Драматургия ГДР

4

Сан-Суси. Зала. Г е н р и х в кресле с высокой спинкой. Вечер.

Г е н р и х (ждет. Смотрит на часы. Прячет их. Торопливо вынимает снова). Не думаю, что война начнется. Просвещение умов и совершенствование стиля жизни в Европе являются надежной защитой против подобного способа обогащения, характерного для невежественных рыцарей-разбойников. Разумеется, и у королей возникает потребность увеличивать свои владения, а тем самым и доходы. Но это не значит, что необходимо жечь и убивать. Один увеличивает свои владения так, другой — этак, монархии становятся все более обширными и могущественными, все происходит в определенном порядке, в конце концов вечный мир — это реальность будущего, а война — не более чем страшная история варварских доисторических времен.

Звеня шпорами и обмениваясь приветствиями, входит г р у п п а г е н е р а л о в. Они проходят налево.

Скорее бы кончились эти маневры. (Вынимает часы.)

Входит Ф р и д р и х в прекрасном настроении. С ним К а т т.

Ф р и д р и х. Еще немного, и Цитен сел бы нам на шею. Помните, что я ему написал, Катт? Его заслуги столь велики, он так часто рисковал жизнью ради отечества, что я не хочу, не считаю возможным подвергать его новым опасностям. А он мне ответил, что он не из тех, кто уходит в отставку, что его долг — отправиться на войну со всеми.

Г е н р и х (который во время всего разговора укоризненно поглядывал на часы). Все-таки на войну.

Ф р и д р и х. А я ему на это возразил, что в его преклонном возрасте — в девяносто семь! — после стольких лишений вряд ли он будет в состоянии подвергать себя превратностям войны. Что скажете, Катт? Нет, это просто великолепно: я от него отделался. Откровенно говоря, я Цитена не выношу. Он всегда говорит одно и то же. Сначала вспоминает битву при Торгау, которую он мне проиграл, потом описывает захват Липицких высот и наконец начинает ржать, как лошадь.

Г е н р и х. Превратности какой войны, сир? (Показывает на часы.) Я с шести часов жду вашего ответа.

Ф р и д р и х (смотрит на часы Генриха). Верно. Какой срок я вам назначил?

Г е н р и х. Вы сказали, что я сегодня узнаю, начнется ли война.

Ф р и д р и х. Верно. (Собирается уходить.)

Генрих оскорблен.

Л а к е й (входит). Письмо от генерала Цитена.

Ф р и д р и х. Эти старые дураки неисправимы. (Вскрывает письмо, читает.) «Нельзя надрываться выше сил, когда-нибудь пора и на покой». Великолепно, наконец-то он понял. Что? Мое собственное письмо? Вернулось обратно! Мое письмо, неслыханный афронт. На нем что-то написано. (Читает.) «Там, где будет Фридрих, там буду и я. Цитен». (Хохочет.) Дамис, мой ночной стул.

Л а к е й. Слушаю, ваше величество. (Уходит.)

Ф р и д р и х. «Там, где будет Фридрих, буду и я». Сказал как отрубил. (Складывает письмо.) Цитен никогда не мог разработать план наступления, если не знал местности.

Л а к е й входит с ночным стулом и поднимает крышку.

(Кладет туда письмо и снова опускает крышку.) Дамис, я потребую удобный стул. Принесешь этот.

Л а к е й уходит.

(В сопровождении Катта идет направо.) Вы не последуете за нами, Генрих?

Г е н р и х. Я узнал, что провоцируется война.

Ф р и д р и х (испуганно). Где?

Г е н р и х. Здесь, сегодня вечером.

Ф р и д р и х. Чепуха, Генрих. Сегодня вечером генералы планируют здесь большие маневры.

Г е н р и х. Как?

Ф р и д р и х. Вы изложите им диспозицию маневров, принц.

Г е н р и х (обрадованно). В самом деле? (Хватается за сердце.) Эта минута прибавит мне десять лет жизни. (Уходит вслед за ними.)

Слева входят Ш т у т т е р х е й м и Т р е ш о.

Ш т у т т е р х е й м. Как ваши застарелые болезни, генерал?

Т р е ш о. Я все не пойму, что это: западение селезенки или усыхание почек.

Ш т у т т е р х е й м. Это почки. Я распознаю болезни с одного взгляда.

Появляется п р у с с к и й г е н е р а л и т е т, в том числе П о д г у р с к и й. Все не моложе семидесяти. Выстраиваются в ряд. Штуттерхейм и Трешо на разных концах.

(К Трешо.) Помню, под Колином у лейтенанта Таддена начался страшный катар. Послушали бы вы, как он хрипел. Я ему тогда сказал: смотри в оба, Тадден, а то пропадешь. К вечеру он был мертв. Тяжелая артиллерия.

Т р е ш о. А?

Ш т у т т е р х е й м. Он слишком выдвинулся вперед. Я сам, как говорит доктор Бельман, страдаю весьма интересным маразмом.

Ф р и д р и х входит в сопровождении К а т т а, за ними Г е н р и х.

Ф р и д р и х. Добрый вечер, господа.

Г е н е р а л ы. Ав-ав.

Ф р и д р и х. Вольно, господа. Без этикета. Старый солдат — это старый солдат, а не танцмейстер. (Сморкается, громко и радостно пыхтит. Одному из генералов.) Сегодня получилось очень средне, Миллендорф. Вам надо бы подобрать офицеров получше. Если генерал бездарен, ему особенно необходимы толковые офицеры. Берите пример с Беллинга — у него такие дельные подчиненные, что почти ничего не заметно. (Садится, продолжает.) Господа! В течение ближайших двух часов вы будете свидетелями двух достопамятных событий. Мой брат, принц Генрих, доведет до вашего сведения план больших маневров. Кроме того, перед вами предстанет необычный гость, этот — как его? — честный человек.

Л а к е й. Генерал фон Цитен.

Ф р и д р и х. Не этот.

Входит Ц и т е н.

Папаша Цитен! Вот радость-то! Вот уж не ожидал — ни сном, ни духом. Позвольте вашу шляпу, добрый старый Цитен.

Ц и т е н. Не такой старый, ваше величество. Не такой уж старый, хе-хе.

Ф р и д р и х. Ах, никто не остается вечно юным. Вот и вы стали похожи на старый серый мышиный хвост. (Обнимает его.) Я рад, старый Цитен, что вы поспешили мне на помощь.

Ц и т е н. Да, как в битве при Торгау. Помните взятие Липицких высот, которое решило судьбу сраженья? И я летел вперед во главе моих бравых гусар — а в сердце моем — что было в моем сердце? Господь простит мне это прегрешение — там был только наш герой король. Он один. И гаубицы грохотали: рум-рум-рум, и сабли звенели: вжик, вжик, и кони ржали. (Ржет.) Прости мне, господи, это прегрешение. Только Фридрих был в моем сердце.

Ф р и д р и х. Но вам не следует так долго стоять, ведь вы на ладан дышите. Победитель под Торгау может сидеть в присутствии короля. (Кричит.) Удобный стул генералу Цитену.

Ц и т е н. Не надо мне стула. Пока не надо. Пусть ваше величество не делает исключений.

Ф р и д р и х. Человек должен помнить, что его бедная старая машина, столь долго бывшая в употреблении, в конце концов изнашивается. Когда-нибудь всех нас отправят на свалку.

Л а к е й входит с ночным стулом.

Поставь туда, Дамис. Обопритесь на мою руку, старый Цитен. (Берет Цитена под руку и медленно ведет его к стулу.)

Ц и т е н. Никаких исключений. Я как все. Эта сабля еще не зазубрилась. Стоять я вполне еще могу, только ноги не слушаются. (Садится на стул.)

Ф р и д р и х. Вам удобно?

Ц и т е н. Я сижу там, куда посадил меня великий Фридрих. (Приподнимается.) Виват. (Снова падает на сиденье.)

Ф р и д р и х. Господа генералы.

Ц и т е н. Благодарю вас за этот стул, ваше величество.

Ф р и д р и х (начинает сначала). Господа генералы!

Ц и т е н. Я благодарю вас за этот стул почета, ваше величество. Незабываемый день.

Ш т у т т е р х е й м. Ужасно, когда человек не замечает, что его время прошло.

Ф р и д р и х. Прошу вашего сугубого внимания. (Принцу Генриху.) Изложите диспозицию, принц.

Г е н р и х. Да ведь у меня ее еще нет.

Ф р и д р и х. Правда? Ну так я ее дам. (Дает.) Прошу вас, не вникайте слишком глубоко. Читайте.

Г е н р и х. Господа генералы. План маневров, разработанный его королевским величеством, в своих основных моментах выглядит следующим образом: «Должны быть образованы две армии, одна под командованием его королевского высочества принца Генриха, другая — под моим (следовательно, под командованием его королевского величества). Первая армия возьмет направление через Саксонию на Богемию… (Ошеломленно.) Причем подразделение в пятнадцать тысяч человек останется под Циттау для защиты от вражеских нападений Лаузица и, в конечном счете, города Берлина». (Хватается за сердце.) Я так полагаю, все это, конечно, теоретически. (Бормочет.) «Вторая армия выдвигается в Силезию через Гульчин на Вайскирхен и Прерау».

Ф р и д р и х. Принц, обычно вы читаете лучше.

Г е н р и х. Я позволю себе… (Хватается за сердце, громко.) Разумеется, все это только теоретически. «Армия, которая встретится с основной военной силой Австрии, должна некоторое время держать оборону, в то время как другая сможет действовать свободно, имея в качестве основной цели крепость Прагу…» (Вскакивает и кричит возбужденно.) Но это означает войну.

Г е н е р а л ы (испуганно). Война?

Г е н р и х. Сир. Во имя разума и гуманности… (Снова хватается за сердце.) Ах, у меня опять начинается приступ.

Ф р и д р и х. Господа. Я получил сведения о том, что мать моего светлейшего противника императрица Мария Терезия в этом году на пасху исповедовалась вдвое дольше, чем обычно. Мария Терезия — женщина набожная. В чем же ей пришлось исповедоваться столь долго? Я скажу вам: она перечисляла свои долги. Господа, мы выиграем эту войну.

Ш т у т т е р х е й м (выходя вперед). Ваше величество, если дело столь серьезно, позвольте несколько слов вашему верному Штуттерхейму. Повышение в должность генерал-майора обещано мне примерно восемь лет назад.

Ф р и д р и х. А!

Т р е ш о. Ваше величество, я прошу об увеличении разрешенного генералам багажа. Я не в состоянии обойтись тремя багажными колясками и двенадцатью ослами.

Ф р и д р и х (в бешенстве). Еще пожелания?

П о д г у р с к и й (с польским акцентом). Мое единственное желание, ваше величество, хорошо подраться.

Ф р и д р и х. И это говорят прусские генералы. (Подгурскому, которого он уже не слушал.) Стыдитесь, мсье.

П о д г у р с к и й. Я хотел выразиться, но у меня не вышло. Я сказал: я хочу умереть.

Ф р и д р и х. Ну так застрелитесь.

Подгурский, серьезно глядя на Фридриха, вынимает пистолет. Затем решительным шагом подходит к рампе и приставляет пистолет к виску. Через некоторое время он начинает чистить пистолет.

Ц и т е н. Да здравствует наш добрый, наш любимый, наш великий король! Мы все готовы пожертвовать ради него жизнью!

Ф р и д р и х. Не шумите так, генерал Цитен. Вас сюда не приглашали и вообще не звали.

Ц и т е н. Вы не получили моего письма?

Ф р и д р и х. Письма? Где письмо? Почему у меня нет письма генерала Цитена? Катт.

Катт беспомощно пожимает плечами.

(Сидя, Цитену.) О, прошу прощения, дорогой Цитен. Ваше письмо здесь, и де Катт говорит мне, что вы на нем сидите.

Ц и т е н (оглядывается, с трудом встает, снимает крышку и с торжествующим видом извлекает письмо). Вот оно. (Снова заглядывает в ночной горшок, соображает, в чем дело.) Очень удобно, какштуль. Хе-хе, посадили старого Цитена на какштуль. В этом много ума, много юмора. Но есть ли в этом бог? Шутка, а? (Засыпает.)

Фридрих и генералы смеются.