла сравняться со схваткой «Повелитель Тьмы против Гарри Поттера». Но, не исключено, что Поттеру и Уизли уже все известно, и именно поэтому Джордж замыслил его убийство. Придется каким-то образом выяснить у Гермионы, что она им рассказала, иначе в их присутствии он и куска не сможет проглотить. Не то, чтобы они имели право на покушение: он ничего у Поттеров и Уизли не отнимал. Гермиона сама принимала решения, и понятно, что она предпочла целоваться с Драко, а не с Уизли. Это диктовал здравый смысл. Он точно не знал, как обстоят дела, но подозревал, что друзья Гермионы вели себя примерно как Панси. Надо думать, если бы они догадались раньше, Гермиона никогда бы не заговорила с Драко, и они не стали бы встречаться. Так что те сами были виноваты, на что он не преминул бы им указать, если бы выдался случай.

Он отложил письмо, и, только укладываясь в кровать, вспомнил, что предстоит завтра. Он собирался увидеться с отцом, скорее всего, в последний раз в жизни. Он долго лежал без сна, пытаясь придумать, о чем говорить, но так ничего и не придумал.

* * *

Самое важное вечно случалось с Драко в семь часов утра, хотя он не стал бы возражать, если бы время перенесли на девять или еще позже. В случае с Люциусом, его бы устроило вообще никогда. Он проснулся в шесть, и полчаса просидел в ванне, думая об отце. Он перебирал всю историю их отношений, так подробно, как только мог.

Драко родился в разгар Первой войны, и казалось, что на этот раз Малфои выбрали правильную сторону. Когда ему исполнился год, все изменилось. Гарри Поттер выжил, а Повелитель Тьмы… вроде как выжил. Отец заявил министерским чиновникам, что находился под Империусом, и был отпущен на свободу. Конечно, Малфои славились как искусные обманщики, но эта ложь была такой огромной, вызывающей и нелепой, что Драко всегда поражало, как кто-либо мог на секунду в нее поверить. У отца всегда были прекрасные связи, и в мире хватало людей, считавших, что деньги важнее, чем правда.

Сколько Драко себя помнил, Люциус был строгим отцом, и довел «любовь без жалости» до совершенства. Он бывал доволен, если Драко поступал правильно, но не слишком доволен, чтобы не испортить ребенка сильной привязанностью. Испортить ребенка постоянными подарками он не боялся. Когда Драко оступался, его наказывали. Обычно у него отбирали какую-нибудь игрушку, но тех было столько, что его это мало трогало. Гораздо хуже было то, что его лишали участия. Точнее, переходили на молчание. Отец начинал с холодного выговора: сообщал сыну, что разочарован, объяснял, почему, и потом могли пройти дни, прежде чем он изволил хотя бы поглядеть на Драко. Матушка никогда этого не признавала: она разговаривала с обоими как ни в чем не бывало, и, если надо, передавала Драко новости.

Когда Драко поехал в Хогвартс, он скучал по матери, но редко вспоминал отца. Люциус не писал и не посылал сладостей, и о его существовании напоминало только предложение в конце материнских писем: «Отец передает привет». Передавать привет можно разными способами: поговорить по камину, прислать подарок, даже приехать навестить, но Люциус ничего подобного не делал. С годами Драко все сильнее сомневался, что отец вообще о нем думает.