Драматургия Югославии

ИНТЕРМЕДИЯ

Во всю длину задней части сцены — стена. Огромная, бесконечная, грязная стена. Очевидно, люди строили ее для защиты, обороны. Стена возведена много веков назад, эти века оставили на ней свои следы — пятна сырости и тления.

За такими стенами ранним утром ведут на расстрел, где-то, вероятно, существует небо, где рождается солнце; перед такими стенами зачитывают смертные приговоры, вешают людей специалисты по такого рода делам, а где-то на широких морских просторах под парусами свободно плывут корабли. Тюремная стена.

О такие стены безумно бьются головой по ночам, расставаясь с иллюзиями, за такими стенами шагают по бесконечным выбеленным коридорам нескончаемые минуты, часы и годы — в ожидании великого одиночества. Стена плача по тем, кто еще надеется. Стена умерших мечтаний. Дожди и ветры давно смыли с нее уже непонятные нам слова лозунгов, боевых призывов, реклам, объявлений, приказов, шуток, ругательств и порнографических рисунков.

Теперь стена отталкивающе нага. Ее девственность оберегают институты охраны памятников старины, путеводители, параграфы и законы. Вывешивать объявления на этой стене строго воспрещается!

Рядом с ней, внизу, у влажного фундамента, там, где видны кладбища бабочек и птиц, где зияют крысиные норы, по движущейся дорожке, в беспокойном свете цветных прожекторов слева направо непрерывно проплывают л ю д и и м а н е к е н ы.

Движутся, проплывают, застыв в причудливых позах, с различными гримасами на лицах. Чаще они улыбаются с сознанием собственного достоинства. Стоят в позах самолюбования или плывут, как проплывают по реке разные предметы. Бесшумно. Расстояние между ними то уменьшается, то увеличивается. Похоже, будто все манекены города покинули свои витрины и очутились здесь, в этой безмолвной веренице. Модное ревю. Дефиле моделей. Летний сезон. Осень на пороге. Распродажа летних образцов.

Манекены в пестрых платьях, в нижних юбках, в дождевых плащах, в купальных костюмах и вечерних туалетах. Манекены в рубашках, с пестрыми шелковыми шарфами, в форме, в теннисных и футбольных костюмах, в майках. Манекены с застывшей улыбкой на мертвых лицах. Вдалеке слышны звуки музыки.

В тот момент, когда под стеной в самом начале движущейся ленты справа появляется А д а м, навстречу ему из-за левой кулисы выбегает потерявшийся р е б е н о к, который растерянно зовет: «Мама, мама!» Адам идет по ленте шириной в два метра, у самой стены навстречу движению ленты, следовательно, несмотря на свой быстрый шаг, он продвигается очень медленно. Он никак не может дойти до левой кулисы. А мы знаем, что он торопится, он идет к Петру.

Очевидно, и он это понимает, тем не менее часто останавливается, вежливо кланяется манекенам, иногда застывает в удивлении, оглядывается на отдельные модели, некоторые приветствует, и в результате этой пантомимы теряет уже пройденные метры. Таким образом, он постоянно находится на сцене, у подножия той же темной стены, то ближе к левой кулисе, то к правой.

А манекены безмолвно движутся мимо. Потерявшийся ребенок, не узнав ни в одном из манекенов свою мать, бежит по ленте к Адаму, но, испугавшись человека, который хотел подхватить его на руки, резко поворачивается, кричит еще громче: «Мама! Мама!» — и испуганно мечется среди незнакомых манекенов.

А д а м. Погоди, малыш. Мы вместе поищем твою маму.

Потерявшийся ребенок, добежав до левой кулисы, запыхавшийся, испуганный, быстро успокаивается. Он увидел свою мать, кричит: «Мама! Мама!», хватает за руку манекен, который только что начал двигаться по сцене. В тот момент, когда м а н е к е н ж е н щ и н ы с р е б е н к о м проплывает мимо Адама, он ласково наклоняется к ребенку.

Ну, малыш, видишь, нашел… Только это не твоя мама, это манекен…

Ж е н щ и н а с р е б е н к о м (не меняя позы). Оставьте моего ребенка в покое. Извращенный тип.

А д а м (смущенно снимает шляпу). Простите, я думал…

Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Идиот!

Адаму не удается разобраться, в чем дело: м а н е к е н ж е н щ и н ы с р е б е н к о м уже исчезает за правой кулисой. Приободрившись, Адам улыбается манекенам; он становится даже дерзким.

А д а м. Извините, барышня, мы не знакомы?

М а н е к е н в к у п а л ь н о м к о с т ю м е безмолвно движется мимо него.

Будьте любезны, товарищ, не скажете ли вы мне, который час?

М а н е к е н в т е н н и с н о м к о с т ю м е (не меняя позы). Без трех минут семь.

А д а м (развеселившись). Спасибо, большое спасибо!

М а н е к е н в т е н н и с н о м к о с т ю м е молча исчезает со сцены. Адама это не обескураживает, игра начинает его занимать.

Манекены, стало быть, и разговаривают! Не знаете ли вы, где живет товарищ Петр Марич?

М а н е к е н-м и л и ц и о н е р, не отвечая, проплывает мимо. После м а н е к е н а-б а л е р и н ы, которая очень заинтересовала Адама, появляется неподвижный В р а ч из первой картины.

Извините, дорогой доктор, вы нашли сбежавшего пациента? Простите, что я вас задерживаю…

Врач не отвечает. Адама больше разочаровывает молчание П р е д с е д а т е л я д о м о в о г о с о в е т а, появившегося вслед за двумя м а н е к е н а м и-ф у т б о л и с т а м и — от них Адаму, стоящему на ленте, едва удалось увернуться.

Протокол составлен?

Молчание.

Лифт починили?

Молчание.

К И в а н у и М а г д е, которые появляются несколько позднее, Адам вообще не осмеливается обратиться, он испуганно смотрит, как они с величайшим достоинством движутся мимо него вдоль сцены. Во время этой беготни Адам не просто устал, но и потерял надежду. Когда же ему наконец удастся уйти от этой проклятой стены? Манекены, по-видимому, его больше не интересуют.

Из-за левой кулисы появился О с к а р, но он не движется по ленте, а идет обычным шагом рядом с ней через просцениум. Он шагает не очень быстро. Адам увидел его. Когда они встречаются в середине сцены, Оскар, естественно, останавливается, пол под ним не движется, и Адаму придется переступать по ленте на одном месте, чтобы оставаться рядом с ним.

А д а м (с опаской, а вдруг он снова обратится к манекену). Оскар… Здравствуй, Оскар…

О с к а р (лениво-спокойно). Привет, Адам!

А д а м (доволен, трясет его руку). Старый дружище, как я рад, что тебя вижу! Наша довоенная четверка: Петр, Бартол, ты и я… И первое живое лицо, которое я вижу сегодня.

О с к а р (спокойно). Ты ошибаешься, Адам! Я умер уже два года назад.

А д а м. Неважно! Ты прекрасно выглядишь! Совсем как прежде! Недавно я вспомнил о тебе у Бартола… Мы часто думаем о тебе! Ну, давай рассказывай, как ты поживаешь, старик!

О с к а р. Если ты меня вспоминаешь, значит, я существую…

А д а м. Помнишь, как мы убегали с уроков в гимназии? Греческая грамматика…

О с к а р. Таблицы логарифмов…

А д а м. И Рембо…

О с к а р. «Пьяный корабль»!

А д а м. Силен, Оскар! И ты спрашиваешь, помню ли я тебя? Как бы мне хотелось вдоволь наговориться с тобой… Правда, я сейчас ужасно занят… История и для тебя интересная; афера в «Фортуне».

О с к а р. Это что, похоронное предприятие или дирекция кладбища?

А д а м. Да нет. Экспорт-импорт! Петр влип в одно дельце, еще больше — Бартол… Все ужасно запуталось. В газетах полно сообщений о «Фортуне».

О с к а р. Вот уже два года я не читаю газет.

А д а м. Ну да, конечно, послушай, разреши мне задать нескромный вопрос: как это с тобой произошло?

О с к а р. Очень просто. Сердце. И быстро. Однажды утром я не проснулся… Впрочем, удивительно, почему ты не читал об этом в газетах. Тогда и портрет мой поместили! Салют на кладбище, над могилой! Почетный караул. Речи. Венки. Посмертное награждение. Похороны за счет государства. Участок семь, в центре, квадрат три, аллея два. Должен сказать — устроили по-товарищески!

А д а м. Ты заслужил! И как это я пропустил? Видно, уезжал куда-нибудь. Мне в самом деле жаль. Будь я здесь, я помог бы тебе. Ведь у меня есть знакомства среди врачей. По знакомству я достаю и заграничные препараты! Жаль! Впрочем, если нужно, я бы мог достать…

О с к а р. Спасибо, Адам. Очень любезно с твоей стороны!

А д а м. Не за что, не за что! Кто поможет нам, если не мы сами? Ведь это просто по-человечески. Смотри, Оскар, какая неожиданность, смотри, кто идет! Наш старый, добрый. Бартол! По нему не скажешь, что у него переживания. Бартол, Бартол!

Во время разговора между Оскаром и Адамом, типичной дружеской беседы на улице, когда обычно говорят малозначительные слова, мимо Адама двигаются м а н е к е н ы, их стало меньше, поэтому интервалы в движении увеличились. Некоторые из манекенов мы уже видели: м и л и ц и о н е р а, м о р я к а, ж е н щ и н у с р е б е н к о м, ф у т б о л и с т о в, б а л е р и н у.

Бартол движется по ленте в первый раз. Застыв как статуя, он смотрит прямо перед собой и проплывает мимо Адама.

Да постой же! Здесь Оскар. Куда ты? Петр живет совсем в другой стороне! (Оскару, когда Бартол уже скрылся.) До чего несчастье доводит человека! И неужели мы, старые друзья, не поможем ему? К сожалению, ты уже ничего не в силах сделать, ну что же, тем больше моя ответственность. Прости, Оскар, я должен поскорее найти Петра. Поверь, мне было очень приятно встретить тебя (трясет ему руку), очень приятно. Я надеюсь, теперь мы будем чаще встречаться. Я живу тут неподалеку, за углом — квадрат четыре, квартира семнадцать, ты найдешь мой адрес в телефонной книге. Лучше предварительно позвони. Ева обрадуется. Или я зайду к тебе — участок семь, в центре, квадрат три, аллея два. Все в порядке, старина! Будь здоров! Живи мне на радость! Заходи поскорее! Привет!

Оскар исчезает за правой кулисой, Адам продолжает путь. И хотя опустевшая лента движется медленнее, его скорость не увеличилась — он устал, шаги сделались тяжелыми. В тот момент, когда лента замирает, он, вконец измученный, стоит на середине сцены, вытирает платком внутренность шляпы, лоб.

Навстречу ему идет обычным шагом Б р а н к а, элегантно одетая женщина сорока двух лет. Она сильно возбуждена.

Б р а н к а. Адам, что ты делаешь здесь, в наших краях? Запыхался, как паровоз. Привет!

А д а м (подозрительно). Слушай, это самое, знаешь… прости, ты не умерла?

Б р а н к а. Ты в своем уме, Адам?

А д а м (недоверчиво трогает ее). Это самое… все на месте — ты не манекен… Говоришь…

Б р а н к а. Осторожно, я боюсь щекотки.

А д а м (отводит руку). Прости! Но что случилось? Я не пойму, в чем дело, однако? Да, о тебе говорили года три-четыре назад… Черт побери, не могу вспомнить, что же там было?

Б р а н к а (истерически смеется). Я отравилась… Бросила Петра.

А д а м. Да, будто бы в этом роде, я не помню наверное. А сейчас ты с Петром? Я рад, очень рад, Бранка, дай я тебя поцелую! Ты всегда была замечательная девчонка! Ну, что ты делаешь? Общественно-политической работой уже не занимаешься?

Б р а н к а. Я давным-давно ушла со сцены… Ты помнишь мои постоянные мигрени…

А д а м (восхищенно). Да, это известно, твои мигрени… Маленькие мигрени… Ты не можешь себе представить, как приятно разговаривать с живым человеком о миленьких маленьких мигренях…