Лягушка Благородная

5. Выпечка с изюмом

Подслушивать нехорошо. Да и я, собственно, не хотела этого делать. Просто немного замешкалась в коридоре за несколько шагов до двери в гостиную и услышала голоса. Ну, голоса и голоса — что ж им меня столько времени в гробовом молчании ожидать? Но потом мой не в меру тонкий слух уловил моё местное имя, и я невольно... В общем, замерла, навострила уши и внимала каждому слову.

— ...Родела-ним, по крайней мере, сказала так, — говорил Франкенштейн. — В вашем клане тоже?

— У Рожела-ним, — Геджутель как-то неуверенно споткнулся на уважительной форме, — не было любовницы только в клане Лорда и клане Кертье. В первом он сам не смел, а женщины второго отказали ему. Но у нас была, — он горестно вздохнул. — Это была дочь младшего брата моего деда. Она... Считала, что достойна большего, чем стать чьей-то женой — хотела быть каджу.

— У неё были шансы? — снова голос Франкенштейна. Озадаченный.

— Были. Если бы все остальные члены главной семьи ушли в вечный сон, — голос Геджутеля звучал раздражённо. — Когда я встал во главе клана, я потребовал прекратить эти унизительные отношения, но она сказала, что не может отказать, раз её предпочитают самой Роделе-ним.

— Поверить не могу, — тихо и растерянно произнёс Рейзел. — Ведь каджу-ним... Неужели отец не любил её...

— Любил, — снова вздохнул Геджутель.

— Но Родела-ним говорила, что ненавидел, — почти возмутился Франкенштейн.

— И ненавидел, — и ещё один горестный вздох каджу Ландегре. — Он всю свою жизнь любил её одну, но не имел над ней власти, и за это ненавидел. По крайней мере, отец так говорил, а он хорошо знал Рожела-ним.

Однако ж, какая драма. Живут же ж...

— Отец... Неужели он делал это открыто, — голос Рейзела звучал удручённо. — Это унизительно...

— Ну, в этом-то, собственно, и весь смысл, — я вошла на его последних словах, и все трое испуганно обернулись ко мне. — Я случайно услышала конец вашего разговора.

— Прошу прощения, что мы подняли эту тему, Родела-ним, — опустив глаза, изрёк Геджутель.

— Эм... — я озадаченно нахмурилась, стоя с тележкой около кресла. — Я не могу винить вас за любопытство. И тем более за Рожела.

— Почему в этом был весь смысл? — Рейзел посмотрел на меня с таким выражением, будто у него давно и адово болел зуб.

— Я не спрашивала, — я пожала плечами. — Полагаю, он так самоутверждался. И не хочу об этом говорить. Если кто забыл, я своими руками сделала себя вдовой.

— Каджу-ним...

— Рейзел, — не знаю, что он хотел ещё сказать, но беседа об этом су... ществе меня удручала, — ты звал меня не для этого разговора, как мне кажется.

Я разлила чай по чашкам и расставила их на столике вокруг этажерки с печением. Прежде чем Франкенштейн опомнился, я зачерпнула своего напитка чашкой из ведра на нижней полке тележки и изящно устроилась в кресле.

— Как я понимаю, ты хотел рассказать что-то, Франкенштейн, — утвердила я. — Или под твои слова нужно было принести напиток покрепче?

— Вы... Почему вы?.. — кажется, я его очень смутила. — Это же...

— Выдыхай, — улыбнулась я, прихлёбывая свой ромашкой чай. — Это просто чай. Ничего необычного.

— Родела-ним всегда делала это сама, — припечатал Геджутель.

— Это немыслимо, — наконец выдавил Франкенштейн.

— А мне надо было просить гостей сделать это? — я изогнула бровь. — Ты же знаешь, большинство каджу ужасны в этом. Или твоё воображение способно живописать за этим занятием Лорда?

Воображение Франкенштейна оказалось способно. Оно почему-то дополнило светлый образ Эскера белоснежным передником с кружевной оборкой. И почему-то это была не Раскрея, хотя я почти уверена, что предыдущий Лорд лично к Рейзелу не заглядывал. И учёный завис. Откуда я знаю, что представлял Франкенштейн? Ну, я не стала сдерживаться и влезла в его мысли. И судя по укоризненному взгляду Рейзела, направленному на меня, он тоже подсматривал.

— Франкенштейн, — я вырвала его из озадачивающих грёз, — Так зачем нужно было моё присутствие?

— А, да... — он медленно выплыл из своего видения. — Я хотел рассказать о достижениях науки...

* * *

Мой мозг пропустили через блендер. Дважды. Франкенштейн вещал часов восемь, пока не занялся рассвет. Геджутель слился вскоре после полуночи, когда наш лектор отвлёкся на чай: каджу Ландегре заявил, что уже очень поздно и ему нужно вернуться домой, и тихонько, по стеночке выскользнул прочь. Ни я, ни Рейзел не могли провернуть подобный финт ушами, так что вынуждены были внимать. А Франкенштейн совсем не делал скидку на то, что для нас «самоходная повозка» уже была за гранью. Нет, он рассказывал про изотопы урана, превращение энергий, катоды и аноды... И мне постоянно казалось, что ему не хватает то пробирок с реагентами, то динамо-машины. Однако когда солнце начало отрываться от горизонта, мне удалось спровадить учёного спать, и он, договаривая что-то на ходу и обещая продолжить после отдыха, удалился.

Мой ромашковый чай давно закончился, и я обтекала в кресле, пытаясь переварить лекцию. Собственно, такого подробного изложения материала мне не требовалось, чтобы сделать простой вывод: мы этой энергией питаться можем. Вклиниться с этой информацией в речь Франкенштейна не представлялось возможным, так что я собиралась сказать ему тогда, когда будет занят чем-нибудь его рот — например, жеванием еды. Я вполне могла представить себе, как он соберёт зарядное устройство для ноблесс, как для смартфона. Оставалось только надеяться, что его фантазия не так разыграется, как моя, на тему разъёма...

Я рассматривала потолок около получаса. Не нашла на нём ни ниточки паутины, ни трещинки, ни щербинки, ни неровности краски. Фантастически скучный потолок. Совершенно белый. Теперь, если мне понадобится назвать что-то идеально-белым, я буду говорить, что оно потолочно-белое. Однако, это позволило мне прийти в себя и решить два вопроса: занятие для себя, которое не дало бы думать о всякой ерунде, и наказание для Эскера. О, это будет просто идеально. Моё занятие, в свою очередь, было абсолютно женским: я намеревалась печь. Суд должен был состояться уже на следующий день, или, точнее, сразу после заката. Однако я была уверена, что подивиться сему смотрелищу придут все каджу. Так почему бы нам после суда не сесть в гостиной и не выпить чаю в печеньем, пирогами и тортиками? Так что я скользнула за покупками и организовала на кухне взрывоопасную взвесь. Лёгкий мучной туман заполнял пространство от потолка до пола, и любая неосторожная искра подорвала бы особняк к чертям.

Чтобы не испохабить платье, я надела длинный белый фартук с рюшами по низу и на плечах. Рукава пришлось закатать, а на голову повязать косынку. Мне не хотелось даже представлять себе, как я буду мыть голову. Косынка, впрочем, спасала мало, но это было лучше, чем ничего — по крайней мере, волосы не осыпались на лицо. Я вообще, натура увлекающаяся, вот и в этот раз увлеклась: что там в мире в это происходило — без понятия. Не заметила бы, даже если бы война началась, а уж долбящегося в двери гостя и подавно. Тем не менее, голоса в коридоре вырвали меня из прилежного закатывания штруделя вручную и заставили выйти.

В коридоре стояли Франкенштейн и Эскер. Учёный, или дворецкий, перегораживал проход, а бывший Лорд настойчиво втолковывал, что ему очень нужно срочно войти. Вообще, планировка здесь довольно странная: дверь в кухню, довольно неприметная, находилась в коридоре в нескольких десятках шагов от главного входа в поместье. Так что меня нельзя было не заметить, когда я эффектно вывалилась из печенькового царства. Итак: чёрное платье в пол с широким подолом припудрено мукой, белоснежный фартук в кружевных рюшах и оборках, потолочно-белая косынка почти не помешавшая всё той же муке присыпать мне волосы, закатанные рукава, и пара красных пятен — глаза и льняное клетчатое полотенце в руках. Узрев сие диво, Эскер остолбенел, пытаясь проморгаться. Однако видение, то есть я, не исчезало.

— Родела?.. — наконец выдавил он.

— Ты чего припёрся? — приветливо отозвалась я.

— А что ты делаешь? — голос Лорда дал петуха.

— Плюшками балуюсь, — хмыкнула я, будто мой вид был недостаточно красноречив. — Так зачем ты здесь?

— Я хотел с тобой поговорить, — признался Эскер.

— Ну, мы поговорили. Иди домой, — я нахмурилась.

— Нет, я... — он выглядел озадаченным. — Я хотел тебе всё объяснить.

— Завтра и объяснишь, — я пожала плечами. — Всем сразу. Уходи.

— Почему тебя не было?

Ёмкий вопрос. Очень. Роделы не было слишком долго ни у Рейзела, ни у Эскера.

— Потому что есть вещи, на которые нельзя закрыть глаза, — мрачно ответила я. — Я выполняла свой долг как ноблесс, — я скривилась и тяжело выдохнула. — Если у тебя всё — выметайся. Ты сейчас нужен Раскрее, а не нам тут.

Он скорчил недовольную мину и таки отчалил. Меня посетила шальная мысль послать печенье для Раскреи, но я притормозила её — Лорд наверняка думала, что я на следующий день снова развею её отца. И это определённо не добавляло мне очков привлекательности в её глазах. Ну, сюрприз будет.

Когда Эскер всё же вышел прочь, я обратила свои ясны очи к Франкенштейну. Он смотрел на меня ни жив ни мёртв. Этакий соляной столб, одинокий сталагмит меж идеальными потолком и паркетом. Ветерок с резким звуком захлопнул дверь, и учёный вздрогнул, сбрасывая оцепенение. Его всё ещё ошалевший, но чуть более осмысленный взгляд пробежался по мне с макушки до края подола и вернулся к лицу.

— Что вы делаете, Родела-ним? — глухо спросил он.

— Пеку печенье, — улыбнулась я. — Разве ты не чувствуешь запах?

— Я не об этом...

— Мне нравится этим заниматься, — я склонила голову набок. — Точно, ты, должно быть, голоден. Ты же не можешь питаться росой с единственного ростка и энергией вселенной, тебе нужно что-то посущественнее. Заходи, — я вернулась в кухню, поманив его жестом. Уперев руки в бока на манер сахарницы, я осмотрела кондитерское изобилие: — нет, это не подойдёт, — сообщила я вошедшему Франкенштейну. — Что бы ты сам хотел?

— Я бы хотел? — озадаченно переспросил он.

— Да, — кивнула я. — Чего бы ты хотел съесть?

— Я не знаю, — он как-то сник. — Мне всё подойдёт...

— Ясно, — я глубоко вздохнула. — Когда ты перестал хотеть? Впрочем, не отвечай. Подумай просто. Говяжий стейк средней прожарки со спаржей под соевым соусом и овощной салат с рукколой. Ты такое ешь?

— Д-да, — неуверенно отозвался учёный, осматривая кухню: здесь не то, что готовить сесть было некуда.

— Вот и ладнушки, — улыбнулась я. — Ты можешь подать пока Рейзелу чай с чем-нибудь отсюда. Думаю, я уложусь, пока ты будешь этим заниматься.

— Вы не можете готовить для меня, — выдавил он.

— А чем я хуже каджу Роярд? — я изогнула бровь.

— Вы вне категорий сравнения, — тихо произнёс Франкенштейн. — Пусть наняли меня не вы, но я в этом доме слуга.

— Чушь, — фыркнула я. — Ты контрактор Рейзела. Думаешь, он не может обойтись без тебя? Прекрасно может. Хочет ли — совсем другой вопрос. У вас могут абсолютно любые межличностные отношения. Ты ничего и никогда не сможешь сделать с контрактом: он лучше тебя знает, на какую цепь тебя посадил. Взамен тип ваших отношений определяешь ты. Нравится тебе заботить о нём — он позволяет. Захочется тебе перманентно находиться от него максимально далеко — он позволит и это, — я кисло улыбнулась. — И эти ваши пляски с бубном ко мне не имеют ни малейшего отношения. Что бы ты там не думал, для меня как каджу ты гость. А раз слуг у меня нет, я должна позаботиться о тебе сама. Так что будь столь любезен — займи себя чем-нибудь на полчасика, пока я приготовлю тебе обед.