Лягушка Благородная

6. Заветы Ленина

Ранним утром, когда поднимающееся солнце заглянуло в окна восточного крыла особняка и обнаружило там вполне бодрствующую меня, едва вылезшую из ванны и облачавшуюся в пышные одеяния, в дверь постучали. Постучали довольно деликатно, будто опасаясь, что откроют, а не надеясь на это. Я избавила волосы от влаги, сунула ноги в туфли и направилась вниз. На рукавах моего сегодняшнего платья были клиновидные гипюровые вставки, так что и на туфлях красовались кружевные бантики. Подбой же этого платья был не белым, а золотисто-охристым, видимо, чтобы гармонировал с окантовкой из-под вставок. К тому же, оно было из парчи, что делало его особенно трагически-торжественным. Я открыла дверь и уставилась на совершенно незнакомого мне благородного. По крайней мере, в храме Лорда его не было.

— Кадиа Этрама Ди Родела-ним? — спросил высокий парень лет пятисот с тёмными волосами. Я чинно кивнула. — Я пришёл испросить разрешения присутствовать на суде этим вечером от имени каджу Мергаса.

— А ты прямо с порога к делу, — я улыбнулась. — Конечно, он может присутствовать.

— Благодарю вас, — парень поклонился и спешно ретировался.

Непонятно. Три дня назад во всей Лукедонии было полтора Ивана, знавших моё имя. А сегодня вот это вот. Нельзя сказать, чтобы он испытывал передо мной прям ужас, но страх определённо был. Что я такого сделала, чтобы меня бояться?.. А, ну да. Точно. Вчера вечером, как раз на тортик, к нам заглянул Геджутель. Он действительно зачастил — то ли шпионствовал для Лорда, то ли восторгался моей компанией, то ли заняться ему нечем. Последнее для меня было крайне сомнительно, так что я была почти уверена, что каджу Ландегре разоряет мои чайные запасы не просто так. В общем, вчера вечером он рассказал нам о мере наказания для каджу Тросиа — ей надлежало восстановить клан. И ещё она не могла покидать территории своих владений следующие пятьдесят лет. Геджутель также сказал, что Лорд намекнула Идиан завести наследников, и оставалось только надеяться, что ей не втемяшится в голову непременно стать женой Рейзела.

Я не успела далеко уйти от двери, как постучали снова. Гонец от Ландегре был элегантен, вежлив и изящен. Понятия не имею, зачем было его посылать — Геджутель и так был приглашён. Потом был гонец от Кертье, просивший дозволить присутствие обоих сыновей. Отказать Рагару у меня бы язык не повернулся просто. Гонец от Лорда был сух во всех смыслах — и внешне, и в манерах. Он держался очень холодно и буквально цедил слова, в общем-то, не спрашивая, а информируя, что Раскрея будет присутствовать. Ну, будет так будет, кто ж против? Следующим, точнее, следующей была гонец от клана Элеонор. Я сказала ей, что процесс будет открытый, так что прийти могут все желающие. И попросила передать всем гонцам, чтобы уже не бегали. Как же печально, что тут нет хотя бы проводных телефонов. Не пришлось бы людей гонять.

Ну, сказать-то я сказала, только это не изменило ровным счётом ничего — нет у них нормальной связи. Влезть в чьи-то мысли телепатически могут многие, но вот передать свои и пообщаться... Тут всё несколько сложнее. Общение возможно с контратором, поскольку там нерушимая связь душ. Возможно, члены главных семей кланов могут делать это, как я и Рейзел. Некоторые из них. Тут никакой уверенности вообще. Так что единственный способ передать что-то от одного клана другому — послать гонца. Это даже не почтовые голуби, вороны, совы, летучие мыши и пёс его знает, кто ещё. Даже я, продрыхшая весь научно-технический прогресс, нахожу этот способ чудовищно устаревшим. Вообще, я находила идею Эскера о необходимости изменений для Лукедонии хорошей. Только вот этих изменений даже с момента моего засыпания произошло с гулькину писюльку. И касались они, по большей части, числа кланов. С качественными же изменениями дело было просто швах. И лучшего доказательства, чем снующие по лесу лакеи, просто не было.

К полудню меня посетили все, и я до заката отсиживалась на каменном острове. Небо хмурилось, и мрачные тучи были похожи на комки грязной ваты. Море тоже приобрело серый оттенок, вспениваясь на вершинах средней высоты волн. Настроение всё это навевало крайне мрачное. Впрочем, ничего трагического на сегодня не планировалось. Скорее, я надеялась, что Эскер не устроит из суда цирк. Причём, я была уверена, что стоит ему только начать это, как я вместо того, чтобы осадить его, подхвачу клоунаду. Так что эта хмарь была мне на руку, вгоняя в удручённое состояние чёрной депрессии. А причин для депрессии хватало у нас обеих — и у меня-меня, и у меня-Роделы.

Я вернулась в особняк, к самой входной двери, ровно в тот момент, когда солнце лизнуло горизонт. Распахнув двери, я обнаружила весь свет Лукедонии на своём пороге. Причём, пришли они не только что. Свой вполне ожидаемый вопрос «Какой прямой кишки вы не вошли внутрь?» я обозначила изогнутой бровью в направлении Эскера. Он только отвёл глаза. Он был бледен и явно взволнован. Впрочем, должна заметить, что бледными здесь были все. Аристократически бледными — кожа выглядела как фарфор. И это при жизни на экваторе в течение тысячелетий. Чудо чудное, диво дивное.

— Прошу следовать за мной, — произнесла я и развернулась, уходя в особняк.

Через пару мгновений к нам присоединились Рейзел и Франкенштейн. Последний очень просил разрешить ему присутствовать. Я некоторое время сомневалась, но потом всё же согласилась под клятвенную клятву не злорадствовать. Представить это было очень трудно. Просто невероятно.

В особняке я ориентировалась прекрасно. Почему? Ну, потому что Родела провела в нём так много времени, что в здравом уме и не представить. Так что я уверенно шла по коридорам к храму клана, где были упокоены все его члены. Когда мы вошли сквозь высокие двустворчатые двери, я остановилась перед лестницей к месту упокоения каджу клана и опустилась на колени. Прямо на каменный пол. Я просила благословения отца и деда на предстоящий суд, и мне показалось, что они отозвались мне. Я будто почувствовала присутствие отца и кого-то ещё, кого я никогда не встречала.

Встав с колен, я поднялась на три ступеньки и развернулась к свету Лукедонии. Не могу сказать, что на меня смотрели тепло. Особенно Лорд — она меня практически прожигала глазами. Что ж...

— Рагар Кертье, — с мрачной торжественностью начала я, — к моменту твоего добровольного ухода в вечный сон твой преемник был полностью готов и обучен?

— Нет, Родела-ним, — тихо ответил он.

— Что ж... — я глубоко вздохнула. — В результате твоих действий в части разделения оружия духа ты создал брешь в безопасности Лукедонии, а значит, и всего остального мира. Ты совершил таким образом военное преступление, не только снизив боевой потенциал, но и подвергнув серьёзной опасности обоих своих сыновей. Что могло привести Лукедонию к потере одного из самых уважаемых кланов. Можешь ли ты сказать что-то в своё оправдание?

— Нет, Родела-ним, — он склонил голову.

— Я полагаю, ты разделял идеи, озвученные Эскером, о необходимости изменений в Лукедонии, — продолжила я. — Возможно, ты считал, что завершённое обучение равносильно стагнации, и предоставил возможность своему преемнику искать новые пути развития самостоятельно. Однако разделение оружия духа всё же преступно по своему смыслу перед Лукедонией. Хотя стремление дать его обоим братьям мне понятно, — я вздохнула.

— Вы правы, Родела-ним, — Рагар снова смотрел на меня, и в его глазах читалось, что он готов к любой, даже самой мучительной каре.

— Я много думала о том, какая кара соответствовала бы такому преступлению, — я и каджу Кертье смотрели друг другу в глаза. — И я пришла в выводу, что именно ты должен будешь заняться работой над изменениями в Лукедонии. Поэтому я приговариваю тебя к пятидесяти годам обучения боевым искусствам и военному делу в мире людей. Без телепатии за исключением необходимого минимума. Кроме того, будет нехорошо, если твои физические способности будут значительно превосходить человеческие.

В глазах Рагара сверкнула искра то ли восторга, то ли азарта, но он мгновенно вернул себе покорное выражение лица и опустился на колено, склонив голову. Раджак и Раэль за его спиной проделали то же самое.

— Раджак Кертье, — он поднял голову, — Ты выразил желание принять кару отца вместо него. Я стою на том, что ответила тебе в прошлый раз: ты можешь разделить с ним её, но не принять.

Я еле сдержалась от ухмылки, сунувшись в мысли Рагара — там металась одна «Спасибо, спасибо, спасибо!» Даже захотелось одёрнуть его, мол, это же наказание — ты не должен получать удовольствие.

— Эргис Кенезис Ди Эскер, — снова начала я, — изволь объясниться.

— Я полагал наше мышление закоснелым, — начал он, сделав шаг вперёд. — Наши традиции были столь нерушимы, а мы были столь упёрты в них, что я видел лишь один путь к изменениям — через полную смену главенства. Я был убеждён, что молодые главы и молодой Лорд смогут найти новые пути.

— Я тебя понимаю, — печально улыбнулась я. — Однако, насколько я помню, ты говорил со мной об этом ещё до второй Обортничей кампании, — в зале озадаченно переглянулись. — Это было так давно, а изменений в Лукедонии... Ну, не так, чтобы очень. Потому что ты оставил потомкам традиции и уверенность в их нерушимости, а не своё стремление к переменам.

— Я не видел иного пути, — признался Эскер.

— Ты полагаешь своё собственное мышление закоснелым? — я вопросительно изогнула бровь. — Ты?

— Но я всё же был оплотом традиций, — слабо начал оправдываться он.

— Ты был Лордом, — я посмотрела на него у упор. — Ты мог начать менять Лукедонию сам. Или, по крайней мере, оставить маленькую записочку.

— Я надеялся, что отсутствие авторитетов заставит молодёжь отказаться от прежнего, — Эскер неубедительно улыбнулся.

— А получил бунт каджу, — вздохнула я. — Как ты умудрился просмотреть их жажду изменений, возникшую с появлением Франкенштейна? Как ты проглядел, что главенство Лукедонии едино в желаниях? Ты ведь всегда был столь внимателен и прозорлив.

— У меня нет ответа, Родела, — признался бывший Лорд. — Я только хотел сказать, что решился на такой шаг ради Лукедонии и Раскреи. Я хотел, чтобы у неё вышло создать новый светлый мир, свободный от давления силы. Я хотел, чтобы благородные были также свободны, как люди. Все благородные, — он бросил многозначительный взгляд на Рейзела. — Я больше не хотел портретов глав с вселенской печалью в глазах.

— Я понимаю тебя, Эскер, — я опустила голову и прикрыла глаза. — Тем не менее, твоё невежество привело к мятежу каджу, имевших одно с тобой стремление, к многолетней смуте и застою. История кланов была значительно искажена, и сохранение порядка оказалось возможно лишь строгим соблюдением традиций. Своим решением ты достиг ровно обратного результата. И весь этот ущерб, как бы огромен он ни был, не идёт ни в какое сравнение с той болью, которую ты причинил новому поколению каджу.

— Я не думал, что так получится, — мрачно признал Эскер, опустив глаза.

— Значит, тебе придётся научиться это делать, — он вскинулся. — Я приговариваю тебя к семидесяти годам обучения в мире людей. Телепатией можно пользоваться только для получения минимума — язык, уровень для поступления. Воспользуешься ей, чтобы выучить что-то — срок начнётся сначала. Будешь отчислен за неуспеваемость — срок начнётся сначала.