От ненависти до... любви?

— Иногда они действуют лучше гриффиндорских.

Такого он явно не ожидал, и видно было, что ответ пришёлся ему по душе.

Как и предполагалось, справиться с Советом попечителей и министерством оказалось намного легче, чем с общественным мнением. «Ежедневный пророк», как всегда, остался верен себе. Но, поскольку журналистам, в отличие от членов Совета попечителей и министерства, доступа в Хогвартс без разрешения директора не было, а значит, нарушать ритм жизни школы они не могли, решено было действовать старым проверенным способом: игнорировать все публикации. У преподавателей, ради такого случая ограничивших свои выходы в свет, репортёры взять интервью не могли. Правда, им удалось задать несколько вопросов Гарри, вспомнив, что он выступал в защиту Малфоев во время суда над Пожирателями смерти. На все вопросы журналистов Гарри ответил только, что достаточно доверяет директору МакГонагалл, которая никогда не допустила бы, чтобы в школе работал человек, недостойный быть преподавателем. После прочтения этого интервью мне стало стыдно, что я не предупредила никого из друзей: ведь предполагала же, что наша тактика может привести к тому, что будут беспокоить дорогих мне людей. А потому я сразу же написала письмо Гарри со словами благодарности за поддержку и извинениями за то, что не предупредила его.

Министр магии высказал те же доводы, что и Гарри: следует больше доверять суждению директора школы, тем более что все волшебники, учившиеся в Хогвартсе в последние сорок пять лет, знают её лично.

Однако я ожидала, что шумиха в газетах будет длиться гораздо дольше. И когда примерно через месяц новость о назначении Драко преподавателем перестала быть новостью номер один, я оказалась в недоумении. Выслушав мои сомнения, Драко многозначительно хмыкнул. Я правильно расценила это хмыканье. Люциус Малфой. Кто бы сомневался, что, восстанавливая репутацию семьи в глазах общества, он не станет при этом восстанавливать и рычаги, которые можно будет в своё время использовать для давления на нужных людей. Но, поскольку в нашем случае такой ход с его стороны дал нам возможность вздохнуть спокойно, негодовать я не стала.

* * *

Прошло три месяца с того времени, как Драко стал преподавателем зельеварения. Три труднейших месяца. В первые дни все наши силы были направлены на то, чтобы дать достойный отпор общественному негодованию. Однако когда постепенно общество смирилось со свершившимся, наступило самое трудное и самое важное — убедить учеников. И это то, в чём Драко не могли помочь ни я, ни директор, ни другие преподаватели. В школе ещё учились те, кто помнил профессора Снейпа — нынешние шести— и семикурсники. Они помнили, как щедро раздавал профессор наказания гриффиндорцам и как снисходителен был к своему факультету. Вероятно, в лице профессора Малфоя они ожидали найти второго профессора Снейпа. Однако слизеринцы быстро поняли, что поблажек от нового профессора, хоть и бывшего слизеринца, не дождёшься. Гриффиндорцы, возможно, и оценили этот жест, но симпатии к новому преподавателю явно не испытывали.

Всё чаще и чаще я замечала в глазах Драко усталость. Но на все мои расспросы, как обстоят дела, он отвечал только одно: нормально. Понимая, что его гордость не позволит ему жаловаться, я не задавала лишних вопросов. Однако копившиеся в его душе переживания, наконец, выплеснулись. Субботним вечером, когда мы вдвоём, по обыкновению, готовились к урокам, сидя в библиотеке Малфой-мэнора, я, чтобы немного передохнуть, спросила, что он сейчас преподаёт по программе.

— Если тебя поставили моим надзирателем, Грейнджер, скажи об этом прямо, — раздражённо ответил Драко.

— Если тебе так неприятно, что кто-то переживает за тебя, Малфой, скажи об этом прямо, — оскорблённо ответила я, собирая книги и намереваясь продолжить своё занятие в гостиной.

— Грейнджер, подожди! — оклик Драко застал меня уже в дверях. — Я не хотел тебя обидеть. — Хоть какое-то подобие извинения! — Просто... всё это очень тяжело.

— Ну, ты ведь знал, что будет нелегко, — сказала я, возвращаясь и усаживаясь прямо на письменный стол рядом с Малфоем.

— Знал, — подтвердил Драко.

— И сознательно пошёл на трудности, — продолжила я.

— Да, — снова кивнул он.

— Значит, ты знал, что все трудности преодолеть сможешь, — закончила я логическую цепочку.

Драко усмехнулся.

— А вообще, — продолжала я, — пора уже вспомнить об одном из качеств символа твоего факультета.

— Каком же? Хитрости?

— Мудрости. На востоке змея считается символом мудрости, — сказала я.

— И в чём должна проявиться мудрость в моём положении? — спросил Драко.

— Если ты не можешь изменить проблему — измени своё отношение к ней, — ответила я.

— С такой точки зрения я как-то не думал. Может быть, ты и права.

— Кстати, — я решила немного его отвлечь, — ты не забыл, что нужно подавать заявку на звание мастера?

— Не забыл, не забыл, — немного ворчливо ответил Драко и хитро улыбнулся: — Более того, я уже подал её.

* * *

В день заседания комиссии директор отпустила Драко на весь день. Чтобы узнать результат, я сразу после окончания занятий поспешила в имение. Выйдя из камина, я остановилась, чихая от того, что летучий порох попал мне в нос. И в это время кто-то подхватил меня на руки и закружил. От неожиданности я вскрикнула.

— Поздравь меня, Грейнджер, — раздался над ухом счастливый голос.

Я, наконец, перестала чихать и посмотрела на улыбающегося Малфоя.

— Я знала, что у тебя получится, — воскликнула я и обняла его.

— Предполагаю, что произошло какое-то радостное событие, — послышался голос Люциуса Малфоя. Спустившись по лестнице, Малфой-старший остановился возле нас, вопросительно глядя на сына.

Мне понадобилось меньше секунды, чтобы понять, как двусмысленно выглядела вся эта сцена в глазах хозяина дома. Да, в основе нашего с ним брака лежало не обоюдное желание прожить друг с другом остаток своих дней, деля радости и печали и воспитывая детей. Наш союз был необходимостью, исходящей из идеи, смысл которой ни он, ни я не могли ни понять, ни принять: настолько чуждым и противоестественным он был. Но всё же замужем я была за Люциусом, а не за Драко Малфоем, и подобное поведение с нашей стороны было проявлением неуважения к моему мужу. Однако ничего предосудительного мы с Драко не делали, поэтому ни смущения, ни чувства вины я не испытывала.

Я уже начала было поворачиваться, намереваясь встать на пол, как вдруг какое-то неприятное ощущение охватило меня. Вроде бы и тон, и выражение лица Малфоя-старшего были спокойными, но я почувствовала, как Драко напрягся. Я удивлённо посмотрела на него: Малфой-младший аккуратно опустил меня на пол и при этом наклонил голову, — так, чтобы, как я поняла, отец не смог увидеть, как исказились его черты. Длилось это какие-то доли секунды, и разобраться в том, какое чувство подавил в себе Драко, я смогла только вечером, когда, лёжа в постели, проигрывала в памяти всю эту сцену: он едва удержался, чтобы не взглянуть на отца с вызовом. Но это я поняла позже, а в то мгновение я интуитивно попыталась разрядить обстановку:

— Да, Драко...

— И о нём вы поведаете мне за ужином, — всё так же глядя на сына и совершенно не слушая меня, закончил свою мысль Люциус Малфой.

"Либо между Малфоями произошло что-то, чего я не понимаю или просто не знаю, — думала я, вслед за хозяином дома проходя в столовую, — либо таким образом Малфой-старший даёт мне понять, что на сыне он может отыграться не только в том случае, если Драко навестит моих родителей, но и за любой мой поступок, который не понравится ему, если это будет иметь хоть какое-то отношение к его сыну".

* * *

Драко последовал моему совету и стал легче воспринимать неприязнь гриффиндорцев. Он старался, чтобы они максимально хорошо поняли то, что он хотел до них донести, и старался быть максимально объективным в оценке их знаний. Но, как ни странно, конец этой неприязни положила я.

Проходя однажды по коридору, я услышала, как семикурсник невежливо отозвался о Драко. Подойдя к группе гриффиндорцев, я громко сказала:

— Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Перкенс, за неуважительное отношение к преподавателю.

Вероятно, мой поступок был непонятен родному факультету, потому что после последнего урока ко мне подошли старосты Гриффиндора и попросили меня прийти в гостиную.

Войдя в гостиную Гриффиндора, я на мгновение почувствовала себя ученицей: дела не требовали моего присутствия в гостиных факультетов в качестве преподавателя, а как бывшая ученица я прекрасно понимала, насколько смущает учеников присутствие взрослого, поэтому здесь я не была с самого выпуска. Это мимолётное возвращение в детство подняло мне настроение, и, присев на предложенный стул, я с улыбкой посмотрела на учеников:

— Что же, господа, я готова вас выслушать.

Никто не решался начать разговор. Тогда я спросила:

— Как я понимаю, поговорить вы хотели о профессоре Малфое?

— Профессор, — начал Перкенс, тот самый ученик, с которого я сняла баллы, — как вы можете так спокойно воспринимать в школе Малфоя?

— Профессора Малфоя, мистер Перкенс, — строго поправила я его. — А как, по-вашему, я должна относиться к своему коллеге?

— Но он же пожиратель, — тут же выкрикнули несколько человек.

— Бывший, — немедленно ответила я. — И если вы забыли, я вам напомню, что Визенгамот его оправдал.

— Пусть так, — упрямо продолжил Перкенс, — только я поступил в школу, когда он и вы учились на шестом курсе. Я помню, как он оскорблял вас. Как же после такого вы можете спокойно разговаривать с ним?

Его вопрос вызвал у меня улыбку. Ох уж эта наша факультетская черта: если обидели тебя, простишь, но не дай бог обидели твоего друга — этого ты не простишь никому.

— Могу вас заверить, мистер Перкенс, что в тот год профессор Малфой практически не оскорблял меня, во всяком случае, не так сильно, как пять предыдущих лет. Но не кажется ли вам, — медленно, стараясь, чтобы ученики восприняли каждое моё слово, сказала я, — что если я смогла простить его, то вам на него и обижаться не за что?

— А почему вы простили его? — раздалось несколько голосов.

— Потому что он изменился, — ответила я. Несколько семикурсников фыркнули. — Да, изменился, — повторила я настойчиво. — Я это точно знаю. Только если вы будете по отношению к нему вести себя так, как ведёте себя сейчас, вы этого увидеть не сможете.

— Зачем нам видеть это?

— Ну, хотя бы затем, что он ваш преподаватель и талантливый зельевар. И если вы будете позволять себе относиться к нему так же предвзято, как относитесь сейчас, то вряд ли научитесь и половине того, чему он может вас научить.

Я недолго помолчала, раздумывая, а потом спросила:

— Скажите, кто-нибудь из вас пил когда-нибудь костерост?

Несколько человек утвердительно кивнули.

— А несколько дней назад, мисс Морриш, вы попали в больничное крыло с переломом ноги, не так ли?

Мисс Морриш утвердительно кивнула.

— И каким образом мадам Помфри вылечила вашу ногу?

— О, — глаза ученицы восхищённо блеснули, — это было какое-то новое лекарство. Мне раньше приходилось пить костерост, но в этот раз это была какая-то мазь. Кость заросла намного быстрее и почти безболезненно.