Лягушка Благородная

2. Очень длинная история

Вакханалия.

Пожалуй, именно это слово лучше всего описывало, чем встретила нас гостиная Фракенштейна. Сам хозяин дома метался из угла в угол со зверским выражением лица, вгрызшись в уголочек платка. Даже думать не хочу, какие кары он призывал на мою бедовую голову. Тао сидел на диване с ноутбуком, и его пальцы так быстро носились над клавишами, что казалось, будто их раза в четыре больше, чем на самом деле. Пальцев, а не клавиш. Вдобавок, он был бледен и временами опасливо косился на мечущегося учёного. Интерьер уже был дополнен парой больших ящиков, в которых явно были не конфеты. Из коридора вышли М-21 и Такео с ещё одним таким же. Не удивлюсь, если в этом доме в наличии экспериментальное убероружие, которое способно и Луну расшарабошить. Парни были так впечатлены внушением Франкенштейна, что не заметили меня и едва не грохнули ящик на подол моего платья, прежде чем рысью ринуться назад. Сейра и Регис тоже присутствовали — сидели на диване в полнейшем недоумении.

— Шеф, в Союзе пропал Седьмой Старейшина, — произнёс Тао. — Они не могут связаться с ним.

— Сложновато связаться с тем, кого отправили в вечный сон, — произнесла я.

Стоп-кадр. Все резко повернулись ко мне и замерли, таращась во все глаза. Рейзел стоял за моим левым плечом, и как только Фракенштейн его увидел, в мгновение подскочил к нему и стал пристально осматривать. Да почему все обо мне так плохо думают? Я же вот ещё ни разу никому из протагонистов не навредила. Максимум нервы попортила, да и то не так сильно, как местные гады и главгады.

Наконец, учёный закончил осмотр и гневно уставился на меня. Что я ему плохого сделала? Такое чувство, что одно неверное не то, что движение — взмах ресниц, и будет мне близкое знакомство с Тёмным Копьём. А я бы хотела с этим повременить.

Я плавно развернулась к нему лицом и опустилась в неглубоком реверансе. Здесь особо отмечу, что у меня вышло это впервые? и никакие блага мира не заставили бы меня повторить этот опыт на моей реальной тушке. Но это тело — другое дело. Другой чайник с рыбой, как глаголят англичане.

— Кадиа Этрама Ди Родела, — представилась я и выпрямилась. — Прими мою величайшую благодарность, Франкенштейн, — поднесла кисть к груди и слегка склонила голову.

Мне начало казаться, что паралитический эффект вызывают даже не те слова, которые срываются с моего языка, а сам мой голос. Потому что Франкенштейн вытаращился на меня так, будто увидел воскресшего динозавра в пачке и с сигаретой.

— Вы — Кадиа Этрама Ди Родела? — наконец прохрипел он.

— Это моя мать, — припечатал Рейзел.

— Но как же?.. — у него явно не сходилась картина мира. — Вы же...

— Отправилась в вечный сон? — подсказала я. — Нет. Хотя сон мой действительно непростительно затянулся.

— Затянулся? — переспросил Франкенштейн. — Вы спали больше трёх тысяч лет, как я понимаю.

— Крайне неудачное стечение обстоятельств, — произнесла я, скривившись.

— Каджу-ним, — обратился ко мне Рейзел. — Что тогда произошло?

Я тяжело вздохнула, опуская глаза. А затем развернулась и царственно поплелась к креслу, куда элегантно плюхнулась. Разговор будет долгий, а пригласить меня сесть тут явно никто не собирался. Ну, никто опять же не говорил, что у меня должны быть не то, что безупречные — хоть какие-то манеры. Смотрели на меня почему-то настороженно. Все, кроме Рейзела. Он через пару секунд последовал моему примеру, расположившись поближе ко мне. Я молчала, ожидая, пока присутствующие рассядутся. А они, надо заметить, не торопились выйти из оцепенения. Но я как Трандуил — я терпелив, я подожду.

— Вы же умерли, — предпринял ещё одну попытку убедить меня в этом Франкенштейн.

— Как будто мироздание позволило бы мне это, — я развела руками. — Истинный ноблесс не может умереть, пока не оставит необходимое и достаточное потомство. Говорю же, это было крайне неудачное стечение обстоятельств.

— Каджу-ним, я видел вашу кровь и место, наполненное вашей аурой, — как-то мрачно произнёс Рейзел. — Я был уверен, что вы мертвы.

— Меня сильно потрепало, — согласилась я и ещё раз вздохнула. — Перенесёмся мысленно на три тысячи лет назад. Сколько тебе тогда было, Рейзел? Восемьсот?

— Где-то так, — отозвался он.

— В общем, по итогу донесений было принято решение о развёртывании Третьей Оборотничьей кампании, и Лорд отправил меня туда — посмотреть, рассудить, казнить, — я пожала плечами. — Первая такая кампания была при дедушке, вторая едва не отняла у меня отца, от этой тоже не следовало ждать ничего хорошего. Пришлось сначала отыскать Рожела и договориться с ним о том, что после завершения кампании он вернётся в особняк для... хм... для одного кланового дела. Его перекосило, конечно, но он согласился.

— Рожел — это мой отец, — вставил Рейзел.

— Вы никогда не упоминали о нём, Мастер, — заметил Франкенштейн. — И я не видел его портрета в зале с особняке. А вы, — он обернулся ко мне, — на портрете старше.

— Это вымысел художника, — я развела руками. — Никто в нашем роду никогда не выглядел старше, чем я или Рейзел сейчас. А отец мой ушёл в вечный сон в возрасте десяти тысяч, на минуточку, лет. Очень не хотел оставлять меня с долгом ноблесс наедине.

— У вас был супруг, — тихо заметил учёный.

— Рейзел, ты хорошо его помнишь? — я перевела взгляд на него.

— Очень смутно, — отозвался он. — Даже лица вспомнить не могу.

— Конечно, он ведь после твоего рождения в особняке бывал от силы раз десять, — фыркнула я. — Причём, тебя он избегал. Даже сильнее, чем меня. Но вернёмся к нашим баранам — Третья Оборотничья, — я чуть встряхнулась. — По сути, это даже не война, а зачистка оборотней, особливо охочих до власти. Тех, кто подминал человечество. Я отправилась на передовую и, должна признать, крови там и до моего прихода разлили прямо-таки реку. Но с оборотнями вечно никакого сладу. Вроде сознают силу, признают ответственность, а потом найдётся какой-нибудь мудак... — они аж поперхнулись, как будто у меня из головы внезапно выросло дерево.

— Каджу-ним, — укоризненно посмотрел на меня Рейзел.

— Что? — я изогнула бровь. — Ну, если вам так не нравится это слово, то пусть будет скотина, — пожала плечами я. — В общем, всегда находится какая-нибудь скотина, которая желает человечество в рабство по праву сильного.

— Благородные тоже этим грешили, — заметил Франкенштейн.

— Не при мне, — впечатала я. — А если грешили, надеюсь, они упокоены вечным сном с надлежащим тщанием?

— Некоторых вы сами сегодня упокоили, — уточнил Рейзел.

— Такая работа, — я снова развела руками. Какой-то прямо привязчивый жест. Как бы он не застрял у меня потом, как клубничное молоко. — Так вот. В Третью Оборотничью пришлось зачистить почти половину клана оборотней. И, замечу, они не выстроились в очередь в кровавую баню — они сражались. Неистово и самозабвенно. Вообразите себе, мне оторвали рукав и половину подола, разодрали плечо и сломали два ребра! Потрясающая мощь, — я даже восхищённо вздохнула. «Мощь, может, и потрясающая, но вы порешили полклана оборотней, отделавшись парой рёбер», это чей-то мысленный шепоток. Я ещё с этим не до конца разобралась. — В общем, бой был долгий, изнурительный и местами болезненный. Рёбра мне сломали в самом начале, а когда я заканчивала, они уже срослись. То есть, это получается... — я задумчиво посмотрела в потолок. — Дня три. А у этих ребят совершенно другой уровень регенерации. Не заживает разве что сердце, если его вырвать.

— Ык, — подавился М-21. Видимо представил, как это происходит.

— Впрочем, если вырвать позвоночник, тоже плохо регенерируют, — нахмурилась я. Кажется, Регис побледнел, представив, насколько это неэлегантно. — И то не все. В общем, мне пришлось потратить очень много сил, и я рассчитывала поспать лет десять перед тем, как заняться... делами клана, — споткнулась я. — Но дома меня встретил Рожел, — меня аж перекосило. — С подарочком.

— Кажется, у вас были не очень хорошие отношения, — подал голос Тао.

— Не очень хорошие? — переспросила я. — Хм... Видите ли, браки в нашем клане никогда не выходили за пределы кровного родства, — айщ-шта? Куда? Чего? — Вообразите себе, что вы родились старшим сыном в знатной и безмерно — буквально — уважаемой семье, глава которой имеет право судить самого Лорда. И вы три столетия примеряете себе эту роль почти обожествлённого создания. Потом, как вы считаете, для вас рождается девочка. И сотню лет вы смотрите, как она растёт и становится созданием таким, что... как он там говорил?.. — я чуть нахмурилась. — Что сам ветер был влюблён. И это создание будет вашей, буквально, собственностью всю жизнь. Долгую. Семь-восемь тысячелетий. А потом каджу-ним проводит для вас ритуал кровавого круга выбора наследника титула, и ваши мечты превращаются в пыль, потому что ваша сестра определена наследницей титула и долга, а вы — консортом.

Я замолчала. Эм. Ну, как бы, мне бы самой сейчас переварить то, что я тут наплела. И надо сказать, дружелюбия мой рассказ как-то не добавил.

— Это не наш выбор, — я печально вздохнула. — Это решение самого мироздания. Наше мнение, наши чувства в расчёт вообще не идут. Чисто техническое решение.

— Вы поэтому не могли умереть? — холодно спросил Франкенштейн.

— Да, — я кивнула. — Никак не могу закончить... В общем, — ещё, блин, одно слово-паразит. — Рожел изготовил колечко с чёрным камешком, в который поместил десять тысяч душ людей, которых насиловал и убивал. Он хотел узнать, можно ли так восстановить и увеличить силу ноблесс.

— Кстати, об этом...

— Позже, — остановила я Франкенштейна. — Рожел устроил довольно жестокий геноцид, и я не могла закрыть на это глаза. Пусть бой с оборотнями меня и измотал, я всё же вынуждена была вступить с ним в схватку. Перед тем, как отправиться в вечный сон, он-таки нацепил на меня кольцо. Я сама оказалась в очень плохом состоянии и потеряла много крови. Сил хватило, только чтобы скользнуть в свою святыню и заснуть, — я вздохнула. — Чёрт, я думала, просплю лет двести, не больше. Потом вылезу, «поем» и буду решать, что ж делать дальше. А проснулась окончательно только вчера — пришлось очень долго разбираться с подарочком.

— Вы приняли силу? — у учёного лицо аж посерело.

— Нет, я их упокоила, — а надо было принять? — Я поговорила с каждой душой, чтобы они могли отпустить свои печали и уйти в лучший мир. Я не настолько жестока, чтобы заставлять их сражаться после такой смерти.

— Вы оставили Мастера, — мрачно обвинил меня он.

— По крайней мере, я оставила его не одного и не с тем, кто его ненавидел, — скорбно отозвалась я. — Но я не могла поступить иначе.

Франкенштейн ненадолго задумался, видимо, осмысляя сказанное, и кивнул. Он согласился — не могла. Да и я сама, в принципе, понимаю — не могла. Это какая-то прямо болезненная правильность: надо так, как надо, а так, как не надо — не надо. Потому что за так, как не надо, полагается откручивание головы под чтение нотаций. Без исключений.

— Но он принёс вам подарок для восстановления сил, — нахмурился Франкенштейн. — При том, что ненавидел.

— Он ненавидел меня-меня. Но как любой благородный, боготворил истинную ноблесс, — хмыкнула я. — И боялся.