Время в подарок

— В распоряжении директора есть полный комплект документов на каждого преподавателя, в том числе и полное портфолио. Кроме того... — Михаляк замолкает, но после запинки продолжает. — Видите ли, когда преподаватель поступает на работу в Дурмстранг, он подписывает определённый документ. Нечто вроде магического контракта, который не позволяет ему вредить коллегам и директору...

— Поясните.

Михаляк долго рассказывает о сути контракта, припоминая все его детали, и даже выдвигает предположение, как бывший траволог мог обойти условия договора. Эмилио кивает, самопишущее перо конспектирует. Заместитель директора — бюрократ до мозга костей, это видно сразу. Зато начиная говорить о людях, он сразу смягчается. Аврор Горетти считает такое поведение проявлением слабой воли, но это, разумеется, не его дело.

— Каким человеком был Ян Адамсон? Опишите своё восприятие.

— При всём уважении, синьор Горетти, вы не психолог, а я — не ваш пациент. Я не сужу людей.

Эмилио хмурится.

— Господин Михаляк, вы обязаны дать показания...

— Разумеется.

— Поэтому я прошу рассказать о Яне Адамсоне. Что вы о нём думали?

Толстяк темнеет лицом и холодно замечает:

— Видите ли, синьор Горетти, я историк, а не политик. Я изучаю тех, кто ушёл в историю.

Молодой аврор медленно кивает. Ему не нравится Михаляк: этот человек похож на шар фигурой, характером и представлениями о дисциплине — с него всё скатывается и сходит на нет. Кроме того, Михаляк — олицетворение Дурмстранга, главного конкурента Шармбатона в образовании. Горетти берёт чистый пергамент.

— Вы не могли бы пригласить господина Сергеева?..

Виктор Сергеев похож на упитанного барсука, тёмно-коричневая мантия только усиливает сходство. Профессор ЗОТИ не отличается высоким ростом — но кажется, что под напором широченных плеч строгая мантия вот-вот треснет. Шея отсутствует как таковая, зато маленькая голова с треугольным подбородком, круглые глазки и неровно подстриженные усы напоминают молодому аврору, что человек — неважно, маг или нет, — всё же в родстве со зверьём. Волшебнику хорошо за сорок. В рукаве — волшебная палочка, на правой руке — обручальное кольцо. На палочку в рукаве в Италии давно смотрят как на варварство, на золотое кольцо толщиной в указательный палец, — как на отсутствие вкуса, но Сергеева это вряд ли волнует.

Ещё один странный человек.

— Чем могу быть полезен? — спрашивает Сергеев. Он гудит, как пароход, и смотрит на молодого аврора, как ястреб на воробья.

Первый вопрос не меняется, как и ответ. Будто преподаватели сговорились.

Эмилио впивается взглядом в профессора ЗОТИ и выкладывает козырь:

— Каким образом вы узнали о зачарованном амулете?

Сергеев смотрит на собеседника так, будто его попросили продемонстрировать Люмос.

— Кулон всегда был на профессоре Суворовой. После нападения на лестнице она сразу сказала, что магия была не человеческая, а что было потом, меня не касалось. Скажу вот что: в ночь нападения кулон пропал, а потом выпал во время... столкновения в коридоре.

— Что за столкновение? — небрежно спрашивает Гаретти, но перо уже готово к бою.

— Адамсон не поладил с кем-то из ваших.

У Эмилио есть подозрение, что столкновение было тем ещё инцидентом, но он не подаёт виду. С таким, как Сергеев, надо быть сдержанным и профессиональным.

— У госпожи Суворовой были подозрения насчёт Яна Кристьяна...

— Не знаю.

— Она не боялась повторного...

— Не знаю. Наверное, боялась.

— Почему вы сомневаетесь?

— Потому что не разговаривал с профессором Суворовой на эту тему, но она достаточно разумна, чтобы не помышлять о самоубийстве, — волшебник смотрит на часы и явно горит желанием покинуть комнату.

— Вас не предупредили, что приедет наше подразделение? — Эмилио ненавидит, когда к его работе относятся с пренебрежением.

— Предупредили. Но это не значит, что я отпущу выпускной курс с урока.

Деформации на лицо — с этим аврор Горетти уже сталкивался.

— Какие отношения связывали госпожу Суворову с Яном Кристьяном...

— Послушайте, Горетти, — со вздохом произносит Сергеев и теребит ус. — Арина Суворова не из тех, у кого душа нараспашку. Она не обсуждает свои мысли за обедом и не кричит о планах на каждом шагу. Спросите её. Лично. Я только... — он прерывается, но голос остаётся таким же каменно-спокойным. — А если повторите вот это, — тихо произносит он. — То я лично прослежу, чтобы вы вылетели из Международного Блока.

Волшебник резко встаёт, демонстрируя странную для своей комплекции ловкость. Выходит, не закрыв за собой дверь. Эмилио растерянно смотрит прямо перед собой. Он просто пытался проверить наличие блока. Это даже не Легилименция. В идеале, это вообще не чувствует даже хороший окклюмент. Сергеев почувствовал — первым за всё время. И перспективный аврор Горетти сделал зарубку на будущее: не проверять блок у всех подряд. Сергеев стал первым, но может оказаться не единственным.

— Не уверен, что смогу помочь, — бубнит черноволосый волшебник с носом, похожим на клюв. Он смотрит на аврора, склонив голову к плечу, и ещё больше смахивает на птицу.

— Полагаю, мы сможем понять друг друга, — осторожно произносит Горетти и слегка приподнимает уголки губ.

Профессор зельеварения, сменивший Сергеева в мягком плюшевом кресле, постоянно хмурится и говорит металлическим голосом. Слегка бьёт по ушам, но Эмилио видит Михаила Бергмана насквозь, и ему становится легче.

— Пожалуйста, расскажите о ваших отношениях с Яном Адамсоном.

— Я работаю здесь первый год. Адамсон мне помог в начале. Поддержал, если вам угодно. С ним было интересно поговорить, поспорить. Он не был снобом, хвастуном или чем-то в этом духе.

— Вы много времени проводили вместе?

— Да нет, — Бергман задумчиво трёт подбородок. — Но по вечерам сидели у меня. Или у него. Он мне нравился.

— В целом? Или какие-то черты? Простите, что спрашиваю, — мягко добавляет Эмилио.

Зельевар тут же реагирует.

— С ним было интересно. Никакой суеты. Он не давил тем, какой он опытный или... успешный, — это слово Бергман произносит с издёвкой, а Горетти делает пометку на полях. — Можно было поговорить о жизни. О школьных делах. О том, чем хотелось бы заняться, если... если представится возможность.

— Вас обоих не устраивает Дурмстранг? — с сочувствием произносит Эмилио.

Губы зельевара кривит недобрая ухмылка.

— Устраивает. Здесь лучше, чем было бы в Шармбатоне.

Он смотрит на аврора и уже открыто ухмыляется.

— Господин Горетти, я ни в чём не подозревал Адамсона. Вы же к этому ведёте, так не отнимайте у меня время. Я подозревал Снейпа. Директора.

— Директора? — брови аврора взлетают, и он даже забывает о замечании в адрес родной школы. Только перо не смущается и строчит по-прежнему.

— Директора, — мрачно повторяет зельевар. — Вы же знаете, кто он. И я знаю. Он всегда поспевает вовремя, а вот за Суворовой не уследил. Я и подумал: с чего бы это? Ну, понимаете, подозрительно, — он замолкает, а после паузы добавляет. — И слишком много времени они проводят вместе. Потом-то я понял...

— Поняли что? — уточняет Эмилио. Перо еле успевает записывать. Горетти знает — если всё пройдёт успешно, его повысят. Он давненько ждёт повышения и только что камень не грызёт, чтобы выслужиться.

— Что это не связано с нападением, — Бергман еле заметно улыбается, и узкое лицо внезапно преображается. — Это уже их дело.

Эмилио барабанит пальцами по столу.

— Какие отношения связывали профессора Суворову с Яном Адамсоном?

— Деловые. Они не были друзьями или чем-то в этом духе.

Горетти подавляет вздох. «Что-то в этом духе» порядком утомляет.

— Понятно... И ещё вопрос. Вы сказали, что поначалу господин Адамсон поддержал вас. А потом?

— А потом нет, — лицо Бергмана снова приобретает угрюмое выражение. — У него появились какие-то дела. Тайны. Так часто бывает. Я могу быть ещё полезен?

Молодой аврор с сомнением просматривает показания бывшего траволога и качает головой.

— Будьте добры, пригласите Эрика Йохансона.

Бергман кивает и выходит, но Горетти замечает издевательскую улыбку на тонкий губах и чувствует, что упустил какую-то деталь. В последний момент он понимает, что именно.

— Бергман! Простите, господин Бергман! Ещё один вопрос.

Зельевар прислоняется к дверному косяку и всем своим видом выражает внимание, но насмешка в глазах никуда не делась. Эмилио костит себя на все лады, но главное — вопрос.

— Вы упомянули, что Адамсон... то есть господин Адамсон рассматривал другие варианты, кроме работы в Дурмстранге. Он не говорил, какие?

— Он хотел учиться у настоящего мастера. У кого-нибудь вроде Фламеля или Гогенхайма. Но Фламель уже умер, а Гогенхайм взял двух учеников в этом году и неизвестно, будет ли брать в дальнейшем. Адамсон как-то сказал, что его обошёл грязн... магглорождённый. Я не совсем понял, что он имел в виду, потому что Гогенхайм взял чистокровного траволога из Англии. Разве что... — карие глаза медленно расширяются и Бергман замолкает. — Быть не может. Невозможно. Это всё было из-за Суворова? Но... Нет. Невозможно. Но зачем ему сестра? Чего он хотел?

— Господин Бергман, — тихо произносит Гаретти. — Я буду очень благодарен, если вы не будете торопиться с выводами. И не будете ни с кем делиться размышлениями. В день последнего слушания вас пригласят как свидетеля.

— Защиты или обвинения? — резко спрашивает волшебник. Голос снова бьёт по ушам.

Итальянец много бы дал, чтобы узнать, какая разница Бергману.

— Защиты. Думаю, защиты, — вздыхает Эмилио. — Так мы договорились?..

Бергман медленно кивает и выходит. Эмилио слышит его голос в коридоре и достаёт очередной пергамент. На очереди профессор трансфигурации.

* * *

Швейцария, Цюрих,

ноябрь 2003 года

— Суворов, в следующий раз взорвётесь вместе с котлом. Я непонятно объяснял схему работы? Вас не устраивает страховка Лонгботтома?

— Простите, Мастер, — Суворов хмурился, но не отводил взгляда от учителя. — Я всё учту.

— Учтёт он, — буркнул фон Гогенхайм. — Где Лонгботтом?

— В теплице. Он собирает белладонну, её через полтора часа добавлять.

— Второй котёл не взорвался?

— Нет, ему ещё десять минут кипеть. Мы его позже поставили на огонь, — Суворов поскрёб щетину. — Мастер, простите, но я не понял, что случилось на этот раз. Мы всё отмеряли, всё протестировали. Это же просто копыта двурога, даже не рог... Я не стал ждать Невилла, потому что мы только вчера всё сверяли. Два раза! — Игорь не сдержал возмущение и заработал укоризненный взгляд.

— Сядьте, — проворчал внук Парацельса и первым последовал своему совету. — Суворов, что вы знаете о двуроге?

— Это компонент животного происхождения, подразделяется на рог двурога, копыта двурога, шерсть двурога... — Игорь запнулся. Гогенхайм смотрел на него с плохо скрываемой иронией.

— Суворов, я вас не просил пересказывать аптечную брошюру. Я спросил, что вы знаете о двуроге.

Секунду Игорь молчал, потом нехотя отвёл глаза.

— Я читал, что двурог — магически выведенная помесь буйвола и зубра. От буйволов им досталась выносливость и стадный образ жизни, а от зубров — общее сложение и размер, а ещё агрессия по отношению к людям. Плохо содержатся в неволе. Раньше обитали во Франции, но после Xвека стали перебираться на юго-восток... — Игорь снова замолчал.